Убить фюрера - Курылев Олег Павлович - Страница 54

• Предыдущая
• 54/118
• Следующая

— Ладно, возвращайся, — устало донеслось из трубки, и послышались гудки.

— Ну-у-у, Нижегородский! Ну-у-у, скотина! Застрелю поганца! — метался по комнатам Каратаев.

Зазвонил телефон.

— Саввыч? Это я, — послышался в трубке деловой голос компаньона, — я задержусь в Берлине еще на пару дней, ты не теряй…

— Куда ты отправил Гитлера? — рявкнул Савва.

— Что?

— Гитлера, говорю, куда отправил, скотина?! — заорал Каратаев на весь дом.

— Плохо слышно, — на той стороне провода стали усиленно дуть в микрофон. — Алло!.. Фу!.. Фу!.. Алло!.. Ничего не слышу… Ладно, потом перезвоню. Конец связи.

Каратаев хотел разбить слуховую трубку о стену, но все же удержался. Он лихорадочно соображал, что можно предпринять, и все более убеждался, что ничего. Если будущий фюрер действительно уехал в Америку, то рассчитывать на то, что он сможет вернуться в свою колею и выполнить предначертанное, не приходилось. Слишком большое нарушение естественного хода событий. Но как он его уговорил? Что Нижегородский насочинял такого, что Гитлер вместо Германии, о которой по его же собственным словам все время грезил и мечтал, умотал за океан? Променял белокурую праматерь-родину на страну, где смешались все расы и нации? Да еще, судя по всему, не думает возвращаться!

Нижегородский появился только через неделю. Как всегда он привез кучу всевозможных коробок и котомок.

— Мы стали богаче еще на один миллион, — бодро и в то же время с некоторой настороженностью заявил Вадим с порога.

Савва встретил компаньона в холле ледяным молчанием. Вероятно, его сдерживало присутствие Нэлли, принимавшей коробки из рук приехавшего.

— Не уходите, Нэлли, здесь есть кое-что и для вас, — попросил девушку Нижегородский, в надежде оттянуть неприятный разговор и тем временем прозондировать настроение соотечественника.

— Нэлли, вы свободны, — сухо распорядился Каратаев, отворил дверь в гостиную, приглашая Нижегородского войти, и мрачно застыл рядом.

— Мы стали богаче… — начал было Вадим, осекся и покорно прошел мимо него.

— Во-первых, никаких «мы» больше нет, — оборвал его Савва, закрыв двери и щелкнув замком. — Во-вторых, зачем ты это сделал?

Нижегородский понял, что отпираться бессмысленно.

— Савва, если ты все еще не понимаешь зачем, то я не смогу объяснить…

— Куда ты его отправил? Где он может быть теперь?

— Видишь ли… я посадил его в Шербуре на «Титаник».

Каратаев сел на подвернувшийся рядом стул и больше ничего не говорил.

— Можешь не переживать, — осторожно устроился в кресле подальше Нижегородский, — в списке погибших его нет. Правда, нет и в списке спасенных, но позавчера я посетил «Берлинский Ллойд». В одной из комнат конторы на стене висят литографии с его рисунков.

— С каких рисунков? — вяло отреагировал Савва. — Почему вдруг они там оказались? Кому понадобилась мазня этого… утопленника?

— Ну, не скажи. Не такая уж это и мазня. Помнишь, несколько раз мы встречали в журналах рисунки очевидца гибели «Титаника»? Так вот, это его. Только подписал он их почему-то именем и фамилией своего отца. Правда, очень неразборчиво. Когда я просматривал список спасенных, то сначала даже не обратил внимания на некоего Алоиза Шикльгрубера. Потом только до меня дошло, что это не может быть простым совпадением.

— Выходит, он назвался не своим именем? — чуть оживился Каратаев.

— Выходит, так.

— Но зачем?

— Не знаю. Вероятно, это результат стресса. Может, ему просто мозги там отморозило…

— Лучше бы тебе мозги отморозило, — буркнул Савва, но по всему было видно, что его мыслительная деятельность восстановлена и он что-то обдумывает. — А что за рисунки? Те, что висят в «Ллойде»?

— Разные фазы тонущего парохода, — почувствовав себя немного свободнее, ответил Нижегородский. — Очевидцы в один голос подтверждают их поразительную достоверность. Ты ведь сам мне говорил, что Гитлер — эйдетик и все, что когда-либо видел или прочитал, запоминает на всю жизнь. Если бы ты знал, как он утомил меня в поезде своими идиотскими познаниями обо всем на свете!

Но Каратаев был не намерен восстанавливать status quo[29] (а вернее, status quo ante bellum[30]) и возвращаться к прежним доверительным отношениям.

— Ты мерзавец, Нижегородский, — тихо произнес он. — Ты прекрасно понимал, что наносишь удар мне… Помолчи! Да-да, именно мне… Да заткнись ты, я сказал!.. И ведь как все продумал. Сначала расспросил меня о его венском житье, выведал из компьютера адреса. Затем придумал эту свою поездку в Висбаден, Тургенев недоделанный. Я только не могу понять, с чего это ты потом так разгулялся? И где ты гулял? В Париже? На радостях от удачно проведенной операции? Испоганил историю и доволен! В концлагерь таких надо сажать. Пожизненно!

