Шестая книга судьбы - Курылев Олег Павлович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/131
• Следующая

Профессор Вангер не знал, что этот почти уже семидесятилетний пройдоха, лечившийся в двадцатые годы в психиатрической лечебнице, уехав в тридцать пятом в Берлин, очаровал рейхсфюрера, был им принят в СС, зачислен в штат Аненербе (где, несмотря ни на что, все его считали шарлатаном) и скоро дослужился до чина бригаденфюрера.

Шнайдер, Шнайдер…

Вангер несколько раз повторил про себя имя с темно-синих обложек, пытаясь припомнить, не встречалось ли оно ему прежде. Но нет, память, на которую он в общем-то никогда не жаловался, отказывалась выдать эту достаточно распространенную фамилию. Странно, он хоть и был романологом, но всегда следил за новыми крупными монографиями в области общемировой истории. А тут такая работа, никак не меньше полутора тысяч страниц. Нет, что-то здесь не так. Да и название… Тоже мне, новый Эдуард Гиббон выискался. «Взлет и падение». Надо же. И при чем здесь падение? Взлет был, это верно. Да еще какой! К осени сорокового года вдруг оказалось, что чуть ли не вся Европа лежит у их ног. И падение будет. Не растянутое на десятилетия по образцу Западной Римской империи, а страшное и стремительное. Но оно только еще будет. И никто не возьмется предсказать, когда именно. Потому и не так страшно.

Профессор понимал, что грядущий конец империи так же неотвратим, как и смерть каждого отдельного человека. Но поскольку дата его неизвестна, как неизвестна дата собственной смерти, то и нет той обреченности. Сообщи человеку, что он умрет через восемь лет, два месяца и четыре дня, и ты приговоришь его как осужденного на казнь. Он станет без конца отсчитывать оставшиеся дни, потеряет радость жизни, изменятся его взгляды и привычки. Он станет другим. Он уже будет не жить, а доживать. Какой-нибудь больной старик, понимающий, что ему судьбой отведено гораздо меньше, но не угнетенный известием о роковой дате, будет счастливее его. Воистину, если Смерть милосердна, она должна приходить внезапно, накрыв голову и лицо своим черным капюшоном. Нет, что-что, а знать свою последнюю, точную и неотвратимую дату он, Готфрид Вангер, не хотел бы ни за что на свете.

«Несомненно, этот английский писака применил здесь слово „падение“ в пророческом, нравственном или каком-то ином смысле, — размышлял Вангер. — С них станется, с этих англичан. Всю мировую историю переписывают на свой лад. И что обидно — настаивают-таки на своем. Взять хоть известное теперь всему миру имя маленькой бельгийской деревушки Ватерлоо, давшей до прихоти небезызвестного британского герцога, английских газетчиков и историков название одному из великих сражений. Французы нарекли эту битву сражением при Мон-Сен-Жане и по-своему были правы, целый день, преодолевая большой овраг, они атаковали плато Мон-Сен-Жан, и у его подножия окончательно пали их золотые орлы и надежды. Пруссаки, то есть мы, немцы, назвали те события битвой при Бель-Альянсе в честь одноименной деревушки на плато с таким же названием, которую солдаты Блюхера взяли штурмом раз шесть, а отдали только пять. Но откуда взялось словосочетание „битва при Ватерлоо“? Не было там никакого Ватерлоо. Вернее, такая деревушка, конечно, существовала, но километрах в четырех позади позиций Веллингтона. А по тем временам это немало. До нее тогда не долетело ни одно ядро. Просто-напросто герцог, заночевавший после победы в этой деревне, на следующий день написал там отчет о сражении для короля и парламента. И приписал внизу дату и место: „18 сентября 1815 года, Ватерлоо“. Но это было место написания письма, а не самой битвы! Доставленное в Англию послание было подхвачено газетами, а вслед за ними и историками. Так что несколько десятилетий сражение между Северной французской армией, Нижнерейнской прусской и многоязычным сбродом, собранным под знаменами Веллингтона, имело три разных названия. В итоге победил именно ошибочный вариант. К середине того века все знали уже только о Ватерлоо, а Мон-Сен-Жан и Бель-Альянс стали пустым звуком…

А величайшая морская битва в проливе Скагеррак, ставшая по их же прихоти Ютландским сражением? А…

Да что говорить. Шустрые ребята, эти английские историки. Вот уже их многотомные труды отыскиваются в наших развалинах. Как все-таки там оказался этот Шнайдер?»

