Тайна князя Галицкого - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/15
• Следующая

Евгений почувствовал, как дрогнул и изменился ее голос, покосился на девушку. Она заметно побледнела, отчего веснушки ярко проступили на носу и щеках, и вся вытянулась, как лиса, услышавшая мышиный шорох.

– Ах, вот оно что! – Теперь для молодого человека все встало на свои места. – Ты решила, что убрус находится в кладе?

– Это такая вещь… – не стала отнекиваться Катя и мечтательно произнесла: – Такая вещь… Если в евровалюте измерять, то пять-шесть «КАМазов» стоить должна. Бортовых, десятитонных. Даже если шансов один на миллион, и то стоило рискнуть.

– Ты ошибаешься, убрус тут ни при чем. Так что… Еще не поздно сойти.

– Я же сказала: есть смысл рискнуть, даже если шансов один на миллион. В принципе ничего не меняется. Прокачусь-то, раз уж ввязалась. Чтобы потом всю оставшуюся жизнь локти не кусать, вспоминая про упущенную возможность.

– Забавно… А почему ты вообще решила, что убрус может быть там?

– Ну, как тебе сказать, Пятачок? – задумчиво почесала затылок его спутница. – Ну, вот представь себе, что кто-то спрашивает в Инете: «Кто знает, как можно кокаин от сахарной пудры отличить?» А потом: «Какая доза кокса безопасная? А его нюхают или глотают?» Потом: «Как пограничники кокаин ищут?» И наконец: «Кто знает, почем кокс в Москве продают?» Вот ты бы чего подумал?

– Что кто-то случайно нашел пакет с кокаином и не знает, чего с этим делать.

– Умница, парень, соображаешь, – похвалила его Катя. – Вот ты с убрусом вел себя точно так же. Будто чего-то такое нашел и сам не понимаешь, что именно?

– У меня его нет.

– Это я уже поняла, – кивнула девица. – Но каким-то краем он тебя касается. Так что, когда я услышала про клад… Ну, грех-то было не попытаться!

– Так вот почему ты предложила съездить и посмотреть?

– А ты думал, я в твою слепую аватарку влюбилась? – съязвила девица. – Конечно, поэтому! Ты же вдруг взял и согласился. Тут уже обратного пути вообще не осталось. Пришлось паковать вещички. Если хочешь чего-то в своей жизни добиться, нужно уметь рисковать.

Всего за три дня струг скатился по течению до сияющего десятками золотых куполов Великого Устюга. Однако останавливаться Басарга не разрешил – и их корабль, подняв оба паруса, стремительно вырвался на простор Северной Двины. Ветер дул попутный, вниз по реке путники помчались, словно бегущая рысью породистая степная лошадь, и уже на второй день миновали богатую Плесу[5], за которой и впадала в Двину река Вага. Платон резко переложил руль и, описав широкую дугу, буквально влетел в окаймленное длинными песчаными косами устье.

– Мартын, передний парус затяни! – грозно крикнул паренек, и холоп боярина Заболоцкого бегом помчался исполнять приказ. – Весла готовьте, ветер уйти может!

Однако ветер никуда «не уходил». Русло реки шириной почти в двести саженей позволяло стругу уверенно лавировать от берега до берега, ловя даже слабые порывы, и кораблик медленно, но неуклонно пробирался все выше и выше против течения.

– Которая из рек Ледью будет, боярин? – поинтересовался Платон, когда они подошли к какой-то протоке. – Как мне ее определить-то?

– Вверх иди, пока до города уездного не доберемся. Воеводе тамошнему грамоту жалованную покажу, а уж опосля поместье смотреть станем.

– Дык, темнеет уже. Ночью супротив реки особо не попетляешь, враз на мель вылетим. Останавливаться надобно.

– Надо, так остановимся, – невозмутимо кивнул боярин.

Остановиться и вправду пришлось – уже поздним вечером в сгустившейся темноте рыбацкий сын сослепу вылетел-таки на очередную песчаную косу. Снимать с нее лодку не стали – только выправили на ровный киль и легли спать. А на рассвете, высадив холопов за борт, бояре выдали им веревочный конец. Снимать струг не пришлось – сам на воде закачался, когда на четырех человек легче стал.

Двигаться на бечеве вышло куда быстрее, чем под парусом, и не в пример легче. Вага оказалась рекой мелководной, в десяти саженях от берега глубина была немногим выше колена. Небольшому кораблику этого вполне хватало, чтобы не цепляться брюхом за дно.

