Судный день - Купер Эдмунд - Страница 2
- Предыдущая
- 2/3
- Следующая
Я подумал, что, должно быть, сошел с ума. В ушах у меня стоял странный звук, похожий на вой. Пару секунд я даже не мог понять, что это такое. Странно низкий и одновременно пронзительный, он раздавался не только в парке. Казалось, он наполнил собой весь мир. Его издавали люди…
Джустина глядела на меня, широко раскрыв полные ужаса глаза. Я хотел утешить ее, но что я мог ей сказать?
– Милый! – закричала она. – Что происходит?!
Я мог только беспомощно на нее смотреть. Слабость, которую я ощутил, выйдя из больницы, вновь вернулась, накатившись, как цунами.
Девочка пошевелилась. Она открыла глаза и с удивлением уставилась на Джустину.
– Где моя мама, – заплакала она. – Мне больно. Я хочу…
– Мама сейчас придет, – сказала Джустина. – Она скоро будет. Мы присмотрим за тобой, пока…
Но вдруг маленькое тельце девочки выгнулось дугой. Все продолжалось не больше минуты. Судороги сменились сухим кашлем. Детские пальчики зарылись в землю. Я не мог вынести выражения ее искаженного судорогой лица и отвернулся.
– Надо уходить отсюда, – в отчаянии сказал я. – Здесь началась какая-то чертова эпидемия. Надо добраться куда-то, где…
– Я ее не оставлю, – коротко заявила Джустина. – Я не могу ее бросить!
Стоя на коленях над вновь впавшей в беспамятство девочкой, она бормотала ей на ушко утешающие, бессмысленные слова; гладила ее по голове, распрямила сведенные судорогой ручонки.
– Но мы ничем не можем ей помочь, – устало Возразил я.
Я чувствовал себя выжатым, как лимон. Покинув госпиталь, несмотря на возражения врачей, я даже не предполагал, что сил у меня окажется так немного. Я чувствовал себя так, словно надо мной поставили эксперимент по выживанию… и остановиться на полпути я уже не мог.
– Милый, – встревожилась Джустина. – Ты выглядишь просто ужасно. Посиди немного, я сбегаю позвоню.
Почему-то я не сомневался, что пытаться звонить – пустая трата времени. Толпы людей наверняка сейчас осаждают телефонные будки… и множество телефонов не отвечают. И никогда уже не будут отвечать.
– Мы не должны расставаться, – выдавил я, когда Джустина помогала мне опуститься на траву. – Что бы ни случилось, мы не должны разлучаться.
Мне было как-то не по себе. Немного подташнивало – изо всех сил я старался удержаться от рвоты. Я даже попытался улыбнуться.
– Может, я тоже заболел…
В этот миг девочка перестала кашлять и открыла глаза. Нас она, похоже, не замечала.
– Извини, мамочка, – еле слышно прошептала она. – Я никогда больше…
Ее взор потух. Лицо сделалось пустым и холодным. Она была мертва.
Джустина заплакала. Она обняла девочку, укачивая ее, словно надеясь, что та вот-вот оживет.
– Опусти ее! – воскликнул я. – Опусти ее!
– Но…
– Черт возьми, мы немедленно сматываемся отсюда! – я чувствовал, как меня охватывает паника. – Мы должны убираться отсюда, даже если для этого мне придется ползти на четвереньках!
Но было поздно.
Джустина странно, с мольбой поглядела на меня… и тут ее вырвало. Она затряслась, зашаталась и уже через несколько секунд, не в силах удержаться на нога, упала на землю.
Я лежал и беспомощно на нее глядел. Я ощущал каждую ее судорогу как свою собственную. Как и все остальные, она быстро превращалась из человека в измученное болью животное. Мысль эта как ножом резанула меня по сердцу: я молил бога даровать Джустине быструю и легкую смерть.
Я подполз к ней и попытался обнять. Но конвульсии были так сильны, что я не мог ее удержать. Весь парк стал всего лишь фоном этой моей трагедии. Краем глаза я видел, как все новые и новые жертвы, сраженные страшным недугом, падали на траву, как в панике метались остальные… Но все это ничуть меня не волновало.
