Цирк в шкатулке - Сабитова Дина Рафисовна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/44
• Следующая

И, чтобы закрепить успех, директор подошел к краю арены и сказал застенчиво:

— У-тю-тю…

— Ты какой-то ненастоящий клоун! — звонко откликнулся ребенок с верхнего ряда.

«Но я же все делаю почти как настоящий», — подумал директор. Однако не успел он ничего произнести, как за его спиной раздалась музыка, занавес распахнулся и на арену выбежала мадам Казимира с Китценькой. Собачка сделала пируэт, Казимира, которая торопилась выручить директора и спасти положение, воскликнула «оп!», и зал, позабыв о фиаско ненастоящего клоуна, взорвался аплодисментами.

Директор, пока внимание переключилось на собачку, поспешил скрыться за занавесом.

Там его ждала вся труппа.

— Ничего, не так уж и плохо получилось, — наперебой начали утешать его все. Но директор только горестно махнул рукой и, не говоря ни слова, быстро пошел по коридору.

— А если бы я не написала у него на спине «клоун», было бы еще хуже, — заметила ему вслед Аделаида.

— Безобразие, форменное безобразие, — отчеканила госпожа Гертруда, поблескивая аккуратными очками. — Я буду жаловаться в отдел народного образования и детского призрения нашего муниципалитета. Да, и в отдел культуры. Надо понимать, на что именно тратятся городские деньги.

Прошу извинить меня, сударыня, но я, право, не совсем понимаю, при чем тут… общественные фонды, так сказать? Я готов вернуть вам деньги за билеты, разумеется, но жаловаться в муниципалитет… — Господин директор стоял перед щуплой сердитой дамой и нервно комкал в руках носовой платок со следами ярко-красного грима.

— Непременно в муниципалитет! Мне доверено воспитание этих детей, и муниципалитет платит за то, чтобы они получали все самое-пресамое наилучшее в сфере духовного развития. Всем известно, что театр — это опера и балет, концерт — это скрипка, рояль и виолончель, цирк — это лошади, собачки и клоуны. Клоуны, слышите? А не это жалкое и непрофессиональное фиглярство, которое вы пытались всучить зрителям! Идемте, дети!

И госпожа Гертруда, круто повернувшись на каблуках, направилась к выходу.

А за ней парами шли шестеро детей — две девочки и четыре мальчика.

Марик шагал в третьей паре, держа за руку конопатую Линду.

Линда сосала ярко-зеленый леденец на палочке, вытаскивая его на ходу изо рта и озабоченно осматривая — много ли еще осталось до конца. Она, кажется, уже успела позабыть и о цирке, и о клоунах.

Но Марик шел потрясенный. Пару раз он пытался оглянуться на цирковой шатер, сбивался с шага, и тогда конопатая Линда дергала его за руку и шипела невнятно (ей мешал леденец во рту): «Иди быштрей, пока Гертруда не увидела!»

За те девять с лишним, почти уже десять лет, что Марик жил на свете (а может быть, и десять с половиной, это доподлинно никому не известно), он впервые побывал в таком волшебном месте.

Мальчик даже не предполагал, что такие места существуют. Ведь все прочие места, куда водила своих воспитанников Гертруда, были самые неволшебные.

Например, клепальная фабрика, куда они ходили на экскурсию на прошлой неделе. Там были серые стены, стояли большие железные штуковины, с одной стороны в них заползала железная полоса, а с другой сыпались в подставленный ящик маленькие круглые заклепки. Они были все одинаковые — тысячи, миллионы совершенно одинаковых заклепок. И госпожа Гертруда спросила воспитанников, перекрикивая грохот больших железных штуковин: «Разве это не прекрасно, дети? Эта мистерия производства, торжество индустриализации, стандарта и порядка — разве она не великолепна?» Хорошо еще, шум был такой, что ответа от детей не потребовалось. А когда они вернулись домой, то Гертруда дала Марику задание: решить десять задач, самолично сочиненных ею под впечатлением от посещения клепальной фабрики. Первая задача, самая легкая, была про тонну железа, и Марик должен был вычислить, сколько миллионов заклепок из нее получится, если каждая заклепка весит два грамма, а на отходы идет примерно двадцать целых и три десятых процента исходного сырья. Пока Марик добрался до десятой задачи, в которой вычислялся радиус заклепки, он успел возненавидеть даже само воспоминание о посещении фабрики.

