Судьба попугая - Курков Андрей Юрьевич - Страница 53

• Предыдущая
• 53/73
• Следующая

И он, взяв один из ножей, потыкал сначала кусок мяса, а потом резанул по нему так, что ломоть от него отрезался и из миски упал на стол. Захар взял его крепкими толстыми пальцами и стал сосредоточенно есть.

Зауральская весна набирала силу. Во время переездов из одного тылового городка в другой Марк Иванов любовался зеленью, лесными и полевыми цветами, радовался, слыша пенье жаворонков и просто крики диких птиц. А по ночам, часто просыпаясь от скрежетанья матрасной сетки, он замирал, затаив дыхание, слушал тишину, иногда нарушаемую природными шумами: ветром, дождем или невидимым зверем. В некоторых рабочих общежитиях или просто в хатах, где они. ночевали, водились мыши, и там Марк прислушивался ночами к их перебежкам и попискиванию. Как-то свыкся он со своей тяжелой жизнью, свыкся с наглазной повязкой из темной материи.

Уже пятый год шла война. Пятый год они с Кузьмой мотались по ее дорогам. Правда, после ранения дороги были уже не военными, а тыловыми, но легче от этого не стало.

Вот и этой майской ночью Марк лежал в маленькой комнатенке третьего этажа рабочего общежития какого-то завода. Рядом храпел приставник Парлахов, на столе в своей клетке спал попугай Кузьма. А Марк лежал, затаившись, и слушал тишину. Он лежал под окном, и страшно хотелось ему приподняться и посмотреть в это небольшое окошко, но боялся Марк скрипа матрасной сетки, боялся разбудить попугая, которому тоже необходим отдых, боялся разбудить и Парлахова.

Тишина была прозрачной и хрустальной. А еще она была теплой и даже, как казалось артисту, ласковой. И слушая ее, он вспоминал детство и просто довоенные годы. Вспоминал все хорошее и даже не очень хорошее. Вспоминал, как ехал однажды в поезде в купе, пропитанном сырой нефтью. Тогда, а было это до войны, Марк был просто в отчаянии из-за этой разлитой нефти. А сейчас все вспоминалось легко и даже вызывало ностальгическую улыбку.

Парлахов заерзал, захрапел громче, а потом минут через пять затих и уже только посапывал.

Марк, воспользовавшись шумом, приподнялся на кровати и приник к окну. Вверху он увидел темно-синее небо, пропитанное золотыми разводами звезд. Марк попробовал рассмотреть отдельные звезды, но это ему не удалось —заболели глаза, и он закрыл их на минутку, уцепившись руками в дощатый подоконник. Потом снова открыл и посмотрел вверх, на небо. Опять были видны золотые разводы звездных скоплений, но самих звезд Марк не видел.

«Что-то с глазами, — подумал Марк. — Надо будет после войны пойти к врачу…» Он опустился на кровать. Попробовал заснуть.

А в это время с заоконного неба сорвалась одна звезда, и долго летела она вниз к земле, пока не ударилась об нее где-то далеко от этого зауральского городка. Ударилась и рассыпалась, встряхнув при этом раскинувшийся рядом лес и разбудив пристроившуюся за лесом деревню. Залаяли собаки в деревне. Кто-то с горящей свечкой в руке вышел на порог. Но было снова тихо, и ночь продолжалась.

Утром солнечный луч упал ярким желтым пятном на деревянный пол их комнатки. Начинался новый день.

После завтрака в столовой общежития Марк с попугаем и Парлаховым пошли на энский завод, расположенный за городком.

Пели птицы, и дыхание ветра было теплым.

Над крышами серых домов кружили вороны и голуби-сизари.

И Кузьма, сидя в своей клетке, покачивавшейся над землею, радостно крутил головой по сторонам, видя вокруг не шинельное сукно чехла, а настоящую живую жизнь.

Показался забор, и Марк послушно надел повязку. Взял Парлахова под руку.

Скрипнули ворота. Марк услышал, как Парлахов спросил у сторожа-охранника, как пройти в красный уголок.

Привычные «слепые» повороты, ступеньки. И вот уже невидимая сцена. Когти Кузьмы впиваются в правое плечо, а Парлахов шепчет:

— Еще минутку надо подождать! И Марк ждет.

— Давай! — снова шепотом командует приставник.

— Говори, Кузьма! — повернув голову направо, передает команду Марк.

