Испытание медными трубами (сборник) - Метлицкая Мария - Страница 26

• Предыдущая
• 26/41
• Следующая

Лена подошла сзади и обняла подругу. Так они простояли долго – время словно остановилось. Стояли, обнявшись, и тихо всхлипывали.

– А как я тебе их отдам? – спросила Жанка.

Лена покачала головой:

– Даже не думай об этом. И вообще, давай приберемся, пожарим картошечки и закажем билеты в Мюнхен. У тебя, надеюсь, все бумаги и выписки готовы?

Жанка кивнула и уткнулась Лене в плечо.

Через час они ели картошку с квашеной капустой и запивали всю эту вкусноту томатным соком. Потом Жанка пошла в душ, а Лена постелила ей свежую постель. Конечно, домой она не поехала. Пока Жанка была в душе, позвонила мужу и прошептала, что у Жанки беда. Большая беда.

Спать легли вместе – второго спального места у Жанки не было. Можно, конечно, было бросить на пол подушки и устроиться там, но Лена испугалась, что Жанка может обидеться и, не дай бог, подумает, что Лена ею брезгует. Она тихонечко обняла Жанку, и они опять заплакали. Лена гладила Жанку по волосам – как маленькую дочку, и шептала всякие нежные и смешные слова. Потом они смеялись, вспоминали какие-то веселые школьные истории, опять плакали, и Жанка прижималась к Лене, как к матери или ребенку.

Наутро сварили крепкий кофе, и Лена поджарила из остатков сухого батона сладкие гренки – как любила Жанка. Та ела с аппетитом, и Лена с надеждой подумала, что так, с искренним и явным удовольствием, не может есть тяжело больной человек. Она смотрела на жующую Жанку, и сердце сжималось от жалости и нежности. Потом четко расписали план действий: заказать билеты, палату, уточнить сроки – и Лена помчалась домой.

Вечером, уложив детей, Лена вызвала мужа на разговор. Сели на кухне, заварили крепкого чаю, и Лена рассказала Сереже про Жанку. Муж слушал молча, вздыхая и качая головой. А потом сказал:

– Ну и правильно. Человеческая жизнь дороже машины и впечатлений от путешествий.

Лена кивнула и прижалась к Сережиному плечу.

– А эти деньги свалились, как шальные, – продолжил он. – А от шальных денег, знаешь… В общем, мы и шальные деньги – вещи, по-моему, несовместимые, а, Ленк?

Лена кивнула.

– Ведь мы и так жили неплохо, правда?

– Мы жили очень даже хо-ро-шо! – сказала Лена и еще крепче прижалась к мужу.

За окном тускловатым, желтым светом светили фонари, а под ними кружили свой нехитрый танец редкие снежинки.

Двое близких людей – самых близких на свете – еще долго сидели, обнявшись и думая об одном и том же: о хрупкости жизни, об истинной дружбе, о любви, о душевной близости, о родстве душ и о деньгах – странной субстанции, которой они никогда особенно не придавали значения и которая, как оказалось, способна спасти человеческую жизнь.

– Пошли спать, – словно очнулся Сережа. – Да, все забываю тебе сказать: эту чертову шубу надо наконец снести на помойку. А то, не приведи господи, моль заведется и сожрет наши неисчислимые богатства: мой чешский пиджак или твой корейский пуховик.

– Ты забыл про палас, – сказала Лена, и они рассмеялись.

Назавтра Лена достала с антресолей шубу, плотно завернула в пакет, а затейник-сынок крупно, черным маркером, написал на пакете «Опасно для жизни» и вынес его на помойку.

Лена с Сережей отвезли Жанку в Домодедово спустя десять дней. Перед прощанием и последними поцелуями Жанка протянула Лене тоненькую, непрозрачную папку.

– Это что? – спросила Лена.

– Дома посмотришь, – отмахнулась Жанка.

Они еще раз крепко обнялись, и Жанка пошла на таможенный досмотр. Они долго, пока она не исчезла из поля зрения, махали друг другу рукой.

В машине Лена открыла папку. Там лежало завещание на квартиру. На приколотой бумажке было написано Жанкиным почерком: «Ну, если в случае чего…»

Лена созванивалась с подругой почти каждый день. Все шло по плану: анализы, обследования. И наконец операция. Жанка позвонила после нее на третий день. Сказала, что чувствует себя неплохо, уже перевели в палату. А палата чудесная – из окна видны лес и озеро, погода прекрасная: тепло и солнечно, и на озере плавают белые и черные лебеди. Через две недели начнется реабилитация, и ее переведут в санаторий. Швы почти не болят, и вообще-то, хочется в Москву. И еще – жить.

