Жонкиль - Робинс Дениз - Страница 2

• Предыдущая
• 2/45
• Следующая

Он не ответил, но как-то странно улыбнулся. Затем достал сигарету из портсигара и закурил.

Жонкиль Риверс наслаждалась своим дебютом в лондонском обществе. Она была в восторге от этого веселого рождественского бала. До сих пор ее единственными светскими развлечениями были чаепития, которые устраивала бабушка в Риверс Корте, а также экскурсии в окрестности с приемным отцом в поисках бабочек или образцов для гербария. Он обращался с ней, как со студенткой. Приемная бабушка считала ее маленькой девочкой, которую нужно хорошо воспитать. И вдруг эта неожиданная поездка в Лондон, и этот восхитительный бал, и люди вокруг, которые относились к ней, как к обычной молодой женщине.

Риверс Корт был милый старый дом времен королевы Анны, переполненный тяжелой викторианской мебелью. Но Жонкиль находила его интерьеры слишком мрачными. Зал в доме Поллингтон, завешенный блестящими оранжевыми с черным драпировками; натертые до блеска полы; первоклассный оркестр — все это предстало перед ее восхищенным взором как новый и волнующий мир. Гирлянды из раскрашенной бумаги, китайские фонарики, пестрые шары, летающие из одного конца зала в другой, зелень остролиста и омелы, громадная арка над входом со словами «Веселого Рождества», выложенными алыми ягодами... Здесь царил сам дух Рождества. Шампанское лилось, пестрые ленты и шары летали от одной пары к другой.

Жонкиль была ослеплена пестротой красок, светом, блеском драгоценностей у дам и весельем в глазах мужчин. Все так ново для нее! Так восхитительно! Как легко здесь было забыть мрачный деревенский дом, сурового приемного отца, добрую, но такую требовательную бабушку. Каждый раз, когда она видела молодую миссис Оукли, которая взяла на себя так много хлопот, чтобы вырвать у бабушки разрешение и привезти ее на бал к Поллингтонам, Жонкиль чувствовала непреодолимое желание броситься к ней и крепко обнять ее.

— Послушайте, ваши глаза, как звезды, — слышала она протяжный голос Гарри, который был явно навеселе. — Чертовски красивые звезды, к тому же...

— Какие глупости! — сказала Жонкиль.

Но она смеялась. Все и вся заставляли ее смеяться сегодня. И ей нравился Гарри Поллингтон. Его двойной подбородок, его монокль, и его искренний смех забавляли ее.

Миссис Поллингтон, в развевающейся короткой желтовато-зеленой юбке, подошла к Жонкиль и, когда музыка кончилась, взяла ее за руку.

— Ну, Гарри, веди себя прилично! Я забираю Жонкиль, — сказала Микки. — Мне кажется, ты ей надоел. Я хочу познакомить ее с Роландом Чартером.

Поллингтон вставил монокль в глаз и с поддельным отчаянием стал вглядываться в свою прелестную жену.

— Ты присвоила мое имя, и мои деньги, и мое сердце, Микки. Теперь ты присваиваешь мою партнершу, — говорил он жалобно.

Микки обняла Жонкиль за талию.

— Убирайся, Гарри, и поищи еще кого-нибудь для своих фривольностей. Вон там мисс Данверз, шестидесяти двух лет от роду. Стоит под амелой и ждет, когда ты ее поцелуешь.

— Ты злая, Микки, — начал Гарри жалобно.

Она рассмеялась, махнула на него рукой и увела Жонкиль.

— Пойдем, дитя, — сказала она. — Я хочу познакомить тебя с самым привлекательным мужчиной в Лондоне.

— Вы очень добры ко мне, миссис Поллингтон, — сказала девушка застенчиво. — Но будет ли он... я так плохо танцую... я хочу сказать...

— Не смущайся, — засмеялась Микки. — Роланд не съест тебя, и он танцует божественно, ты не сможешь плохо танцевать с ним. Он не как Гарри, который всем наступает на ноги.

Жонкиль посмотрела на мужчину, к которому ее подводила миссис Поллингтон. «Самый привлекательный мужчина в Лондоне»! Он улыбался, она даже подумала, что скорей не улыбался, а немного странно усмехался. Как он был красив... ярко-голубые глаза на худом, бронзовом лице... жесткий, плотно сжатый рот и подбородок — такие ей всегда нравились. От всего его облика исходила жизненная энергия, только слегка прикрытая напускной ленью. Сила и мужество ощущались в посадке головы, в прямоте взгляда, направленного сейчас на Жонкиль.

