Полусоженное дерево - Кьюсак Димфна - Страница 20

• Предыдущая
• 20/41
• Следующая

— Джек довезет вас до подножия горы. Дальше вы сами пойдете вверх по улице — она довольно крутая — и повернете в первый переулок. Найдете дом номер пятнадцать, он как раз стоит в середине переулка с левой стороны. Мимо пройти невозможно, вы никогда в жизни не видели столько герани, сколько на его окнах. Она немножко странная, эта женщина, и дерет довольно дорого, но у нее чисто, а это самое главное. У нее вы долго не пробудете. Мы ждем вас к себе, когда все закончится. Джек и я сделаем все, чтобы вы поскорее об этом забыли. Через пару дней вы будете совершенно здоровы.

Она ничего не ответила, только тихо сжала руку Мэриан, взяла у нее снотворное и заснула глубоко. Мысль о смерти была первой, когда она проснулась на следующее утро, но она постаралась тут же отогнать ее. Сегодня она пройдет через это, а когда все кончится, сможет начать новую жизнь.

Она не вернулась обратно в Дулинбу. С неделю прожила у своих новых друзей, а потом начала подыскивать себе работу. В Ньюкасле женщинам трудно найти место, но у Джека были знакомые, и Бренда не теряла надежды. Здесь она не будет видеть злобных косых взглядов обитателей Дулинбы и их всепонимающих улыбок, которые раздирали бы ей душу с утра до вечера. Так началась ее новая жизнь.

Вскоре она переехала в свою собственную квартирку, по субботам и воскресеньям она могла спать сколько хотела, вставать, когда хотела, готовить для себя неприхотливую еду. Только в конторе она являлась предметом назойливо-любопытных взглядов и пытливых догадок своего босса.

Ей было легко работать, легко встречаться с людьми. Она совсем забыла Дулинбу, и связывала ее с Дулинбой лишь переписка: еженедельные машинописные послания к отцу и его короткие, аккуратно написанные еженедельные ответы.

Босс хорошо отзывался о ее работе, но каждый раз при упоминании ее имени на губах у него почему-то появлялась многозначительная улыбка, а в глазах странный загадочный блеск.

— Возможно, миссис, хотелось бы провести субботу и воскресенье где-нибудь подальше от города? — услужливо спрашивал он.

Но ни его улыбка, ни загадочный взгляд, ни лестное предложение о загородном развлечении ничего для нее не значили, а вызывали лишь отвращение. Вскоре он сменил улыбки и нежные взгляды на сухой официальный тон, продолжая, однако, называть ее хорошим работником. Но говорил он это каким-то извиняющимся голосом. Когда ей стало совсем невмоготу от его «извинений», она подала заявление об уходе.

Следующий босс оказался старше ее отца. Уже в пожилом возрасте он женился на своей секретарше, чем окончательно подорвал свою репутацию в обществе, а теперь в довершение ко всему еще страшно страдал от конфликтов с молодой женой. Положение, однако, обязывало его притворяться счастливейшим человеком на свете.

Он был благодарен Бренде за ее молчаливость и безучастность. По крайней мере на работе он нуждался в свободе от соблазнов. Это устраивало их обоих, создавало даже родство душ, но не имело никакого отношения к работе, которую она для него выполняла, и к зарплате, которую он ей платил.

Она так никогда и не вернулась бы в Дулинбу, если бы не получила письма от священника через год после своего отъезда. «Отец очень нуждается в вас. Он болен серьезно и вскоре должен будет оставить работу на почте. Мне кажется, вам следует приехать».

Она не поехала. Она стала писать ему чаще, но не могла допустить и мысли о возвращении. И, лишь получив от отца скромную записку, в которой он написал, что оставляет пост начальника почты в Дулинбе и переводится в ее филиал у Головы Дьявола, она поняла: настал момент, когда она обязана что-то сделать для него, иначе будет поздно и она никогда себе этого не простит.

Вспоминая теперь о том, как он жил в этом оторванном от мира, обшитом досками домишке, затерявшемся между берегом моря и озером у Головы Дьявола, она понимала его одиночество.

Она тоже была одинокой, но отец одинок вдвойне. Не было рядом жены, не было и Бренды, которая могла бы помочь пережить ее утрату. В конце недели Бренда взяла расчет и поехала в Дулинбу, где встретилась с врачом.

