Сталинский неонеп - Роговин Вадим Захарович - Страница 12

Борьба с «троцкизмом» в 30-е годы была проявлением не только личной ненависти Сталина к своему самому сильному и непримиримому политическому противнику. Она была тесно связана со страхом Сталина перед возможностью спонтанного возникновения социалистических революций в капиталистических странах, победа которых неизбежно вырвала бы из его рук власть над международным коммунистическим движением. Сталин отчётливо сознавал, что усиление позиций «троцкизма» на Западе грозило возникновением альтернативной Коминтерну политической силы, способной перехватить революционную инициативу и привлечь на свою сторону значительную часть леворадикальных элементов в капиталистических странах.

Чтобы не допустить претворения этой возможности в действительность, понадобился террор невиданных в истории масштабов, направленный сначала против оппозиционных групп в ВКП(б) и других коммунистических партиях, а затем против этих партий в целом. Существенным толчком, побудившим Сталина к развязыванию этого террора, явились внутренние процессы в СССР, нашедшие отражение в событиях, которые произошли во время работы XVII съезда ВКП(б) (январь — февраль 1934 года).

IV

XVII съезд: «победители» и «обозники»

В статье «Накануне съезда» Троцкий писал: «Предстоящий вскоре съезд правящей партии Советского Союза призван вынести по заранее заготовленной формуле одобрение политическому руководству, хозяйственному плану и работе Коминтерна. Между тем эти три области, тесно связанные между собой, выдвигают ряд жгучих вопросов, на которые съезд не сможет и не захочет ответить. Не потому, что вопросы противоречат интересам рабочего государства, а потому, что самая постановка их несовместима с интересами правящей бюрократии» [60].

Напоминая, что в 1917—1923 годах партийные съезды собирались ежегодно, Троцкий обращал внимание на то, что после смерти Ленина все съезды партии созывались со значительными опозданиями, которые вызывались потребностями закулисных бюрократических маневров. Особенно большой промежуток времени разделил XVI и XVII съезды. «В течение тех двадцати месяцев, когда Центральный Комитет, уже не только по существу, но и по букве Устава правил в порядке узурпации, в партии не раздалось ни одного голоса протеста. По двум причинам: 1) никто не верит более, что съезд аппарата способен что бы то ни было изменить в работе правящей верхушки; 2) если бы кто-нибудь, в наивности своей, попытался поднять протест, то был бы немедленно исключён из партии. Предшествовавшая съезду „чистка“ исключала десятки тысяч людей за менее тяжкие грехи. Если в классический период большевизма каждому съезду предшествовала горячая дискуссия, занимавшая ряд недель, то нынешнему съезду предшествовала бюрократическая чистка, растянувшаяся на полгода. При этих условиях съезд явится лишь внушительным парадом бюрократии» [61].

Парадный характер съезда нашёл отражение уже в определении его как «съезда победителей». Этому определению, на долгие годы вошедшему в историко-партийную литературу, соответствовал крайне мажорный тон докладов и речей, в которых полностью замалчивались трагические события, произошедшие после предыдущего партийного съезда. Во всех выступлениях не было сказано ни единого слова о том, что страна только что вышла из полосы длительной гражданской войны, что по ней прокатились тысячи жестоко подавленных крестьянских восстаний, что в 1933 году голод унёс миллионы жизней. Если торжественные рапорты об успехах и перемежались упоминаниями о трудностях и упущениях, то последние неизменно объяснялись либо сопротивлением классового врага, либо просчётами местных партийных организаций.

В отчётном докладе Сталин причудливо перемешал достоверную статистику с фальсифицированной. Особенно наглядно это проявилось в разделе о «подъёме сельского хозяйства», где приводились данные о производстве основных земледельческих культур. Так, Сталин объявил об успешном решении в стране зерновой проблемы, поскольку в 1933 году сбор зерновых составил, по его словам, 89,8 млн. тонн [62]. (Согласно расчётам современных статистиков, в действительности в этом году было произведено всего 68,4 млн. тонн зерна, т. е. меньше, чем в любой из предшествующих восьми годов.)

