Страна смеха - Кэрролл Джонатан - Страница 11

• Предыдущая
• 11/55
• Следующая

Дождь падал прозрачным занавесом, и было слышно, как под колесами плещется вода. Я ехал в правом ряду, и когда кто-то нас обгонял, то на ветровое стекло летело столько воды, что бедные дворники еле справлялись. Теперь гром следовал за молнией сразу, и я понял, что гроза прямо над нами.

— Однажды, когда снимали «Пожар в Виргинии», он взял меня в студию. В некотором смысле это был, наверное, один из лучших дней в моей жизни. Все, что я помню, — это как кто-нибудь постоянно предлагал мне мороженое, и как я заснул, и меня отнесли в его уборную. Когда я проснулся, отец стоял надо мной, как белая гора, улыбаясь своей знаменитой улыбкой. На нем была белоснежная рубашка и огромная кремовая панама с черной лентой. — Я покачал головой и выстучал пальцами по баранке быструю мелодию, гоня воспоминание. Мимо, как в замедленной съемке, проплыл тяжелый трейлер компании «Гранд Юнион».

— Ты любил его? — Ее голос звучал робко; наверное, она побаивалась.

— Нет. То есть да. Не знаю — как можно не любить своего отца?

— Запросто — вот я своего не любила. Величайшая мечта всей его жизни сбылась, когда один из его учеников поступил в Гарвард.

— Что ты хочешь сказать? Твой отец был учителем?

— Угу.

— Ты никогда не говорила мне об этом.

Я бросил на нее быстрый взгляд, а она надула щеки, так что стала похожа на белочку с полным ртом орехов.

— Наверное, так нельзя говорить, но он был кошмарный тип — по всему, что я о нем помню. — Саксони положила руки на «торпеду» и стала тихонько выбивать какой-то африканский ритм. — Он любил есть консервированный ананас и читать вслух «Гайавату» мне и маме.

— «Гайавату»? Как там… «На прибрежье Гитчи-Гюми/И под толщей вод глубоких/Гайавата с корешами/Режутся на деньги в покер»[24].

— А-а, да ты, наверно, тоже учитель английского!..

Небо так потемнело, что я включил фары и сбросил скорость до сорока миль. Я часто задумывался, какой была Саксони в детстве. Это же милое, бледное, как луна, лицо, но в миниатюре. Я мог представить ее в темном углу темной гостиной, как она играет со своими марионетками, пока в девять часов мама не погонит ее спать. Белые сползающие чулочки и черные лакированные туфли с золотыми пряжками.

— Знаешь, Томас, когда я была маленькой, единственное, что было интересного в нашей семье, — это летние поездки на озеро Пич-лейк по выходным. Я часто обгорала.

— Правда? А для меня единственное интересное — это была «Страна смеха» и шипучка «Хайрс» в больших стеклянных бутылках. Куда делась эта шипучка в стеклянных бутылках?

— Брось! Уж не скажешь ли ты, что жить среди этих знаменитостей было не здорово? Не пытайся меня утешить.

— Утешить? И не собирался. По крайней мере, у тебя был нормальный отец! Послушай, быть сыном Стивена Эбби — это все равно что жить в птичьей клетке. Стоит лишь тебе рот открыть — кто-нибудь тут же начинает сюсюкать или распинаться в любви к «папиным» фильмам! На кой черт мне были его фильмы? Господи, я был маленьким мальчиком! Все, что мне было нужно, — покататься на велосипеде.

— Не кричи.

— Я не обязан… — Я хотел что-то добавить, но увидел съезд на площадку для отдыха и воспользовался этим. Темнота была хоть глаз выколи, и я скинул скорость до пешеходной. Площадка была забита фургонами и легковыми автомобилями с переполненными верхними багажниками. Крышка во многих случаях даже не предусматривалась, так что открытые дождю чемоданы, детские коляски и велосипеды блестели от воды. Я нашел свободное место, когда белый «фиат» с оклахомскими номерами чуть не протаранил меня, выезжая оттуда задним ходом. Я выключил мотор, и мы молча посидели вдвоем, пока дождь колотил по крыше. Саксони держала руки на коленях, я по-прежнему стискивал руль. Хотелось вырвать его с корнем и вручить ей.

— Перекусим, что ли, или как?

— Перекусим? С чего бы это? Мы едем всего час.

