Око за око - Александрова Мария А. - Страница 54
- Предыдущая
- 54/55
- Следующая
На миг у Глеба помутилось в голове, но потом, забыв о всякой осторожности, в неописуемом гневе Салтыков ринулся на убийцу. Однако Ярослав, обладавший куда большей силой и опытом в подобных делах, с легкостью заломив Салтыкову руку, приставил клинок к горлу Глеба, упавшего на колени рядом со своим мертвым сыном.
— Что, больно, сволочь? — прозвучал срывающийся голос Ярослава в полнейшей тишине. — А ты думаешь, мне было легче, когда вешали моего отца и братьев?
— Евсеев? — прохрипел Глеб, наконец узнавший в зрелом широкоплечем муже восемнадцатилетнего парнишку, которого он так долго, но безрезультатно разыскивал.
— Какие же вы, Салтыковы, памятливые, — злорадно рассмеялся Ярослав. — Ну так и я ничего не забыл…
Вытаращенными от страха глазами смотрел Салтыков на Евсеева, понимая, что вот наконец и на него нашлась управа, что и ему придется сейчас за все заплатить сполна, и это выражение так и застыло на лице Глеба, когда, пронзенный Ярославовым клинком, он повалился рядом с еще неостывшим телом своего сына…
Глава 45
Даже Дмитрию, прекрасно знавшему причину поступков Евсеева, стало жутко, и никто из огромной толпы, собравшейся в этот день по поводу новоселья, не стал останавливать Ярослава, лишившего жизни сразу двоих человек. Свершив свое кровавое дело, Евсеев лихо вскочил на Сергеева коня, и не успела ошарашенная толпа прийти в себя, как и след Ярослава уже простыл.
А Евсеев, раз уж начал это дело, решил довести его до конца. Опередив Димку, который, как казалось Ярославу, наверняка сейчас давал разъяснения по поводу всего происшедшего, Ярыш в подаренном Ефимову тереме быстро смыл с себя чужую кровь, переоделся и, захватив давно уже приготовленный и лежащий под кроватью сверток, отправился подальше от того места, где было известно о деянии его рук.
Избрав для своего пути совсем другие улицы, Ярослав, не вызывая ни у кого никаких подозрений, спокойно объехал место своего преступления и, выехав за пределы Углича, направился в близлежащий лес. Отъехав ровно настолько, чтобы его нельзя было найти слишком быстро, Евсеев спешился и здесь, под сенью деревьев, надежно укрытый от чужих глаз, решил дождаться ночи, во мраке которой он собирался совершить свое последнее страшное дело.
Почти полдня просидел Ярослав прямо на траве, оперевшись спиной о ствол дерева, прокручивая в голове все с ним произошедшее, и успокоился лишь тогда, когда день стал подходить к концу. Наконец переживания этого дня дали о себе знать, к тому же проявилось то, что Ярослав выпил, и незаметно для самого себя он заснул.
Однако темной ночью, когда весь Углич был в глубоком сне, Ярослав проснулся. Евсеев сразу же пришел в себя, ни на минуту не задумываясь, что же он здесь делает и что еще собирался предпринять. Размяв затекшие в неудобной позе ноги, Ярослав умылся в поблизости текшем ручье, взял уже давно собранный сверток и пешком отправился обратно в город.
Июньская ночь была ветреной, темной и непривычно жаркой для Углича, словно нарочно предназначенной для страшного замысла Ярослава. Тревожно шумела листва, качались макушки деревьев, и на безлунном небе звезды казались ярче и крупнее, чем обычно, хотя светлее от этого не было.
Ярослав шел так тихо, что ни одна живая душа в Угличе не могла предположить, будто кто-то может бродить в столь поздний час. Дойдя до старой усадьбы Салтыковых, которая находилась по соседству с новым домом Сергея, Глебова сына, и с жильем Авдеевых, родителей когда-то милой сердцу Елены, Евсеев наконец остановился.
По всей видимости, там спали так крепко, что даже если бы Ярослав стал шуметь, никто бы не проснулся и не обратил внимание на звуки. Однако, боясь поднять на ноги всех собак, Ярослав все-таки решил забраться в усадьбу с той стороны, где их не должно было быть.
Благополучно перебравшись за забор, Евсеев оказался позади конюшни, и в это мгновение ему вспомнилось, как когда-то, незадолго перед тем, как покинуть Углич, тоже тайком, он пробирался позади конюшни в терем Ефимовых. От этого совпадения ему почему-то стало легко, и Ярослав понял, что, как и в прошлый раз, удача ему улыбнется, и он доведет задуманное до конца.