— Здравствуйте, — сказала она, смущаясь и протягивая небольшую загорелую руку, которая, казалось ей, была «ужасной» по сравнению с белыми, ухоженными руками Микки Поллингтон.

Роланд на какое-то мгновение больше, чем полагается, сжал ее ладонь в своей, потом выпустил. Он пробормотал обычное приветствие:

— Я счастлив познакомиться с вами, мисс Риверс. Я слышал, что Лондон и все это, — он жестом указал на веселую, танцующую толпу, — непривычны для вас.

— Совершенно верно, — кивнула она. — Я живу в деревне с тех пор, как закончила школу.

— Пойдемте потанцуем, — сказал он, — и вы расскажете мне все о себе.

Жонкиль приняла приглашение с искренностью и спокойствием ребенка. Она едва ли поняла комплимент, который ей сделал Чартер, попросив рассказать о ее жизни. Большинство мужчин любят говорить о себе, и Чартер не был исключением. Но у него был скрытый повод вести себя так с Жонкиль. По причине, известной одному ему, он хотел услышать все, что она ему скажет, хотя еще до того, как она заговорила, он уже знал ту коротенькую историю, которую она развернула перед ним.

Он совсем не думал о танце. Обняв ее за талию и устремив на нее глаза, он впитывал ее слова с такой жадностью, что это озадачивало бы ее, если бы она осознавала это. Но она понимала только, что этот большой красивый мужчина так добр и обаятелен, проявляя интерес к ней, и свободно отвечала на его вопросы. Еще она думала о том, как хорошо он танцует: она была взволнована силой, теплотой его руки, лежащей на ее талии, совершенством его движений, за которыми, как и предсказывала Микки Поллингтон, было так легко следовать.

Она рассказала ему о Риверс Корте: о прекрасном саде, о прелести Суссекс Даунса, и о ее довольно унылом житье с очень пожилой леди, ее приемной бабушкой.

— Мистер Риверс удочерил меня, когда мне было двенадцать лет, — объяснила она. — Они учились вместе с моим отцом, а мама умерла, когда я была еще ребенком, поэтому, когда умер и отец, мистер Риверс был так добр, что взял меня к себе в дом, и с тех пор я считаю его своим отцом.

— Понятно, — сказал Чартер. — И вы — любите его?

— Конечно, — кивнула она. — Он и бабушка очень добры ко мне. Он суровый, глубоко религиозный человек, страстно увлеченный ботаникой; с ним иногда бывает трудно. Когда я была поменьше, я побаивалась его. Теперь я старше и понимаю, что это просто манера поведения, что он любит меня, будто я плоть и кровь его. И бабушка тоже.

— Я слышал об этом, — сказал Чартер. — Говорят, что Генри Риверс на самом деле обожает вас.

Она вопросительно устремила на него свои зеленовато-карие глаза.

— Вы слышали о нас?

Он широко улыбнулся, но улыбка была полна горечи.

— О, да, я — слышал.

— Тогда, вы, возможно, слышали и о племяннике отца. (Вы знаете, я называю мистера Ривенса отцом.)... О мальчике, которого он лишил наследства и прогнал из Риверс Корта незадолго до того, как удочерил меня.

— Да. Вы что-нибудь знаете о нем?

— Не очень много, — ответила Жонкиль серьезно. — Отец не любит говорить о нем. Ни он, ни бабушка никогда не упоминают его имени. Но насколько я поняла, он не оправдал его надежд, и отец так и не простил его. Отец никогда не был женат, и мальчик был для него как сын и его наследник. Бедняга. Иногда я жалею его. Хотелось бы знать, что с ним случилось после того, как он покинул Риверс Корт.

— Вы жалеете его?

— Ну, — сказала девушка, немного покраснев, — это для него, должно быть, было ужасно — лишиться наследства. Даже если он был действительно испорченный, подумайте, как много он потерял.

— Зачем его жалеть? Вы нашли все, что он потерял, — сказал Чартер со смехом, который покоробил ее.

Она нахмурилась, кровь прилила к лицу.

— Я был не прав, — сказал Чартер быстро и посмотрел на нее со своей ленивой, обворожительной улыбкой... улыбкой, которая заставила ее молодое сердце биться сильнее. — Пойдемте и возьмем мороженое, — добавил он. — Здесь довольно жарко. Хорошо?

• Предыдущая
• 2/45
• Следующая