Империя (Под развалинами Помпеи) - Курти Пьер - Страница 25

• Предыдущая
• 25/122
• Следующая

Клемент, между тем, воспользовался свободным мгновением, чтобы прийти в себя и быть готовым встретить гладиатора; падение Глабриона было его спасением.

Читатель, вероятно, догадался, что факелы, замелькавшие на аллее, находились в руках лиц, сопровождавших носилки Скрибонии. Эта последняя, услышав крик Клемента, приказала носильщикам остановиться, а всем проводникам своим поспешить на помощь к Клементу.

Поднимаясь на ноги, Глабрион увидел бегущих слуг Скрибонии с факелами в руках и тотчас же закричал своему товарищу:

– Уходи! Уходи! – и сам первый, превозмогая боль от раны, быстро скрылся в улицу Клодия. Амплиат, в свою очередь, подбежал к Клементу и, толкнув его изо всей силы так, что тот покатился кувырком к аллейной шпалере, исчез в противоположную улицу прежде, нежели Клемент поднялся на ноги.

Когда прибежали слуги Скрибонии, они увидели Клемента, с бешенством искавшего своего противника, и Фурия, неподвижно лежавшего на земле. Вслед за своими слугами явилась на место драки и сама Скрибония.

– Клемент, если ты не ранен, – сказала она ему, – то так как ты находишься теперь за городом, не возвращайся более в Рим и спеши к Агриппе Постуму.

– Мне кажется, что я не ранен; кровь же, которой я забрызган, принадлежит другим.

– Хорошо; возьми же это золото и улетай отсюда, не теряя ни одного мгновения.

Клемент положил кошелек с деньгами за пазуху и, низко кланяясь Скрибонии, сказал ей на прощанье:

– Да будут с тобой боги, о, госпожа!

Затем он пошел по дороге к городу, обойдя который с левой стороны, вышел на дорогу Аппия, находившуюся у каперских ворот и ведшую на юг, по направлению к Неаполю.

Скрибонию же, севшую вновь в свои носилки, без дальнейших приключений донесли домой.

В это самое время на вилле Овидия, где никто не подозревал происшествия с Клементом, только что начинался веселый пир, на который я не поведу читателя из скромности.

Теперь нам пора возвратиться на купеческое судно, которое вошло уже в Тирренское море, называвшееся в то время также Inferum или Tuscum. Плавание купеческого судна, подгоняемого постоянно благоприятным ветром, было счастливо, и много сладких часов провели на нем наши друзья, Мунаций Фауст и Неволея Тикэ.

Ему были хорошо известны все прибрежные места Тирренского моря, и Sinus Vibonensis, и Laus Sinus, и мыс Palinurum, за которым лежит другой, называемый Enipeum, а за этим последним Paestanus Sinus, где когда-то красовалась роскошная древняя Posidonia, колония изнеженных сибаритов, лежавшая в стране луканов и славившаяся своими вечными розами. Много интересного рассказывал об этих местах Мунаций Фауст, развлекая своим рассказом Неволею Тикэ.[76]

Когда судно подходило к Crater Sinus, т. е. к нынешнему улыбающемуся Неаполитанскому заливу, – это было в одно великолепное утро, при совершенно чистом сапфирном небе, когда весенний, теплый воздух был надушен апельсиновым запахом, несшимся с амальфитанского берега, вдоль которого плыло судно, – Мунаций Фауст, указывая на одну точку, видневшуюся на берегу залива, так говорил молодой гречанке:

– Посмотри туда, моя любовь; там, у подошвы тех гор, что так нежно рисуются на горизонте и которые называются латторийскими, там лежит моя родная Помпея. Там мои лари,[77] которые скоро сделаются и твоими; там осуществится, наконец, наше блаженство.

– О, мое сердце, – отвечала молодая девушка, – твоя родина должна быть настоящим раем! О, как красивы и прелестны эти городки, рассеянные по широкому берегу! Как восхитительны эти крошечные острова, одетые легким розовым паром! Никогда не казались мне так обворожительны острова моего Эгейского моря.