Появление во дворе чужака почему-то не было обнаружено, и ничто не мешало Евсееву без помех добраться к сеновалу, развернуть тот самый сверток и вынуть огниво…
Ветреная ночь сделала свое дело, и не успел Евсеев оглянуться, как пылали уже все дворовые постройки. Собаки, испугавшись огня и жалобно завывая, сбились в той части двора, куда огонь еще не дошел, и ничто не помешало Ярославу, прихватив неширокое, но длинное бревно, пробраться к главному входу в дом.
Немного помучившись, Ярослав все-таки добился желаемого: уперев один конец бревна в землю, а другой — в дверь, он сделал так, что никто уже не мог выйти из дома. Вскоре огонь перекинулся на жилую часть усадьбы, потом изнутри послышалась какая-то возня и тут же в дверь стали дубасить и напирать со всей силы. Однако она упорно не хотела поддаваться, и, видя, что все старания находившихся внутри напрасны, Евсеев с чувством наконец исполненного, хотя и неприятного, но необходимого дела покинул двор Салтыковых.
Огонь распространялся быстро, и, как того и ожидал Ярослав, следом за усадьбой Глеба загорелась и новая усадьба Сергея и Елены, и усадьба Авдеевых, однако на этот раз Евсеев не стал подпирать дверь. «Пусть живет, изменница, — подумал он. — Только пусть теперь мучается так же, как и я, оставшись и без семьи, и без родни, и без денег, и без крова над головой».
Уйдя подальше от жилищ своих врагов и с пригорка наблюдая за пожаром, Ярослав и не догадывался, что не в своем доме была этой ночью Елена. Оба тела Салтыковых: и отца, и сына, привезли почему-то в усадьбу Сергея, и без того впечатлительная Елена чуть не тронулась умом при виде этого зрелища. Старший сын Салтыкова, боясь за свояченицу, решил не оставлять ее в доме, где лежали бездыханные, покрытые кровью тела ее мужа и свекра, и, не долго думая, увел Елену к себе, в старую усадьбу Салтыковых.
И вот сейчас, в то самое время, пока Евсеев взирал на столбы огня и дыма, а после долгих, но тщетных попыток вышибить дверь задыхались от угара и виновные, и неповинные в горестях Ярослава, женщина, некогда чуть не ставшая его женой и славившаяся по всему Угличу своей красотой, объятая пламенем, погибала самой мучительной смертью — сгорала заживо.
Пока в тяжком раздумье Ярослав стоял на пригорке, пожар охватил довольно большую часть Углича, и уже нельзя было понять, где именно находится дом Салтыкова. Однако судя по прошедшему времени и той скорости, с которой загорались другие дома, Евсеев догадался, что вся усадьба должна уже выгореть.
Там, куда глядел Ярослав, ночное небо озарила еще одна вспышка, и, словно ей в ответ, на руке Ярослава, ослепляя, обжигая глаза неимоверно ярким огнем, вспыхнул темный камушек в том самом перстеньке, который когда-то ознаменовал первую победу Евсеева над судьбой.
Ярыш, мгновенно прищурив глаза, даже вскрикнул от боли и неожиданности, но, открыв их через какой-то краткий миг, не увидел ничего странного. Пытаясь поймать отраженный свет горящих домов, Ярослав долго вглядывался в перстенек, но глубины округлого камня оставались такими же черными, как эта безлунная ночь перед пожарищем…
Евсеев, наверное, еще долго бы стоял на пригорке и взирал на полыхавшие вокруг него заборы, дома, сеновалы, конюшни, как вдруг, словно ужаленный, сорвался с места, направляясь туда, в такое пекло, что во рту стало липко и вдыхаемый воздух казался раскаленным.
«Димка!» — в такт ударам его сердца звучала в голове Ярослава одна единственная мысль, и страшно было оттого, что из-за его глупости сейчас может лишиться жизни один единственный человек, судьба которого для Евсеева еще не была безразлична.
Ведь это там, в новом доме Димки, где так весело начинался вчерашний день, сейчас ярко полыхало, и, зная, что после обильных возлияний его друг спал особенно крепко и у него еще нет челяди, можно было предположить самое худшее.
- Предыдущая
- 54/55
- Следующая