К Жанкиному приезду Лена с Сережей сделали в ее квартире небольшой ремонт – поменяли обои и освежили потолки. Лена перестирала все шторы, помыла окна и люстры, а Сережа отдраил всю плитку и сантехнику. Любимая подруга была, в общем-то, пофигисткой и особой аккуратностью, увы, не отличалась. Лена сварила большую кастрюлю любимого Жанкиного рассольника, сделала винегрет и поджарила куриные котлеты. Да, и еще сварила трехлитровую банку клюквенного морса. Встречали Жанку поздно вечером. Выглядела она совсем неплохо, но при подъезде к дому задремала. Устала. А когда они зашли в квартиру и включили свет…

Жанка ревела около часа, и Лена вместе с ней.

– Какие же вы все-таки дуры! – сказал Сережа и принялся есть со сковородки холодные котлеты.

На майские поехали к родителям в деревню – помочь с посадками.

Сережа с отцом собирали парник, дети резвились, а Лена с мамой готовили обед. Вечером, когда одуревшие от воздуха и усталости дети рухнули в кровати и мгновенно уснули, взрослые сели пить чай. Отец с матерью странно переглянулись, мать кивнула, и отец вышел из комнаты. Мать загадочно улыбалась. Отец вошел и протянул Сереже пухлый конверт. Они снова переглянулись с матерью, вздохнули, и отец торжественно произнес:

– Это вам от нас подарок. Деньги на новую машину. Ваша совсем на ладан дышит. На «Мерседес», конечно, не хватит, а вот на вполне приличную кореянку – запросто. – И они с матерью радостно переглянулись.

Лена бросилась к отцу на шею, а Сережа разнервничался, вышел на крыльцо и закурил. Отец подошел к нему, тоже закурил, и они, такие сдержанные в обычной жизни, крепко обнялись.

Ночью Лена прижалась к мужу и шепотом сказала:

– Слушай, Сережка. Ты только не обижайся и пойми меня правильно. – Она замолчала, а потом осторожно продолжила: – Давай купим машину попроще и выкроим деньги на поездку в Париж, в Диснейленд. Мы же детям обещали!

– Умница ты моя! – сказал муж и приподнялся на локте. – А я лежу и думаю: что-то не так, и на душе кошки скребут. А ты – одним махом поставила все на место! – Он чмокнул ее в щеку и рассмеялся. – А может, не машину, а шубу, а, Ленок? – спросил он.

– Ну уж нет, – твердо ответила Лена. – У меня есть еще вполне приличный пуховик, который не успела сожрать моль. И вполне еще приличное зимнее пальто, если поменять воротник на чернобурку или енота. И потом, знаешь, меха не всем идут. Старят как-то. Я и от шубы, если честно, в восторге не была. И мне ее совсем, ну ни капельки, не жалко. А на новой машине мы поедем в Прибалтику или в Одессу. Здорово, правда? Целое огромное путешествие. Всей семьей!

– Почему или в Прибалтику или в Одессу? – удивился Сережа. – Можно и туда и туда. Кто нам мешает?

Лена уткнулась ему в плечо и счастливо засопела.

– Я не понимаю, что тебя так напрягает, – сказал Дементьев и затянулся сигаретой, искусно выпуская в потолок тоненькие колечки дыма и с любопытством наблюдая за ними.

– Ну, да, – ответила Светка. – Слушай, не строй из себя идиота! – зло добавила она, снимая с плечиков оставшиеся вещи и бросая их в чемодан.

– А по-моему, все по чесноку, – спокойно продолжал Дементьев.

– Что – «по чесноку»? – взвилась Светка. – То, что ты выгоняешь меня на улицу среди зимы, зная при этом, что мне совершенно некуда идти?

– Светунь, твои проблемы, – ласково отозвался он. – Уговор дороже денег.

– Какой уговор? – Светка от возмущения и обиды с размахом плюхнулась на диван. – И это ты называешь уговором? Выкидывать меня на улицу в девять часов вечера?

– Уговор, – уверенно кивнул Дементьев. – Конечно, уговор. И сволочью, кстати, я абсолютно себя не чувствую. Я предупредил тебя заранее. А ты что думала – рассосется?

• Предыдущая
• 26/41
• Следующая