Любимая - Кэнфилд Сандра - Страница 13
- Предыдущая
- 13/70
- Следующая
Он продолжал разглядывать обстановку комнаты, и вдруг замер на месте, увидев портрет, висевший над камином. На нем была изображена молодая женщина, которой вряд ли, было больше двадцати одного – двадцати двух лет. Роуэну показалось, что он где-то видел ее раньше, но затем он понял, насколько это глупо: эта дама жила в другое время, в другом веке. Кроме того, ее красота была незабываемой. Если бы он хоть раз увидел ее, то ни за что не забыл бы. Она пленила его.
Волосы, иссиня-черные, как вороново крыло, и длинные, словно зимняя ночь, волнами и завитками падали на плечи красавицы, обрамляя ее лицо, форма которого напоминала сердечко. Ее кожа была снежно-белой, алебастровой, безупречной. Высокие скулы, чуть заостренный подбородок, маленький прямой нос. Но главным в этом лице были глаза. Они были темными, темней безлунной ночи, черней одиночества.
Разумеется, здесь художник приврал. Не могут же человеческие глаза быть черными, как оникс. Или могут? Нет. Несмотря на это, Роуэн знал, что ее глаза действительно были черными, хотя и не понимал, откуда ему это известно. Он не представлял, почему скрытая в этих глазах печаль так тревожит его. Его беспокоила не столько сама печаль, сколько отчаянные старания женщины скрыть ее. Роуэн не отводил взгляд от портрета. Его сердце билось медленно и неровно. У него создалось впечатление, что эта женщина смотрит вдаль, туда, где находится что-то, чем ей не удастся обладать, несмотря на самое горячее желание.
Чудесные розовые губы, пухлые и чувственные загадочно улыбались.
Постепенно Роуэн осознал, что ему грустно. Он буквально физически, так же, как он чувствовал чужие мысли в ресторане, ощутил печаль. Казалось, грусть женщины, изображенной на портрете, давит на него, и он подумал, что сломается под этой тяжестью. Роуэн инстинктивно прижал ладонь к груди, как будто этот жест мог облегчить его состояние.
Именно тогда он почувствовал чье-то присутствие.
Кто-то – человек или животное – вошел в комнату.
Сердце Роуэна бешено забилось. Он хотел оглянуться, но чуть-чуть побаивался. Решившись, он резко развернулся, не представляя, что его ждет. Увидев своего гостя, Роуэн от души посмеялся над своими страхами.
Сиамский кот, по-видимому, вошедший через распахнутую входную дверь, сидел и спокойно смотрел на Роуэна своими большими голубыми глазами. Кончик длинного хвоста, выглядевший так, будто его обмакнули в растопленный шоколад, подергивался, словно хлыст.
Роуэн вздохнул с облегчением.
– Так это ты – тот самый бродяжка? – сказал он коту.
Кот склонил набок изящную голову и дернул ухом.
Наклонившись, Роуэн протянул руку:
– Ну, иди сюда, парень. Кот, не шелохнувшись, равнодушно посмотрел на него.
– Ладно, – Роуэн выпрямился, – Как хочешь. Но я знаю, где лежит еда.
Он направился к выходу, и, остановившись на пороге, еще раз посмотрел на портрет, с любопытством глядя в грустные глаза женщину. Может, эта грусть – игра его воображения? Интересно, что почувствовал бы другой человек, увидев портрет? Роуэн вышел в коридор, оставив в комнате женщину и кота. По дороге на кухню он заглянул в кладовку и нашел там пачку кошачьих галет. Роуэн насыпал их в миску. Услышав хруст, кот тотчас же прибежал, не забыв, однако, замедлить шаг при приближении к кухне, и, сохраняя достоинство, прошествовать к миске, бесшумно, как падающий снег, ступая на мягких подушечках. Он сразу принялся есть, но ел тихо и медленно, не торопясь и не жадничая.
– Добро пожаловать, – приветствовал Роуэн кота и принялся изучать содержимое холодильника. Как он и ожидал, холодильник был почти пуст – одно яйцо, несколько баночек с маринованными огурцами, оливками, джемом и кувшин воды.
Посмотрев на часы, показывавшие половину пятого, Роуэн решил отправиться за покупками, а потом пораньше лечь спать. Он провел полдня за рулем и устал. Через десять минут Роуэн выгнал возмущенного кота на крыльцо и, выйдя сам, закрыл дверь. Он боролся с желанием вновь увидеть портрет. Боролся и проиграл. В качестве оправдания он убеждал себя, что хотел лишь посмотреть, нет ли на раме таблички с именем женщины. Таковой не оказалось, и Роуэну оставалось лишь гадать, кто была эта красавица с грустными глазами.
