1937 - Роговин Вадим Захарович - Страница 56

При всём этом версия о неприязненных отношениях между Орджоникидзе и Берией опиралась на реальные основания. Хотя Орджоникидзе стоял в партийной иерархии неизмеримо выше Берии, он не смог в 1932 году воспрепятствовать выдвижению последнего Сталиным на пост руководителя Закавказской партийной организации. О том, что Орджоникидзе не желал такого возвышения Берии, рассказывается в воспоминаниях Гинзбурга и А. В. Снегова — одного из руководящих работников Закавказского крайкома ВКП(б) в 30-е годы. Гинзбург вспоминает также, что отрицательное отношение Орджоникидзе к Берии «в последующие годы утвердилось, и Серго этого не скрывал» [459].

Аналогичные свидетельства содержатся и в ряде следственных дел 30—50-х годов. Бывший второй секретарь Кабардино-Балкарского обкома М. Звонцов, арестованный в 1938 году, так рассказывал на допросе о беседе между руководителем партийной организации этой республики Беталом Калмыковым и Орджоникидзе: «Бетал задал вопрос: „Товарищ Серго, до каких пор этот негодяй будет возглавлять закавказскую парторганизацию?“ Серго ответил: „Кое-кто ему ещё доверяет. Пройдет время, он сам себя разоблачит“» [460].

Во время следствия по делу Берии первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Багиров сообщил: в 1936 году Орджоникидзе подробно расспрашивал его о Берии и отзывался о последнем резко отрицательно. Из этих разговоров было ясно, что «Орджоникидзе тогда понял уже всю неискренность и вероломство Берии… решившего любым средством очернить Орджоникидзе».

О ненависти Берии к Орджоникидзе рассказывали и другие ближайшие приспешники Берии. «Мне известно,— показал Шария,— что Берия внешне относился к Серго Орджоникидзе как бы хорошо, а в действительности говорил о нём в кругу приближённых всякие гадости». «Берия в присутствии меня и других лиц,— говорил Гоглидзе,— допускал в отношении Серго Орджоникидзе резкие высказывания пренебрежительного характера… У меня складывалось впечатление, что Берия говорил это в результате какой-то личной злобы на Орджоникидзе и настраивал против него других» [461].

После смерти Орджоникидзе Берия расправился не только с его старшим братом, но и с другими его родственниками. В мае 1941 года по указанию Берии был арестован Константин Орджоникидзе, младший брат Серго. После трёхлетнего следствия, не давшего никаких результатов, он был осуждён Особым совещанием к пяти годам одиночного тюремного заключения. В дальнейшем Берия подписал ещё два постановления, продлевавшие Константину Орджоникидзе сроки лишения свободы, причём второе из них было подписано после смерти Сталина.

Разумеется, одними интригами Берии нельзя объяснить ни гибель Орджоникидзе, ни его угнетённое, подавленное настроение в последние дни жизни. В докладе на XX съезде Хрущёв резко сместил акценты в освещении взаимоотношений между Сталиным, Орджоникидзе и Берией. Заявив, что «Орджоникидзе мешал Берии в осуществлении его коварных замыслов… всегда был против Берии, о чём он говорил Сталину», Хрущёв далее недвусмысленно добавил: «Вместо того, чтобы разобраться и принять необходимые меры, Сталин допустил уничтожение брата Орджоникидзе, а самого Орджоникидзе довел до такого состояния, что последний вынужден был застрелиться» [462].

В мемуарах Хрущёва неоднократно приводится версия последнего разговора Орджоникидзе с Микояном, существенно отличающаяся от той, которую сам Микоян изложил в 1953 году. В этой версии при объяснении причин восприятия Орджоникидзе тогдашней политической ситуации как безысходной, о роли Берии уже не идёт речи. По словам Хрущёва, Микоян после смерти Сталина рассказал ему: Орджоникидзе заявил, что «не может дальше жить: бороться со Сталиным невозможно, а терпеть то, что он делает, нет сил» [463]. В другом месте мемуаров Хрущёв делал акцент на том, что Орджоникидзе говорил Микояну: «Сталин ему не верит; кадры, которые он подбирал, почти все уничтожены» [464].