– Вот это место, которое мы только что прошли, называется Surrentum; прелестный уголок; а напротив его, вот там, в глубине, лежит Мизена, где помещается лучшая часть римского флота. Недалеко от него находятся громовые флегрейские поля;[78] и самые красивые и роскошные местности, Баули, Байя и Путеоли, куда и мы отправимся вместе воскурить фимиам и принести жертву Юпитеру Серапису, богу здоровья, которому устроен там великолепный храм и где находятся целебные источники[79] далее за Мизеной лежит Неаполь, Геркуланум, Ретина, Оплонт и Таврония, Помпея и Стабия, жители которой вышли когда-то из твоей родины и в устах которых до сих пор слышен их родной язык; там римские сановники устроили себе роскошные и величественные виллы, украсив их бессмертными произведениями греческих художников, похищенными нашими проконсулами из твоего отечества.

Эти разговоры прерывались по временам сладостным молчанием, красноречивым для наших влюбленных друзей более всяких слов, наполнявших их уши блаженством и заставлявших их сердце биться сильнее.

Мунаций Фауст продолжал:

– Вот острова Прохита и Капри, а вот эти: Энария или Петикуза и Пандатария, куда сослана, в наказание за свое бесстыдное поведение, дочь императора Августа; а там далее ты видишь маленькие Понтийские острова.

– А зачем, Мунаций, ты не хочешь зайти в Помпею и отдохнуть немного в своем доме?

– На это есть две причины, моя сладость: первая то, что всякая остановка удаляет час нашего блаженства, так как по прибытии в Рим мы соединимся навсегда друг с другом; другая та, что мое судно нанято Азинием Эпикадом, который не согласится на изменение пути и на остановку, так как это ему убыточно. Да, наконец, кому, как не мне, желалось бы поскорее окончить это плавание, чтобы устроить поскорее тебя, о Тикэ, госпожой в доме моих предков?

Влюбленная невольница умолкла, и ее голубые глаза, выдававшие мечты девушки о веселом будущем, пристально глядели на ту точку, где, по указанию Мунация Фауста, находилась промышленная и торговая Помпея.

По мере того, как судно подвигалось вперед по Тирренскому морю, молодая гречанка видела приближение того часа, в который должно было окончиться ее унижение, так как Мунаций Фауст, думала она, не станет медлить ее освобождением, чтобы сделать поскорее ее своей. Занятая этой мыслью и убаюкиваемая сладкими надеждами, она почти не слышала истории о сиренах, прельстивших и сгубивших в этих местах многих мореходов, не обратила внимания и на предание о чарах Цирцеи, о чем рассказывал ей в это время Мунаций Фауст, указывая на голую цирцейскую скалу, показавшуюся – когда судно оставило за собой гаэтский залив и древний Анхис, нынешнюю Террачину – на горизонте и служившую жилищем красивой и опасной волшебницы, а потом печальной тюрьмой для спутников Улисса, превращенных этой волшебницей в свиней.

Наконец, купеческое судно прибыло в Гостию Тиберину, так названную потому, что находилась при устье Тибра; здесь римляне, еще во время Анка Марция, открыли торговый порт с той целью, чтобы товары, прибывшие в Гостию, могли быть нагружаемы в небольшие лодки и в них доставляемы по реке Тибру в самый Рим.

Судно Мунация было таких размеров, что не могло пуститься по реке; необходимо было оставить его в Гостии, выгрузив из него товары на суда меньшего размера. Эта операция требовала не менее суток, и Мунацию поневоле приходилось на это время самому оставаться в Гостии.

Легко догадаться, что это обстоятельство было очень неприятно для сердца молодой гречанки, так как Азиний Эпикад вовсе не отличался такой добротой, чтобы ради удовольствия Мунация Фауста отсрочивать сдачу своего товара римскому мангону и получение от него следуемых ему за этот товар денег.

– О, Мунаций! – сказала при прощании Неволея Тикэ, не могшая удержать лившихся из глаз ее слез и победить тоску, давившую ее грудь. – О Мунаций, мне сердце говорит, что эта разлука будет причиной моего несчастья. О, отправляйся со мной, отправляйся со мной вместе в столицу.

• Предыдущая
• 25/122
• Следующая