Еще дети ходили в бухгалтерию лесопилки, а потом на строительство новой теплотрассы, где Марик завяз в жидкой глине и чуть не свалился в траншею, прямо под ковш экскаватора.

А самым неволшебным местом, конечно, был их дом. Дом, в котором жила сама госпожа Гертруда, старая служанка Ниса и шестеро детей.

Нельзя сказать, что в их доме было холодно или не уютно. Нет, дом призрения детей, оставшихся без попечения родителей, был образцовым воспитательным учреждением: все в нем рационально и правильно. Госпожа Гертруда гордо носила звание начальницы дома сирот, а содержался он на муниципальные средства.

Когда-то давно сирот помещали в большие приюты, которые были похожи на настоящие фабрики. Сирот там воспитывали, обучали, давали всем одинаковую простую и надежную профессию: девочки становились швеями, мальчики — сапожниками. Марик видел на картинке в педагогической энциклопедии старый приют для брошенных детей (госпожа Гертруда очень любила энциклопедии и словари и поощряла их чтение). Длинная спальня, где кровати стояли рядами, уходя куда-то далеко в темноту. И такая же длинная столовая с длинными голыми столами и лавками. И дети были все одеты одинаково, и лица у них тоже были какие-то одинаковые. Немного похожие на круглые заклепки.

Теперь все переменилось. Например, госпожа Гертруда училась в специальном педагогическом училище, а потом выиграла специальный конкурс (на стене в ее кабинете висели красивые дипломы в рамках, где рассказывалось про это). За то, что она выиграла этот конкурс, Гертруду назначили заведующей приютом нового образца под названием «Яблоня». Еще в городе были приюты «Вишня», «Слива», «Крыжовник» и «Черная смородина». «Настоящий сад, который принесет прекрасные плоды», — не уставала повторять Гертруда. Детей в приюте было мало, как в обычной семье, и весь уклад жизни был почти семейный.

Правда, Марик не знал, что такое семейный уклад, поэтому приходилось верить госпоже Гертруде на слово.

В их доме-приюте были небольшие светлые комнаты у каждого своя. Например, в комнате Марика висели красивые занавески в бело-синюю клеточку, а на стене — картинка с тремя зайцами в шляпах. Левый заяц держал большую корзину, накрытую салфеткой.

Марик сам не понимал, нравится ему эта картина или нет. Когда он смотрел на корзину, он всегда думал о том, что несколько лет назад кто-то (может быть, даже его мама) положил Марика в такую большую корзину, накрыл синим байковым одеялом и оставил на крыльце муниципалитета.

Гертруда часто рассказывала ему про это и показывала синее одеялко. Она говорила, что это случилось в июне, ночи были теплые, и малыш в корзинке совсем не замерз, спокойно дождавшись времени, когда его нашли.

Марик читал в книжках, что дети-сироты часто мечтают о том, что их настоящими родителями окажутся какие-нибудь король и королева. Но одеялко было такое старенькое, что у Марика даже в самом раннем детстве не возникало ни малейших иллюзий.

Кормили в их доме тоже довольно вкусно, простой и сытной пищей, а Гертруда относилась к ним весьма хорошо. По крайней мере, она никого не обижала понапрасну, много занималась с ними чтением и математикой, покупала книги, водила на полезные развивающие экскурсии. И все время упоминала, что муниципалитет не жалеет на них денег.

Конечно, мало кому понравится, если тебе все время напоминают про муниципалитет. Само это слово было колючим и холодным. Но Марик привык.

— Вы должны любить наш дом, Линда, вынь палец изо рта, не вертись, Марк, — это самое дорогое место на земле для вас, дети, — часто повторяла Гертруда.

Марик хотел бы любить что-то или кого-то. Но любить Гертруду всерьез было невозможно: Гертруда постоянно напоминала, что она замечательный работник и старается выполнить свой долг на высоком профессиональном уровне. Любить муниципалитет тоже было глупо. Муниципалитет — это такое большое здание на центральной площади, за каждым окном которого сидит чиновник в скучном сером пиджаке и сером галстуке. Кого тут прикажете любить?

• Предыдущая
• 4/44
• Следующая