Серенький волчок - Кузнецов Сергей Юрьевич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/60
- Следующая
Тяжело без машины, одна радость – можно спокойно пить пиво, уже второй бокал, на третьем надо будет остановиться. Можно, конечно, и за рулем – но тогда, будь добр, плати сто баксов каждому встреченному гаишнику, дорогая выходит выпивка, даже по московским ценам. Я же не новый русский, говорил Денис, я свои деньги зарабатываю, мне их жалко. Ехал как-то с Алей Исаченко из недавно открывшейся "Планеты Голливуд" – вполне разочаровавшей, кстати, предсказуемым набором артефактов, – ехал не очень даже пьяный, так, выпивший, и за пятнадцать минут попался два раза. Не переживай, сказала тогда Аля, считай, что ты эти двести баксов пропил или там вынюхал, и Денис подумал, что если бы он собирался пропивать или вынюхивать по две сотни за вечер, он не работал бы сейлом в "Нашем доме", а семь лет назад пошел бы в серьезный бизнес – и наверняка уже потратил бы все, что мог, и отдыхал бы на одном из московских кладбищ.
– Ты не знаешь, когда похороны? – шепотом спросил он Ивана.
– Видимо, в воскресенье, – сказал тот. – Как родители решат, я не говорил еще.
– Гена сказал, за все заплатит.
– Да, я знаю, – сказал Иван, и Денис подумал, что Ивану, наверное, хотелось прибавить "но их это не утешит", но он, как всегда, сдержался. Тогда Денис сказал сам:
– Их это не утешит, – а Иван молча кивнул и глазами показал на Машу – мол, прекращаем, не будем сейчас.
Маша пила второе пиво и говорила Тане, что ожидала от Москвы совсем другого и да, в общем-то, что касается города, приятно удивлена. Таня улыбалась, кивала, говорила, что в самом деле есть что посмотреть. Она сидела рядом с Вадимом Абросимовым и, глядя на них, Денис думал, что о самом главном они не могут говорить, потому что их объединяет как раз фигура умолчания, Света Мещерякова, с которой Таня не разговаривает уже почти год (никто не знает – почему), и о которой Вадим не говорит ни с кем, кроме Дениса, – тут-то как раз ясно почему, но от этого не легче.
Когда все это случилось – а Денис, как и Вадим, избегал называть какими-то словами то, что происходило между Вадимом и Светой, – так вот, когда это случилось, отношения Дениса и Вадима незаметно изменились. Первые годы их дружбы оба они помнили, что Вадим старше и опытней. Тогда они играли в пару братьев: Вадим был старший, тем более, что и в "Нашем доме" работал на год дольше. И вот, через несколько месяцев после того, как это случилось, Денис вдруг понял, что испытывает к Вадиму почти отеческое сострадание. Будто рядом с ним внезапно оказался маленький мальчик, заблудившийся в трех соснах, хорошо знакомых взрослым ребятам, мальчик, заблудившийся так безнадежно, даже слов не знал, чтобы описать происходящее, и только повторял это, словно нет старых, проверенных слов – страсть, безнадежность, безответная любовь.
В самом деле, в который уже раз думал Денис, глядя на Таню и Вадима, в самом деле, несчастье может случиться с любым – тем более безответная любовь. Это, пожалуй, единственное, от чего не страхуют деньги. Разве что заплатить их, на американский манер, аналитику, но где его взять в Москве-то? Интересно было бы, думал Денис, вполуха слушая общий разговор, завести в Москве моду на психотерапию. И провести рекламную компанию: "Мы решаем проблемы, решение которых нельзя купить". Как-то так. И внизу мелким шрифтом: страх смерти, одиночество, отчаяние, любовь… что там еще? Найти инвестора, нарисовать бизнес-план, заняться наконец собственным делом – теперь времена совсем другие, не то, что семь и тем более десять лет назад, бандиты остались в прошлом и наступила долгожданная стабильность, можно начать свой бизнес, помогать людям, зарабатывать деньги, все чисто, все по закону, если, конечно, не говорить о налогах, но кто же их платит?
Таня заказала еще водки, сказав себе в оправдание:
– А то селедка осталась, а вы все по пиву сегодня.
– Ты разве не на машине? – спросил Абросимов.
– Неа, – ответила Таня. – Пашка на ней сегодня домой уехал, отсыпаться, вчера с дачи неживой совсем вернулся.