Упал на пашне у высотки, — декламирует Кузьма,Суровый мальчик из Москвы, и тихо сдвинулась пилотка с пробитой пулей головы. Не глядя на беззвездный купол И чуя веянье конца…

И вдруг кто-то врывается в не видимый Марку красный уголок. Хлопок двери, и истошный крик, непонятно, мужской или женский: «Товарищи! Победа! Победа, товарищи!» И невидимая аудитория вскакивает, опрокидывая стулья. Шум.

Ошеломленный Марк, не обращая внимания на продолжающего декламировать попугая, поднимает руки и Одержит их перед лицом, не зная, что с ними делать. Внутри у него мечется какой-то бешено-радостный зверь, а он не знает, как его выпустить. И вот руки сами срывают с глаз повязку, и он, внезапно ослепленный кумачовыми стенами красного уголка, жмурится, закрывает глаза ладонями, а потом медленно-медленно отводит ладони.

В красном уголке пусто. Только стоят и лежат на боку , оставленные слушателями деревянные стулья и табуретки. На стенах — плакаты, заполненные плачущими матерями и строголикими защитниками Родины.

Марк, прихрамывая, сходит со сцены и читает эти воззвания, читает каждое слово, написанное над и под ними. Как давно он ничего не читал. И даже удивительно, что после этих лет войны, только что для него закончившейся, он сможет снова жить нормально, без повязки на глазах, сможет читать книги и газеты. А вот и воззвание к бойцам тыла… Марк вдруг спиною почувствовал чей-то взгляд и обернулся.

На него в упор из дверного проема смотрел Парлахов. Кто-то промелькнул за спиной приставника, и быстрые шаги бегущего по коридору человека постепенно затихли. Поюм загудел заводской гудок.

— Победа! — негромко сказал Марк, улыбаясь и глядя на Парлахова.

Парлахов молчал. Потом он тяжело вздохнул и спросил:

— Кто вам разрешил снять повязку? Марк оглянулся по сторонам, пытаясь найти эту повязку, но ее нигде не было видно.

— Вы понимаете, что вы на оборонном заводе?

— Но ведь победа… — беспомощно проговорил Марк. Назад шли медленно. Марк осознавал свою вину, но в то же время погода чрезвычайно радовала его, и он щурился на солнце, на ходу посматривая на Парлахова. Парлахов же был насуплен.

Войдя в городок, они вернулись в свою комнатку.

— Я должен буду доложить о происшедшем, — сухо сказал приставник, улегшись одетым на свою койку. — Вы понимаете, что это значит?

— Может, не надо, ведь сегодня победа! — проговорил Марк.

Парлахов тоже задумался в этот момент о победе. Что она принесет? Радость обычной жизни? И тогда можно будет возвратиться в Москву, в родной ЦК, где ждет его интересная работа. Хорошо бы поскорее!

Потом он посмотрел на Марка. Посмотрел уже без недовольства, а скорее с сочувствием.

«Может, действительно не надо докладывать? — подумал Парлахов. — Может, никто и не видел этого?»

За окном бушевала майская гроза. Молнии распугивали ночную темноту, нависшую над небольшим тыловым городком, спавшим чутко и тревожно.

Одинокий «газик» военного патруля разбрызгивал лужи на мощеных улицах.

Солдат-шоферзевал, а следом за ним каждый раз зевал сидевший рядом младший лейтенант.

— Тормози! — приказал младший лейтенант. — Постоим немного… Если засну — разбудишь через полчаса.

Младший лейтенант отвернулся от шофера и попробовал задремать. Но тут снова загремел гром, а потом где-то / недалеко, ярко вспыхнув, уткнулась в землю молния.

Младший лейтенант открыл глаза и увидел огонек свечи в окне дома напротив. , — Ваня, — сказал он, — бери автомат, пойдем проверим. Здесь кому-то не спится.

Офицер заглянул в окно, и тут же азарт в его глазах угас: не увидел он там ничего подозрительного. Просто сидел за столом пожилой мужчина и при горящей свече жевал хлеб, каждый раз макая его в солонку.

Снова загремел гром, и младший лейтенант, с опаской глянув на небо, постучал в окошко.

Мужчина поднял голову, поднес свечу к самому стеклу, потом кивнул.

Скрипнув, отворилась дверь.

• Предыдущая
• 53/73
• Следующая