Все не имело никакого смысла, кроме того, что Джустина умирала. Обычный осенний день, солнце, все так же безмятежно глядевшее с небес, подернутых легкой дымкой облаков. Но мир внизу превратился в сплошной кошмар. Тонкая пелена человеческой цивилизации, человеческой гордости рассеялась, словно дым. И мы, все человечество, предстали такими же жалкими и несчастными, как обитатели муравейника, отравленного садовником, о существовании которого муравьи раньше даже и не подозревали. Но в этот момент я был слишком слаб, чтобы глубоко задумываться над вопросами типа “как?” и “почему?”. Все не имело никакого смысла, кроме того, что Джустина умирала.
Я смотрел на нее, и время тоже стало пустым звуком. Секунды тянулись, как минуты. Минуты превратились в дни. Сама вечность оставляла свои следы гримасами боли, искажавшими лицо Джустины…
На несколько минут она пришла в сознание и даже сумела сказать несколько слов,
– Уходи… – прошептала она и тут же снова зашлась в приступе неудержимого кашля. – Ну пожалуйста… пожалуйста, уходи… милый… Не хочу, чтобы ты видел меня такой…
Бессмысленно. Я не мог бы сдвинуться с места, даже если бы и хотел. У меня не оставалось сил. Только ужас и горе.
Она умерла не как девочка. Не тихо и спокойно. Она умерла во время очередного приступа конвульсий. Ее тело внезапно застыло, мышцы расслабились. Она лежала жалкая и неловкая, словно поваленная причудливая авангардистская скульптура.
Я смотрел на ее лицо, вспоминая, как она улыбалась, как ее глаза светились радостью и любовью. То, другое выражение, которое теперь на нем застыло, не могло, не должно было принадлежать человеку.
Я видел слишком много. Даже если бы я и не был очень слаб после перенесенной операции, я, как мне казалось, перенес за это утро больше, нежели может выдержать человек, не сойдя при этом с ума. Все так же ярко светило солнце, но вокруг меня медленно и неотвратимо сжимался черный круг. Он смыкался, а я даже и не думал сопротивляться. Я только молил господа, чтобы эта тьма оказалась беспросветной, чтобы она принесла с собой дар полного забвения.
Но мне было не суждено получить этот дар. Я провалялся без сознания всего каких-то девять или десять часов. А придя в себя, первым делом почувствовал жуткий холод и боль в животе, там, где после операции остался шрам. Я открыл глаза. Солнце клонилось к горизонту, и по всему парку лежали причудливые тени.
Я слышал чьи-то голоса. На какой-то сладостный миг я был уверен, что только что проснулся после страшного и удивительного сна, и что мир по-прежнему цел и невредим. Но потом я увидел Джустину, и кошмар превратился в реальность.
И тем не менее я все еще слышал голоса. Я сел… слишком внезапно, и боль заплясала у меня в животе и в груди… Я подумал даже, что сейчас снова потеряю сознание. Но потом она стихла, и я заметил неподалеку джип. Около него стоял солдат. Он, похоже, считал трупы. Мы заметили друг друга практически одновременно. Голоса, которые я слышал, доносились из работавшего в джипе радио.
Я встал и нетвердой походкой двинулся к машине. Солдат глядел на меня, как на привидение.
– Боже праведный! Ты выжил!
– Выжил, но что это было? – хрипло спросил я. – Я выжил, но предпочел бы умереть…
– Со временем ты, вероятно, будешь думать иначе, – он, похоже, хотел меня утешить.
– Думаешь? Моя жена умерла у меня на глазах.
– Правда?.. Знаешь, что я тебе скажу, приятель, у меня самого в Лондоне жена и пара ребятишек, и я даже не хочу о них думать… Атомная бомба, около полудня… понимаешь?
Я тупо оглядел заваленный трупами парк.
– Как… как это могло случиться?
– Диверсия. Сразу в тридцати городах, или около того. Какие-то мерзавцы распылили тут эту дрянь.
– Какую дрянь?
– Микробы. Биологическое оружие, – он криво усмехнулся. – Эти несчастные стали жертвами модифицированного ботулизма… В разных местах они использовали разные виды инфекций…
Я глядел на него, пытаясь понять, что к чему.
– Значит, началась война? – спросил я наконец.
– Ты долго спал, старина, – он громко и горько рассмеялся. – Война уже практически закончилась. Как только мы поняли, что стали объектом нападения, мы сами перешли в атаку… жахнули по ним всем, чем только возможно: каждая чертова боеголовка пошла в дело… Сейчас и мы, и они считаем потери. Самая короткая война в истории человечества. Вот, послушай, – он повернулся к джипу и включил радио погромче.
- Предыдущая
- 2/3
- Следующая
