Мила Рудик и Чаша Лунного Света - Вольских Алека - Страница 26

• Предыдущая
• 26/112
• Следующая

— Ешь, Рудик. Добро пропадает.

Ромке тоже удалось поймать себе что-то очень аппетитное на вид. А Фреди обеспечил десертом Белку, Яшку Бермана и себя.

Все вокруг по-настоящему веселились. Фреди почти не отходил от сестры, а Берти то исчезал, то появлялся. Один раз Мила увидела, как он крикнул парню, в затылок которого летела тарелка со взбитыми сливками:

— Пентюх, в тебя сейчас врежется НЛО!

Пентюх повернулся на оклик, и тарелка угодила ему в лицо. Когда она упала в траву, взбитые сливки почему-то остались на носу, лбу и подбородке. Берти смеялся до слез, а Пентюх невозмутимо поедал сливки, снимая их со своего носа.

Когда от сладостей у всех уже слипались зубы, деканы факультетов собрали своих первокурсников, чтобы отвести по Домам.

* * *

На воротах, перед которыми остановились ребята, следуя за профессором Ледович, был прикреплен щит со львом, держащим в лапе меч. А на шпиле Львиного зева раздувался на ветру флаг, разделенный на две полосы: внизу — красная, вверху — синяя.

Альбина открыла калитку, и следом за ней новоиспеченные меченосцы пошли по узкой брусчатой дорожке к зданию с тремя высокими круглыми башнями, которые словно лесенкой, одна выше другой, застыли на фоне ярко-синего неба. Миновали небольшой мост надо рвом и остановились.

На крыше каменного тамбура, над главным входом, лежал, свесив хвост, огромный каменный лев с мохнатой гривой. Его пасть была широко открыта, но было непонятно — рычит он или зевает. Тем не менее, выглядел он так внушительно, что все сразу почувствовали себя преисполненными гордости за то, что у них теперь такой дом.

— Хранитель Львиного зева открывает дверь только для своих, — сказала профессор. — Для того чтобы войти, достаточно опустить вниз вот этот металлический ключ.

Что она и сделала, опустив вниз рычаг в стене. Дверь беззвучно отворилась, и ребята устремились внутрь.

Через тесную, узкую переднюю декан провела их в гостиную-комнату: просторную, с большими окнами. Здесь было очень уютно: много кресел, диванов, синих и красных подушек, а также белых, рыжих и бурых шкур на стенах и на полу. И еще камин, в котором важно трудился огонь.

— Несколько слов о правилах проживания в Львином зеве, — подняв руку вверх, произнесла Альбина. — Правило первое: после восьми часов вечера запрещается выходить. Если кто-нибудь попытается хотя бы на миллиметр приоткрыть дверь — каменный лев, Хранитель Львиного зева, оповестит об этом тотчас. Правило второе: не стоит прибегать к хитрости и уходить чуть раньше восьми с намерением вернуться позже установленного времени. Возвращение после восьми часов вечера гарантирует вам такой прием Хранителя, который запомнится вам надолго. И наконец третье правило: примерное или по крайней мере удовлетворительное поведение гарантирует вам мою поддержку. А она, будьте уверены, вам понадобится, поскольку, пока длится учебное время, я для вас друг, мать и надзиратель в одном лице. Попрошу это запомнить.

Профессор также сообщила, что всем, не достигшим совершеннолетия, запрещается выходить за пределы города без сопровождения взрослых. После этого она сказала, что их ждет ужин, и все первокурсники потянулись за ней в столовую. Мила была не против немного перекусить, потому что на Пиру, кроме сладкого, больше ничего не было.

В столовой стоял длинный, заставленный разными блюдами стол, вдоль которого тянулись скамейки. А во главе стола было большое кресло, как сразу поняла Мила, предназначающееся для Альбины. Мила собиралась сесть за стол, но, не пройдя и трех шагов, замерла, заметив кое-что у стены.

В большой терракотовой урне, похожей на садовый фонтанчик, сидела голова. Она торчала из урны, как цветок из цветочного горшка, и была поистине огромной, величиной с человека. Один рот чего стоил: большой, растянутый от уха до уха — в него свободно можно было засунуть человеческую голову. Только глаза со всем остальным не вязались. Они были нежно-голубого цвета, совершенно как незабудки.