— Все?

— Не все!

— А я говорю: дай сказать и мне!

Нижегородский встал, подошел к книжному шкафу и достал с полки большую, богато изданную книгу в черном переплете. Это оказалась Библия.

— Я приму все твои обвинения и добровольно отправлюсь в концлагерь, если ты, в свою очередь, докажешь свои неоспоримые права требовать неизменности дальнейшего хода истории. — Обеими руками он водрузил Библию на столе перед Каратаевым, что привело того в некоторое замешательство. — Докажи, что ты тут главный и что только ты имеешь право решать, что можно трогать, а что нет. С некоторыми вещами ты позволяешь себе обращаться достаточно вольно (вспомни алмаз и свою египетскую аферу), к другим же запрещаешь прикасаться. Если ты сбежал сюда по доброй воле, а я оказался здесь случайно, то вряд ли это дает вам, господин лже-Флейтер, преимущество передо мной. А кроме нас этот мир населяют и другие люди, для которых сегодняшний день никакое не прошлое, а самое что ни на есть настоящее. Впрочем, как я успел уже заметить, на всех остальных тебе наплевать.

— При чем здесь остальные? — Савва устало прикрыл глаза. — Речь идет только о нас с тобой. Не было бы тебя, не возникло бы никаких проблем. Все бы шло своим чередом, и все были бы довольны.

— Довольны чем? Двумя предстоящими войнами? Миллионными жертвами? Чем вообще можно быть довольным в Европе первой половины двадцатого века?

— Но это их собственный выбор.

— Да ничей это не выбор, Каратаев! — Нижегородский, засунув руки в карманы, вышагивал взад и вперед перед соотечественником. — В основном это гнусное стечение обстоятельств, на которые оказала влияние преступная деятельность одних, преступное бездействие других и глупость третьих. Но большинство-то, Савва, вообще ни при чем. Хотя бы потому, что от большинства ничего и никогда не зависит. Так что не говори мне про выбор. Тем самым ты хочешь убедить меня, что миллионы женщин и детей сами заслужили голод, разруху и бомбежки той исторической версии, за которую ты так ратуешь. Ты лучше сознайся откровенно, какие лично у тебя виды на Гитлера? Кем ты видишь себя в его окружении? Гауляйтером? Группенфюрером? Нет, это мелко… Не иначе вторым Герингом? Да, теперь мне окончательно понятна твоя идея фикс. Ты набиваешься в друзья будущему фюреру, ждешь, когда он построит для тебя свой рейх, а дождавшись, заживешь там в свое полное удовольствие. Не просто заживешь, а завластвуешь! Ведь ни в одной стране мира это так не осуществимо, как в Третьем рейхе, если, конечно, заранее подсуетиться. В сталинском СССР глазом не успеешь моргнуть, как тебе отвернут башку и скажут, что так и было. В странах, где твоя помощь диктатору уже не требуется, ты можешь рассчитывать лишь на роль прорицателя, а у таких всегда много проблем с могущественными недоброжелателями. Там, где более или менее развита демократия, тебе и вовсе ничего такого не светит. Разве что книжки воровать да погоду предсказывать. А вот Гитлер… Это подарок. Ведь ты знаешь все его настоящие и будущие мысли. Он обретет в твоем лице такого единомышленника, каких просто не бывает. В каждом разговоре с тобой он будет слышать свои собственные воззрения и чаяния, да плюс к этому видеть в тебе своего искреннего почитателя. Не подобострастного до глупости Гесса, не лакействующего Бормана, а независимого и искреннего товарища по духу. С другой стороны, у тебя хватит ума не выпячиваться и не пытаться стать ему ровней. Таких он не любит. А поскольку память будущего фюрера уникальна, то не придется особенно и стараться. Несколько встреч и задушевных бесед, посильная, но очень небольшая финансовая поддержка (главное, чтобы от чистого сердца), потом долгий перерыв (не стоит беспрерывно маячить перед глазами) и новая встреча. Он запомнит тебя навсегда. Зная каждый его шаг и каждый шаг его недоброжелателей, ты обретешь над ним такую власть, что все остальные соратники отойдут на десятый план. При этом ты не примешь никаких государственных постов — к чему эти утомительные хлопоты? Ты поселишься в прекрасном замке где-нибудь на берегу Майна или Рейна и для всех будешь просто другом фюрера, его талисманом и оберегом. Ты станешь его вторым Вагнером, его живым Шопенгауэром. Это и будут твои звания. А твое жилище сделается местом поклонения. Всякие там Гиммлеры и Геббельсы станут искать дружбы с тобой. А потом, когда придут горячие времена — я рискну предположить, — ты попытаешься предостеречь своего патрона от роковых решений, пускай и ценой разрушения известной тебе исторической последовательности. Тем более что дальнейшее легитимное развитие событий тебя уже вряд ли будет устраивать. К этому времени ты выжмешь из своих знаний о будущем все, что возможно, и впервые постараешься изменить это будущее. Да только, думаю, не получится. А может быть, ты просто сбежишь.

• Предыдущая
• 54/118
• Следующая