Поняв, что окончательно разошелся, и потеряв остатки надежды на сон, профессор тихонько встал, снова накинул халат и поплелся в кабинет. Он некоторое время осматривал свое букинистическое приобретение и скоро сделал два неожиданных открытия. Во-первых, это было сочинение в шести, а вовсе не в пяти томах. Недоставало самого последнего и, несомненно, самого интересного тома. Судя по всему, в нем-то и должно было описываться пресловутое падение. Вторым открытием оказалась и вовсе какая-то чертовщина: на титульном листе каждого тома и в конце на странице со списком редакторов, телефонов и прочих реквизитов он прочитал: «London, 1960». Эти четыре цифры на целую минуту парализовали взгляд профессора. «Они что, хотят сказать, что издали это в…» Вангер вдруг рассмеялся. Ну, ребята, вы даете! Сбрасывать взамен листовок многотомные сочинения, да еще посланные якобы из будущего. Вот это размах! Да, но почему же по-английски? Потрудились бы сначала перевести.

Он сознавал, что его веселье наигранно. Когда не понимаешь, что происходит, остается ерничать, чтобы не выглядеть дураком.

Вангер достал из шкафчика возле кресла бутылку с остатками какого-то ликера, еще раз усмехнулся и наполнил стакан на треть. Когда мозг отреагировал на пришедший вместе с кровью алкоголь, махнул рукой и стал шарить в нижних ящиках письменного стола в поисках припрятанной там пачки сигарет. Выпитое привело его в еще большее возбуждение, чувства обострились, мысль заработала гораздо энергичнее. Он расхаживал по кабинету, дымил сухой, как порох, английской сигаретой из турецкого табака и намечал план действий.

Выпив еще, профессор уселся в кресло и принялся тщательно рассматривать один из томов.

Высокая печать, гарнитура, вероятно, «таймс», бумага белая, несомненно очень высокого качества. В рейхе сейчас такой не сыщешь, разве что в придворных изданиях да в канцеляриях гауляйтеров. Блок прошит и склеен качественно. В общем, обычная, хорошо изданная книга.

Он попробовал читать в разных местах, впервые в жизни остро пожалев, что владеет английским языком на уровне хорошего студента-второкурсника, не более. Вот если бы здесь сейчас был Мартин…

Однако смысл прочитанного в большинстве случаев был ему понятен. И самое главное — этот смысл был. Это действительно книга о Третьем рейхе. Судя по обилию цитат из документов и воспоминаний, множеству имен, дат и сносок — очень основательная книга.

Пятый том был озаглавлен «Начало конца», он состоял из трех разделов, последний из которых назывался «Вторжение союзников в Западную Европу и покушение на Гитлера». Переведя слова «покушение на Гитлера», Вангер поежился. Никогда прежде он не держал в руках такой убийственной крамолы. И если эту книгу квалифицировать как вражескую прокламацию, то только за ее чтение и недонесение властям ему уже полагался концлагерь.

Однако начать ознакомление с данным артефактом он все же решил с самого начала. Он полагал, что то, как автор войдет в тему, приступая к изложению столь значительного материала, какие обоснования он приведет в защиту его нужности, как постарается установить контакт с читателем, чтобы отважить последнего на прочтение с учетом шестого тома что-то около 1800 страниц, все это может дать некоторое дополнительное представление о нем самом и его книге.

— Ну что, мой юный друг, — начал Септимус, предложив Карелу садиться, — вы, помнится, что-то там говорили про сорок пятый год, раньше которого до Шнайдера не доберутся? Но не прошло и двух недель, а уже начались какие-то движения? Давайте выкладывайте.

Инженер вытер распухший нос платком и два раза чихнул.

— Простите, господин президент, — вчера из Германии. Погода отвратительная…

— Здесь не лучше, Что вы там делали?

• Предыдущая
• 5/131
• Следующая