Пятёрка отважных - Осипенко Александр Харитонович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/38
• Следующая

Густя боялась только одного, чтобы не уснуть раньше отца. А тот всё чего-то не ложился спать, сидел с Антониной в кабинете. Из-под двери выбивалась на коридор белая полоска света.

Часы пробили двенадцать раз. Мальчишки, наверно, давно уже сидят на пустыре за забором, ожидают её, Густиного, сигнала, а отец всё не ложится спать.

Наконец, отворилась дверь отцовского кабинета. Яркий свет хлынул из комнаты в коридор.

— Спокойной ночи, Иоган Карлович, — сказала мачеха.

— Спокойной ночи, Тоня, — ответил отец.

Он подождал, пока мачеха не зашла в спальню, и вернулся в свой кабинет.

Наконец!.. Теперь как можно быстрее надо подать сигнал мальчишкам. Густя зажгла свечу, поставила на подоконник. Трижды закрыла огонь ладонью. В огороде трижды закрякала утка: кря, кря, кря… Мальчики сигналили, что они на месте.

Густя достала из-под кровати две пары валенок: большие, отцовские, и поменьше — материны. Потом она сошла вниз, в прихожую, сняла с гвоздика ключ от хлева. Снова поднялась в мансарду. Среди ночной тишины послышалось мяуканье котёнка. И сразу же под пристройкой появились мальчики. Через окно Густя вылезла на крышу пристройки, оттуда по лестнице спустилась к мальчишкам.

— Почему ты так долго? — спросил Максимка.

— Отец не ложился спать.

— Надо было дать ему снотворного, — посоветовал Лёва.

— Хватит болтать, химик, — остановил его Данилка. — Надо обрезать в валенках голенища…

— Их же потом уже не обуешь, — растерялась Густя. — И потом, такого условия не было, чтобы голенища обрезать…

— А разве Грому валенки с длинными голенищами натянешь? — заметил Данилка. — А если и натянешь, то он и двух шагов не сможет ступить.

— Грома обувать в валенки? — удивилась Густя. — Зачем?..

— Чтобы копытами не гремел. И следу чтобы не было.

Мальчики достали ножики, и работа закипела.

Вскоре голенища были вырезаны. Данилка с Кешкой закопали их под забором. Теперь оставалось вывести из сарая Грома.

Отомкнуть замок было совсем несложно. Данилка оставил Максимку с Густей сторожить, а сам с Кешкой и Лёвой пошли в сарай. Гром, почуяв людей, захрапел. Кешка погладил его, сказал несколько ласковых слов, и Гром успокоился. Может быть, понял, что мальчики пришли выручать его с фашистской неволи.

Данилка быстренько обул Грома в валенки. Кешка взялся за повод. Грому непривычно было ходить обутым, поэтому сначала заупрямился. Но ничего не поделаешь — пошёл.

Уже за воротами Данилка приказал Густе:

— Не забудь ключ повесить на место. Ворота закрой на крюк. Завтра придёшь к Максимке, расскажешь, как тут было, когда узнали, что Грома нет. Отцу скажешь, если будет спрашивать, что спала крепко, ничего не слышала. Поняла?

Густе всё понятно, но ей было очень обидно, что вынуждена оставаться дома. Ей так хотелось быть рядом с мальчиками. Да ничего не поделаешь — приказ есть приказ…

Во дворе кто-то так громко заговорил, что Густя сразу же проснулась. Она быстренько оделась, но вниз сошла не спеша. В доме как будто никого не было. Голоса доносились со двора. Густя хотела пойти туда, как на пороге появилась Антонина Павловна. Она была очень взволнована.

— Не ходи туда, — схватила мачеха Густю за руку. — Там жандармы с фельдкомендатуры. У нас беда — Грома ночью увели. Ты ничего не слышала?

— Я рано легла спать, — первый раз за свою жизнь соврала Густя и покраснела.

Антонина Павловна привела Густю в кухню, посадила на скамеечку.

— Если у тебя будут спрашивать, слышала ли ты что-либо ночью, так ты так и отвечай, как говорила мне: ничего не слышала, потому что рано легла спать…

«Вот чудо! — подумала Густя. — Как сговорились. Мачеха учит отвечать так, как и Данилка. Будто и она помогала уводить Грома».