Он посмотрел на нее чуть насмешливо, точно так, как год назад, когда узнал, что Дерек покинул ее.

— Сейчас я могу давать ему лишь болеутоляющие таблетки, — сказал врач, — позднее, когда дела пойдут еще хуже, назначу уколы морфия, если вы найдете в себе мужество их делать.

— Хорошо, я буду их делать.

Он потрепал ее по плечу.

— Вот и прекрасно, милая девочка. Я всегда считал вас решительной. Но впереди у вас совсем нелегкая жизнь.

Она не узнала отца, так изменился он за год ее отсутствия. В глазах его сознание обреченности. Он, конечно, знал о своей болезни и скором трагическом конце. Он поздоровался с ней, но не поцеловал и даже не потерся своими пожелтевшими усами о ее щеку, как делал это обычно. Он лишь крепко ухватился за ее руку и сказал, что очень нуждается в ее присутствии. Слова застревали у него в горле, кашель сотрясал все вокруг, а она ничем не могла ему помочь.

Вспоминая всю свою жизнь, Бренда видела себя сторонним человеком, извне наблюдавшим жизнь родителей. Она понимала, что катастрофа, обрушившаяся на их семью и способная исковеркать судьбу любой семьи, не нарушила жизни ее родителей, она лишь изменила их самих. Мать стала безропотной и беспомощной, а любовь отца превратилась в бесконечную нежность к ней. Смерть матери лишила его желания жить.

Да, совсем нелегко сейчас было Бренде, но и через это нужно пройти.

Кемми казалось, будто он здесь давно, будто провел здесь больше времени, чем прожил с Грампи в резервации, хотя твердо знал, что это не так. Грампи учил его распознавать месяцы по положению на небе Южного Креста. Но здесь это трудно было сделать. Южный Крест просматривался плохо через проем в своде пещеры. Когда он впервые забрался в эту пещеру, просматривалось две звезды, а сейчас одна, но сколько времени прошло с тех пор, Кемми не знал.

Он чувствовал себя большим и храбрым, когда поднимался по утрам, а солнце только еще всходило из-за моря и своими лучами согревало тело и душу. Поеживаясь от сырости, он умывался в ручье, и они вместе с собакой отправлялись в путь. Днем у него было много забот, и он не ощущал одиночества, но едва опускалась тьма, ему казалось, будто огромная черная туча проглатывала его.

Утром прежде всего нужно было идти на маслодельню за молоком для мисс почтмейстерши. Потом отнести молоко и продукты боссу, развести костер и приготовить завтрак. Завтрак готовился на троих, как-то само собой повелось, что после босса ели и они с Наджи. Потом Кемми долго и тщательно мыл посуду, собирая остатки на обед себе и щенку, а босс, конечно, думал, что собирает он их только для собаки.

Когда солнце поднималось в зенит, босс обычно говорил:

— Ну, теперь марш домой, малявка. Ступайте оба. Пора обедать.

Он ведь не знал, что у них нет ничего на обед.

Когда к берегу озера пришвартовывался катер, Кемми бежал к пристани. Следовало взять газеты и письма и отнести их на почту. Почти каждый раз приходили письма и для мисс почтмейстерши и для леди с маслодельни. Но для его босса — никогда. Да он, кажется, и не ждал никаких писем.

Заканчивая эти дела, он шатался бесцельно со щенком возле скал, понемножечку откусывая от печенья или яблока, полученных от мисс почтмейстерши. Как жестока судьба! Босс и мисс, конечно, сейчас сытно обедают, а он и Наджи должны бесцельно рыскать у скал и на берегу, не находя ничего, кроме выброшенных прибоем обломков деревьев, которые к заходу солнца он отнесет на почту.

Здесь, у Головы Дьявола, даже песок был другим. Дома он был белый и мелкий, как соль, здесь — грубый и желтый, как мякоть манго, росшего высоко в горах. Деревья росли здесь бесплодные, а твердые орешки эвкалиптов не годились в пищу. И почему это мама с отцом заехали именно сюда, в это забытое богом место, где было холоднее и неуютнее, чем в любом другом месте, где они жили раньше?

• Предыдущая
• 20/41
• Следующая