Подобной манипуляции Сталин, однако, не мог проделать с данными о животноводческой отрасли, положение которой было особенно удручающим. В докладе была приведена таблица, согласно которой за 1929—1933 годы поголовье лошадей, овец и коз уменьшилось более чем вдвое, крупного рогатого скота и свиней — на 70 %.

Существенной фальсификации в докладе подверглась и демографическая статистика. Сталин объявил, что население страны за 1931—1933 годы выросло на 7,5 млн. чел. Между тем в его распоряжении имелись достоверные данные о демографической ситуации в СССР. По свидетельству А. Орлова, в докладе ОГПУ, составленном для Сталина, указывалось, что в 1933 году от голода умерло 3,3—3,5 млн. чел. [63]. Кроме того, 2 млн. чел. (в основном кочевники — скотоводы Казахстана) в результате массового голода покинули страну.

Как показали недавние исследования архивных материалов Центрального управления народнохозяйственного учёта (ЦУНХУ), этот главный статистический орган страны разрабатывал два вида расчётов — один для печати, а другой для служебного пользования. Согласно засекреченным расчётам, которые не могли не доводиться до сведения Политбюро, за 1933 год население страны уменьшилось на 1,6 млн. чел. [64]

Ещё более «оптимистически», чем положение в стране, Сталин обрисовал положение в партии. Он утверждал, что в отличие от предшествующих съездов, на этом съезде уже нет нужды доказывать кому-либо правильность линии партии, «да пожалуй — и бить некого. Все видят, что линия партии победила» [65]. Заявив, что «теперь у нас нет больше опасности раскола», Сталин на этом основании предложил ликвидировать Центральную Контрольную Комиссию, заменив её Комиссией Партийного Контроля при ЦК ВКП(б), «работающей по заданиям партии и её ЦК и имеющей на местах независимых от местных организаций представителей» [66]. Таким образом, отныне даже формально ЦК превращался в единственный руководящий орган партии, по отношению к которому орган партийного контроля был превращён в чисто подсобное учреждение.

На XVII съезде культ Сталина был окончательно возведён в норму партийной жизни. Не было ни одного выступления, в котором не содержалось бы хвалебных слов о Сталине и которое не завершалось бы здравицей в его адрес или восторженными восклицаниями, подчёркивавшими мудрость его руководства. Речи членов Политбюро, наркомов, секретарей республиканских и областных партийных организаций буквально пестрели эпитетами «великий», «гениальный», «гениальнейший», никогда ранее не употреблявшимися на партийных съездах. Имя Сталина на съезде прозвучало более 1500 раз. В выступлениях Кагановича оно было употреблено 37 раз, Орджоникидзе — 40 раз, Микояна — 50 раз, Косиора — 35 раз.

Особое раболепие перед Сталиным было продемонстрировано в речах не «победителей», а «побеждённых», то есть бывших лидеров оппозиции, саркастически названных Кировым «теми, которые до сегодняшнего дня были в обозе». Замечая, что «съезд без особого внимания слушал выступления этих товарищей», Киров под смех зала заявил, что «обозники» «пытаются тоже вклиниться в это общее торжество, пробуют в ногу пойти, под одну музыку, поддержать этот наш подъём. Но как они ни стараются, не выходит и не получается» [67].

Действительно, бывшие лидеры оппозиционных группировок, которым было позволено выступить на съезде, старались в своих речах ещё и превзойти ту «музыку», которая звучала в речах «победителей». Как мажорные рапорты «победителей», так и униженное самооплёвывание «обозников» свидетельствовали о том, что негласной нормой партийной жизни стало двурушничество. Ведь партийные руководители, выражавшие полное единодушие в безраздельной поддержке сталинской «генеральной линии», лучше, чем кто-либо другой, знали, что среди упоминаемых ими побед многие являются преувеличенными или бумажными и что даже действительные успехи оплачены огромными человеческими жертвами. Но ещё больший разлад с собственной совестью должны были испытывать «обозники», ещё недавно резко критически оценивавшие Сталина и его политику, а теперь, после нагромождения новых сталинских ошибок и преступлений, лицемерно восхвалявшие его, в том числе и за то, что он их беспощадно «бил».