В сенях застучали сапогами. В дом ввалилась толпа разного люду. Если сказать правду, так и толпа была не очень большая. Это только сначала так показалось. Отец, комендант Ляпке, какие-то три офицера и полицейский Зыль-Бородыль. Ляпке увидел Густю, заулыбался:

— А-а-а, фройлен Августина!.. Рад вас видеть… Гутен морген, фройлен…

Мачеха подтолкнула Густю: мол, надо вежливо отвечать на приветствие, а не кукситься…

— Гутен морген, пан комендант, — ответила Густя.

— Очень лучшая девочка, — похвалил комендант и пошёл в зал.

В прихожей остался Зыль-Бородыль. Он чего-то медлил, переминался с ноги на ногу. Но как только немцы зашли в зал, обратился к Густе с неожиданным вопросом:

— Как живёшь, Густя? Подружилась с мачехой? Ночью ничего не слышала?

Густя не знала, на какой вопрос надо отвечать в первую очередь.

— Я рано легла спать, — ответила она почему-то сразу на последний вопрос.

— Ну, да, да, — согласился Зылев, — послушные дети всегда рано ложатся спать. А отец тоже рано лёг спать?..

Густя едва удержалась, едва не сказала, что отец лёг поздно.

— Не знаю, — сказала она. — Может быть, тогда, когда я уже спала…

— Ну, да, да, — заторопился Зылев и пошёл в зал. Густя слышала, как он сказал немцам: — Я уверен, что Грома вывел очень опытный вор. Заметьте, господин комендант, замок отомкнут и замкнут, ворота открыты и закрыты, и никаких следов. Что вы на это скажете? Не понимаете? А всё просто. Очень просто. Воры были вдвоём. Они обвязали копыта портянками или обули Грома в лапти. Поэтому и нет следу. Один из них вёл лошадь, другой заметал все следы. Так делали опытные конокрады. А раз это так, то я найду Грома.

— Господин Зылев специалист по лошадиным кражам. Ему можно верить, — сказал отец.

— Прошу, господа, за стол, — прервала их разговор Антонина Павловна.

Густя, как только освободилась, сразу побежала к Максимке. Ну и посмеются они с этого следствия!..

В Максимкином доме кто-то голосил. Густино сердце сжалось сильно-сильно: наверно, какая-то беда с Максимкой.

— Где Максимка? Может быть, ты знаешь? Со вчерашнего дня нет, — причитая, говорила Максимкина мама.

— Может, у Данилки, — высказала предположение Густя.

— И его нет, — ответила мама.

В школе Лёву дразнили «конструктором», «химиком», «профессором», а ещё «очень мне надо». Когда Лёву звали играть в футбол или таскать яблоки из чужих садов, то Лёва обычно говорил: «Очень мне надо». Ну, и прозвали его — «очень мне надо». Но чаще всего Лёву звали «конструктором», «химиком» и «профессором». «Конструктор», помоги решить задачу, «химик», дай списать домашнее задание, «профессор», подскажи… Лёва никому не отказывал. «Очень ему надо» отказывать!..

Жил Лёва за ручьём Вишка. Ручей тот был по колено в половодье, а летом так и следу не оставалось. Но всё равно тех, кто жил за ним, звали заручевцами. Жил Лёва не у родителей, а у тёти Малки. Почему у тёти, Лёва не знал. У всех детей были родители, а у Лёвы не было. Когда-нибудь они, может быть, и были, а куда подевались, про это Лёва не знал и никто ему не говорил. А Лёва и не спрашивал. «Очень ему надо» спрашивать, если это тайна!..

У тёти Лёве жилось хорошо. Она его любила и жалела, а поэтому не донимала дисциплиной. Делай себе что хочешь. Играй где хочешь. Лёва, правда, вольностью этой не злоупотреблял.

В ту ночь, когда было назначено уводить Грома, тётя неожиданно занемогла.

— Лёва, — сказала она, — если ты не хочешь моей смерти, то не станешь поздно шататься по городу. У меня слабое сердце, и оно не выдержит горя…

Лёва пообещал долго не задерживаться. И правда, как только Грома вывели за местечко, Лёва сказал друзьям:

— Мне, ребята, домой надо, потому что моя тётя, наверное, выпила всю валерьянку. Очень мне надо, чтобы она бралась за сердце и говорила, что это я доконал её.

— Иди, — разрешил Данилка, — и ожидай нас с Максимкой утром. Придём за приёмником…

Радиоприёмник, о котором шла речь, Лёва нашёл во дворе машинно-тракторной станции. Он был целёхонький, только без батареек.

• Предыдущая
• 8/38
• Следующая