Версии Хрущёва о пассивно-страдальческих настроениях Орджоникидзе противостоят свидетельства принципиально иного характера. В 1937 году М. Орахелашвили, один из старейших грузинских большевиков и наиболее близких друзей Орджоникидзе, показал на следствии: «Я клеветнически отзывался о Сталине, как о диктаторе партии, а его политику считал чрезмерно жестокой. В этом отношении большое влияние на меня оказал Серго Орджоникидзе, который ещё в 1936 г., говоря со мной об отношении Сталина к тогдашним лидерам Ленинградской оппозиции (Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Залуцкий), доказывал, что Сталин своей чрезмерной жестокостью доводит партию до раскола и в конце концов заведёт страну в тупик… Вообще я должен сказать, что приёмная в квартире Орджоникидзе, а по выходным дням его дача… являлись зачастую местами сборищ участников нашей контрреволюционной организации, которые в ожидании Серго Орджоникидзе вели самые откровенные контрреволюционные разговоры, которые ни в коей мере не прекращались даже при появлении самого Орджоникидзе» [465]. Если очистить эти показания от выражений «контрреволюционный» и «клеветнический», обычно вписывавшихся следователями в протоколы допросов, то можно получить адекватное представление о настроениях Орджоникидзе и его ближайших друзей в середине 30-х годов.

О своих конфликтах с Орджоникидзе рассказал на февральско-мартовском пленуме ЦК сам Сталин. По его словам, Орджоникидзе «страдал такой болезнью: привяжется к кому-нибудь, объявит людей лично ему преданными и носится с ними, вопреки предупреждениям со стороны партии, со стороны ЦК (Сталин к тому времени привык отождествлять партию и ЦК со своей персоной.— В. Р.)… Сколько крови он испортил на то, чтобы отстаивать против всех таких, как видно теперь, мерзавцев (далее Сталин назвал имена соратников Орджоникидзе по работе в Закавказье, которых Орджоникидзе защищал от клеветнических наветов и преследований.— В. Р.)… Сколько крови он себе испортил и нам сколько крови испортил». С особой злобой Сталин говорил об отношениях между Орджоникидзе и Ломинадзе — одним из лидеров т. н. «право-левацкого блока». Утверждая, что «т. Серго знал больше, чем любой из нас» об «ошибках» Ломинадзе, Сталин сообщил, что Орджоникидзе ещё в 1926—28 годах получал от Ломинадзе письма «антипартийного характера», о которых он рассказал Сталину «через 8 или 9 лет после того, как эти письма были написаны» [466] (все эти упоминания об Орджоникидзе были вычеркнуты Сталиным при подготовке доклада к печати).

В последние месяцы своей жизни Орджоникидзе неоднократно говорил в своих выступлениях о верности выпестованных им командиров индустрии и инженерно-технического персонала вообще Советской власти, защищая их от обвинений в «саботаже». Получая информацию о подобных публичных высказываниях Орджоникидзе, Сталин мог предполагать, что на предстоящем пленуме ЦК Орджоникидзе выступит с противодействием дальнейшим расправам над хозяйственными руководителями. Чтобы избежать этого, требовалось не только разжигать в Орджоникидзе комплекс вины за то, что он пригрел на своей груди «разоблачённых предателей»: Пятакова, Ратайчака и других. Сталин стремился повязать Орджоникидзе, как и других членов Политбюро, кровавой круговой порукой и с этой целью поставил в повестку дня пленума ЦК его доклад о вредительстве в тяжёлой промышленности. Представленный Орджоникидзе проект резолюции по этому докладу Сталин испещрил многочисленными пометками и замечаниями. Он потребовал от Орджоникидзе «сказать резче» о вредительстве и сделать центром доклада положение о том, что хозяйственники «должны отдавать себе ясный отчёт о друзьях и врагах Советской власти». К деловому предложению Орджоникидзе о заполнении рабочих мест на особо ответственных и взрывоопасных работах людьми со специальным техническим образованием Сталин сделал приписку: «и являющихся проверенными друзьями Сов. власти» [467].

Со своей стороны Орджоникидзе готовил встречный и весьма серьёзный ход. В написанный им проект резолюции он включил следующий пункт: «Поручить НКТП в десятидневный срок доложить ЦК ВКП(б) о состоянии строительства Кемеровского химкомбината, Уралвагонстроя и Средуралмедстроя, наметив конкретные мероприятия по ликвидации на этих строительствах последствий вредительства и диверсий с тем, чтобы обеспечить пуск этих предприятий в установленные сроки» [468]. Речь шла о предприятиях, на которых, согласно материалам процесса «антисоветского троцкистского центра», вредительство получило особенно большой размах.