— О! — воскликнула голова мягким, как будто подпрыгивающим голоском. — Ну вот и мои новые соседи! Добро пожаловать в Львиный зев! С новосельицем вас!

— Спасибо, спасибо… — ответило несколько неуверенных голосов, к которым онемевшая Мила не смогла присоединиться.

— Что, — голова устремила свой незабудковый взгляд на Альбину, — будет праздничный ужин?

— Вы опять хотите есть, уважаемый Полиглот? — вежливо спросила у головы профессор, скрещивая руки на груди, когда изумленные первокурсники усаживались за стол.

— А что вас так удивляет, сударыня моя? Ведь у меня пятьдесят голодных ртов. На всех не напасешься.

— Сколько ртов? Каких ртов!? — вслух спрашивал Ромка непонятно у кого, не отрывая взгляда от головы в терракотовой урне.

— Это же гекатонхейр пятидесятиголовый, — ответил Фреди. — А точнее: сторукий, пятидесятиголовый великан греческого происхождения. Он у греческих олимпийцев сторожем работал.

Фреди заботливо положил в тарелку Белки побольше мясных котлет и жареных кабачков.

— Их, вообще-то, было трое, но остался только один. Вернее, от него осталось только его пятьдесят голов. Но у нас в Львином зеве всего две. Полиглот один из них. Вот — сторожит понемногу.

— А почему его зовут Полиглот, — спросила Мила, — он что, знает много языков?

— Да нет, — встрял в разговор только что упавший на скамью рядом с ними Берти, с усмешкой пояснив: — Он просто много ест.

С этими словами он закинул себе в рот увесистый кусок мясной кулебяки.

* * *

Милу и Белку поселили в комнате на втором этаже в средней башне Львиного зева. Их соседками по комнате стали Алюмина, Анжела и Кристина. После всего, что произошло за этот день, все были приятно взбудоражены и еще около часа не могли успокоиться, обсуждая все пережитые волнения. Казалось, что сегодня вообще никто не сможет уснуть, но к волнению прибавилась усталость, и Мила даже не заметила, как ее сморил крепкий безоблачный сон.

На следующий день — последний летний день — Мила успела познакомиться со всеми своими сокурсниками. Ромку поселили в одной комнате с Яшкой, Иларием, Костей и страшно растрепанным мальчишкой по имени Мишка Мокронос.

— Мой отец — писатель-фантаст, — рассказывал за завтраком Мишка, сотрясая разросшейся шевелюрой, которая незамедлительно требовала стрижки. — А мама пишет детективные романы. Ну а колдуном у меня был прадед. Но мне волшебства и с родителями хватает. Они у меня совершенно чокнутые.

Он с таким выражением сказал «чокнутые», как будто невероятно этим гордился. Что, наверное, так и было.

Яшка Берман и Костя Мамонт тоже рассказывали о своих родителях — они были волшебниками. А соседки Милы по комнате Анжела с Кристиной были третьего поколения. Они без умолку рассказывали, что всегда жили в одном дворе и дружили с пеленок, а теперь еще обе оказались волшебницами и могут не расставаться. Всем приходилось триста тридцать три раза в минуту соглашаться с тем, что это чудо из чудес.

В первый же день не обошлось без ссоры. Белка не смогла промолчать, когда Алюмина заперла в своей тумбочке горемычную Пипу Суринамскую.

— Она же там задохнется! — воскликнула Белка.

— Ну и пусть! — самодовольно заявила Алюмина. — Можешь купить ее у меня за десять золотых троллей и вытащить из ящика! Но так как у тебя нет денег, то пусть она задыхается, потому что это моя жаба, и я хочу, чтоб она задыхалась!

Белка чуть не плакала, но больше ничего не говорила Алюмине. Только сопела и со страданием поглядывала на тумбочку. Троллей у нее не было.

Троллями в Троллинбурге называли деньги, потому что на обратной стороне монет был изображен тролль с сундуком золота за плечами. Монеты были медными и золотыми, потому что в волшебном мире все стоило или очень дешево, или очень дорого.

Полдня все носились с «Троллинбургской чернильницей», обсуждая «наглую террористическую акцию гномов», как было написано в этой газете.

• Предыдущая
• 26/112
• Следующая