– Господи, ну и парилка же в Новом Орлеане! – Роуэн вернулся меньше чем через час, взмокнув как мышь и проклиная жару. Положив в холодильник два пакета с овощами, он устроился в спальне наверху. Ему никто не сказал, какую комнату он может занять, и Роуэн взял себе первую попавшуюся. Она оказалась большой, с высоким потолком, огромной кроватью и массивным шкафом, сделанным, по мнению Роуэна, из розового дерева. Интерьер был выдержан в серо-синих и красных тонах. Красный цвет. Винный цвет. Он напомнил Роуэну о доме. Он не знал, хочет ли вернуться домой, не знал, скучает ли по Кей.
Надо было позвонить ей.
Разговор не удался. Кей все еще дулась и сердилась, что ей пришлось из-за Роуэна остаться в Хьюстоне. В конце беседы она сказала:
– Я люблю тебя.
Роуэн замешкался с ответом. Не потому, что не любил Кей. Просто ему всегда было трудно произнести эти три слова. Они требовали признать, что он ослабил свой контроль, что есть еще кто-то, имеющий над ним власть, пусть хотя бы на время. Но все-таки он сказал это.
– Я люблю тебя, – сказал он, почему-то вспомнив в эту секунду портрет внизу, иссиня-черные волосы и глаза, словно угли.
– Роуэн?
– Да, – откликнулся он.
– Ты где?
– Я сказал, что тоже люблю тебя.
– Я спросила, скучаешь ли ты по мне.
Он не слышал вопроса, он слышал лишь, зов этих грустных глаз. Приложив трубку к другому уху, Роуэн ответил:
– Естественно, скучаю.
– У тебя усталый голос.
– Я устал. Слушай, я собираюсь пораньше лечь спать.
– Роуэн… – Замявшись, Кей закончила разговор: – Спокойной ночи, милый.
Роуэн спал плохо, периодически просыпаясь и прислушиваясь к звукам незнакомого дома. Однажды ему почудилось, что внизу мяучит кот, просясь в дом, но, когда Роуэн неохотно встал, кота нигде не было видно. Можжет, ему надоело ждать, а может, он и не приходил. Роуэн снова улегся и проспал до трех часов утра.
Ему приснилось, что он опять тонет. Легкие горели от недостатка воздуха; он медленно плыл к выходу из пещеры. Но Роуэн знал, что доплыть не суждено. Он должен умереть. Здесь. Сейчас. Он отчаянно боролся за жизнь. Чернота. Белый свет, несущий покой и умиротворение.
Тебе нужно вернуться. Перед тем, как пересечь рубеж, ты должен еще что-то сделать.
И вдруг Роуэн снова очутился перед портретом внизу. Ему никак не удавалось избавиться от мысли, что эту женщину он где-то видел. Но где? Тем не менее, он был уверен, что то, что он должен сделать, каким-то образом связано с ней. Во сне Роуэн протянул руку, желая дотронуться до портрета, но тот загадочным образом начал быстро отдаляться от него, словно проваливаясь в черный туннель.
– Нет! – кричал Роуэн, чувствуя, что, теряя эту женщину, испытывает невыносимую боль. Более того, его терзал страх за нее. Проклятая беспомощность, сковавшая его своими цепями, злила Роуэна.
Внезапно он проснулся, словно от толчка. Рядом с ним в комнате кто-то находился. Он ощущал это присутствие так же отчетливо, как биение собственного сердца, отчаянно колотившегося в груди. Кот? Нет, это не кот. Тот, кто был в комнате, казалось, отчаянно тосковал.
Капли пота выступили на лбу и на обнаженной груди Роуэна. Неожиданно ему стало холодно, потому что работал кондиционер. Или он боится? Медленно, тихо Роуэн приподнялся на локте и протянул руку к ночному столику. Он щелкнул выключателем, и комнату залил свет.
Никого не было.
С глубоким вздохом Роуэн упал на постель. А чего он ждал? Он и сам не знал, лишь помнил, сколь реальным было то отчаяние, которое он ощущал.
Новый день Роуэн встретил, будучи усталым, измученным и мрачным. Утром, пока было не очень жарко, он пробежал пару миль, а потом, когда наступила влажная жара, пристроился на диване, читая медицинские журналы. К вечеру он принялся слоняться по дому, изнывая от безделья. Порывшись на полках в библиотеке, Роуэн спустился вниз. Ему весь день хотелось снова увидеть портрет. Несмотря на то, что картина по-прежнему манила его, он старался не обращать на нее внимания.
- Предыдущая
- 13/70
- Следующая