Вскоре после полудня за очередной излучиной обнаружился деревянный храм, обнесенный неровным низким частоколом. Возле церкви стоял солидный сруб на подклети, ворота тоже были сделаны солидно, двойными, да еще и с луковкой над ними.

– Вот проклятье… – тихо выругался Басарга. – Неужели это он? Эй, Тришка-Платошка, бросайте бечеву! Нам на тот берег надобно.

Холопы, поднявшись на борт, взялись за весла, перегнали струг через реку, а когда нос выскочил на песок берега, повалились без сил.

– Пива можете выпить, – сжалился над ними Басарга. – Вроде как бочонок в носовом трюме еще остался.

Но слуги вымотались так, что даже не пошевелились.

– Ладно, пусть отдохнут, – первым перевалил через борт Тимофей Заболоцкий. – А мы пока хоть глянем, что за место? Может, батюшка приветит. Почитай, полмесяца к причастию не подходили.

Бояре, привычно проверив оружие на поясах, направились к воротам, скинули шапки, перекрестились на образ Николая Чудотворца, висящий над входом, шагнули во двор. Здесь было тихо и пусто, и только одинокий седой инок, сидя на паперти крыльца, старательно растирал что-то деревянным пестиком в небольшом ковше. Судя по едкому запаху – скорее всего горчицу.

– Бог в помощь, отче, – слегка поклонился Басарга. – Чего это у вас церковь одна-одинешенька в лесу на отшибе стоит? Кого окормляете?

– Сие не просто храм, добрый человек, – прошамкал старик. – Сие обитель святая, пустынь Трехсвятительская, преподобным Варлаамом Важским основанная, в коей он постриг принял и за то годами долгими был награжден и нетленными мощами нам вернулся, чудо Господнее явив и святость свою доказав язычникам диким, в сих местах попущением бесовским по лесам прячущимся…

Руки инока работали так же мерно и безостановочно, как его язык. Старик длинным однообразным тоном изливал гостям историю монастыря, не делая заминок даже для того, чтобы вдохнуть воздух, и не обращая внимания, слушают его или нет.

– Службы-то вы стоите али нет никого, кроме тебя, отче? – громко поинтересовался боярин Заболоцкий.

– А вы сами кто будете? – внезапно поинтересовался инок.

– Подьячий я от Монастырского приказа, – вмешался в разговор Басарга Леонтьев. – Проверяю, каково с порядком в обителях заволочных?[6] Не берут ли лишнего от земель и лесов царских, стоят ли службы али лытают от долга христианского, не пропадает ли где добро церковное, не продается ли в руки чужие…

Инок молча поднялся и быстро-быстро заковылял в глубину двора.

– Эй, отче, ты куда?! – разочарованно вскинул руки Илья Булданин, но монах его вроде бы и не услышал. – И что теперь?

– Думаю, сейчас будет продолжение, – ухмыльнулся Софоний Зорин.

Он оказался прав. Едва пожилой чернец скрылся в доме с подклетью, как почти сразу из дверей выскочил другой монах – помоложе, с бородкой покуцее, в зеленой отчего-то рясе и слегка сгорбленный вперед – словно торопился куда-то, а разогнуться забыл.

– Мир вам, добрые люди, – перекрестил гостей второй монах. – Какими судьбами в наших краях?

– Что же это у тебя, батюшка, все в таком запущении стоит? – развел руками Басарга. – Вроде бы обитель известная, вроде бы преподобный Варлаам нетленные мощи свои тут явил. А выглядит все… У смерда иного двор и то опрятней смотрится. Шатер на храме истлел, двор песчаный, тын разве токмо козу удержать годен! И это монастырь?

– Помилуй, боярин, да как же нам со всем сим хозяйством управиться, пяти старцам-то! – Монах перекрестился, затряс руками: – Сие же пустынь, не храм городской. Милостыни, почитай, и нет, вкладов никто не несет. Преподобный, когда обитель строил, ловы и леса-то отписал, да токмо Иоанн Васильевич[7], Грозный именем, всех детей-то его возьми да и в Кострому отсели! Тако мы без вос… вас… воспоспешивания мирского и остались. Дети, знамо, не оставили бы обитель предка своего, усыпальницы родовые без пригляда… Ныне же, вот, токмо уловами на Ваге кормимся, да из леса черного милостью воеводы сухостой на дрова берем. А как мощи преподобного свету явились, так он оклад серебряный для иконы святого обители нашей подарил!

• Предыдущая
• 8/15
• Следующая