— Ах да, извини, дорогая — я не должен быть голоден, да? Мне не позволяется съесть что-нибудь без тебя? — Я говорил, как мальчишка, который только что открыл для себя сарказм, но еще не научился им пользоваться.

— Томас, умолкни. Выйди и купи фишбургер или еще что-нибудь. Делай что хочешь, мне все равно. Я не заслужила твоей злобы.

Мне ничего не оставалось, как выйти. Мы оба понимали, что я выставляю себя полным идиотом, но я уже не знал, как остановиться. На месте Саксони мне бы здорово надоел такой напарник.

— Хочешь чего-нибудь?.. Черт, я сейчас вернусь.

Открыв дверь, я шагнул прямо в чудовищную лужу и сразу промочил кроссовку и носок. Я обернулся посмотреть, заметила ли она, но ее глаза были зажмурены, а руки лежали на коленях. Прицельно ступив в лужу другой, сухой ногой, я подождал, пока и в нее не просочится холод, а потом начал шлепать обеими ногами в этой своей, с позволения сказать, ванночке. Шлеп-шлеп!

— Что… ты… делаешь?

Шлеп-шлеп!

— Томас, прекрати. — Она рассмеялась. Смех звучал лучше, чем дождь. Я был спиной к ней и ощутил, как Саксони схватила меня сзади за футболку. Рассмеявшись еще громче, она сильно дернула.

— Будь так любезен влезть обратно. Что ты делаешь?

Я посмотрел на дождливое небо, но дождь хлестал так, что пришлось зажмуриться.

— Покаяние! Покаяние! Все, кого я встречал в моей долбаной жизни, спрашивали, каково это — быть сыном Стивена Эбби. И каждый мой ответ звучал все тупее и тупее.

Я прекратил шлепать ногами. И грустно, и глупо. Хотелось обернуться и взглянуть на Саксони, но я не мог.

— Извини, Сакс. Если бы мне было что тебе сказать, видит бог, я бы сказал.

Ветер швырнул мне прямо в лицо пригоршню дождя. Изумленно выпучив глаза, мимо прошло какое-то семейство.

— Мне все равно, Томас. — Порыв ветра снова заставил меня зажмуриться. Я не знал, правильно ли ее расслышал.

— Что?

— Я сказала, что мне нет дела до твоего отца. — Она ладонью коснулась моей спины, и теперь ее голос звучал сильнее, настойчивей и нежнее.

Я обернулся и обнял ее своими мокрыми руками. Потом поцеловал в теплую шею и почувствовал, как она целует мою.

— Обними меня крепче, старая губка. Все равно ты меня уже всю намочил. — Она прижалась плотнее и куснула меня за шею.

Мне не пришло в голову ничего лучше, чем процитировать строчку из «Горя Зеленого Пса» Франса: «Голос Соли тоже любил Красавицу Кранг, и когда был с ней, говорил только шепотом».

Мы планировали доехать за два дня, но то и дело непредвиденно задерживались — то попробовать пралине в придорожной закусочной, то осмотреть «Деревню Санта-Клауса» или «Город рептилий», — в общем, останавливались везде, где на нас находило подходящее настроение.

— Погоди минутку. Хочешь посмотреть… подержи-ка… место сражения на Грин-Ривер?

— Не знаю. То есть конечно. Это в какую войну?

— Какая разница? Пять миль отсюда. Сакс, какую книгу Франса ты любишь больше всех?

— Поровну «Звездный пруд» и «Страну смеха».

— «Звездный пруд»? Серьезно?

— Да, я думаю, там моя самая любимая сцена. Та, где ночью девочка идет на берег и видит старика и белую птицу, как они долбят дырки в океане.

— А я даже не знаю, какая сцена у меня самая любимая. Впрочем, что-нибудь из «Страны смеха». Определенно. Но мне было бы трудно выбрать между смешной сценой и волшебной. Смешные мне сейчас во многом нравятся больше, но когда я был маленьким, эти битвы между Словами и Тишиной… Просто восторг.

— Томас, смотри куда едешь!

Иногда мы сворачивали с шоссе на стоянку и, забравшись на крышу машины, разглядывали дорогу. Слов нам тогда не требовалось; мы не ощущали ни малейшей потребности продолжать движение, куда-то стремиться.

В первую ночь мы остановились в одном городке к западу от Питсбурга. Хозяева мотеля разводили легавых, черных с рыжим, и после ужина мы вынесли нескольких щенков на лужайку перед домом, дали им немножко покусать нас.

• Предыдущая
• 11/55
• Следующая