Правильно, у Тани дача. Ее, кажется, сдавали зимой, а летом на ней жила двухлетняя Светочка с Пашиной мамой или с няней, Денис не знал, да и не особо интересовался. Он всегда дивился, как меняются женщины, родив ребенка, словно Кастанеда действительно прав, и из них вынимают какое-то острие. Правда, к Тане это не относилось: на первой же пятничной вечеринке после возвращения она напилась с трех банок пива и пыталась устроить стриптиз, объясняя, что у нее сейчас третий размер груди и это должны видеть все. Паши почему-то не было, и увел Таню Сережа Волков. Денис видел как сейчас: вот они идут мимо опустевших столов: спокойный, как всегда сдержанно улыбающийся Волк и Таня в темной безымянной юбке и фальшивой кевинкляйновской майке, которую пять минут назад пыталась стянуть через голову. В руках – дешевые румынские босоножки на высоком каблуке, только ноги подламываются, и Сережа придерживает ее за талию.
Интересно, подумал Денис, вспоминает ли она об этом сегодня, когда Сережи больше нет?
После ужина стали уговаривать Машу пойти в "Кофе Бин", наперебой объясняя, что там пирожные лучше и вообще, это совсем не далеко, и в Москве сейчас так модно, ужинать в одном месте, а потом продолжать в другом. Маша подумала, что в Европе и в Израиле так обычно поступают с барами и к концу напиваются чудовищно, но ничего не сказала, да к тому же все были фактически трезвые: Иван и Абросимов не пили, будто нарочно опровергая мамины слова, что в России все запойно пьют, а обвиняют в этом, как всегда, евреев.
Пошли пешком, по бульварам, мимо Чистых прудов. Маша брела рядом с молчаливым Иваном, смотрела, как парочки на скамейках пьют ту же "Балтику", только из бутылок, думала, не взять ли Ивана под руку. Абросимов шел чуть впереди с Таней. Денис заметил, что ноги ее подламываются, как полтора года назад, на вечеринке. И выпила-то грамм сто, но, видать, и этого хватает, или начала раньше, или просто ей нехорошо сегодня, как всем нам. Но мы держимся, мы молодцы. Мы не думаем о себе, мы думаем о Маше, ей сейчас должно быть хуже всех.
Денис догнал Абросимова и Таню около бывшего "Джелторанга", где размещался теперь новый фитнесс-клуб.
– Я видел, как ты приезжала к нему ночью, – сказал Абросимов, и Таня ответила:
– Мы чай пили… с рулетом каким-то дурацким.
Денис тронул ее за локоть. Он знал, что люди иногда пугались, когда он вдруг легонько прикасался к ним, но почему-то верил – еще с давних пор, – что может передать немного своей энергии, своего сочувствия.
Таня обернулась. У нее было совсем окаменевшее лицо, казалось, она готова разрыдаться прямо сейчас.
– Когда я уходила, он был еще жив, – сказала она трезво, но как-то тускло, будто голос пропустили через неисправный усилитель. Интонация сразу потеряла индивидуальность – Денис вряд ли узнал бы, кто говорит, если б услышал по телефону.
В "Кофе Бине" было многолюдно, как всегда вечером, столик нашли с трудом. Пока Абросимов и Иван носили от стойки кофе и блюдца со сладостями, Денис показывал Маше толстую книгу отзывов, стараясь не думать о том, что ей это, наверное, сейчас совсем не интересно. Маша сразу понравилась ему, еще тогда, в офисе – может, пожалел девушку, которая собралась замуж за Волкова, а может, его задел мелодраматизм всей истории: приехать в Москву, найти жениха мертвым, мексиканский сериал, право слово.
"Кофе Бин" был одной из первых московских кофеен, и посетители прикалывали свои визитки на специальную доску у входа, словно помечая территорию. Визитки были большей частью мужские, как и положено по законам животного мира, но в толстую книгу, лежавшую на столе, писали и мальчики, и девочки, так что на ее страницах обсуждение местных проблем (например, хорошо ли, что в "Кофе Бине" не курят), перерастало во флирт, и вот уже назначались встречи, скажем, здесь же, в пятницу в семь. Денису нравилось думать, что на самом деле первые образцы переписки были сымитированы владельцами "Кофе Бина", чтобы превратить кофейню в клуб знакомств.
- Предыдущая
- 16/60
- Следующая
