Имоджин - Купер Джилли - Страница 11

• Предыдущая
• 11/52
• Следующая

Они пили, сидя на диване. Ники всюду погасил свет, кроме одной лампы в углу. У нее опять началась нервная дрожь, она не могла смотреть ему в глаза.

— Последние недели была страшно сырая погода, — сообщила Имоджин.

— За границей было страшно сухо, — сказал Ники, берясь за бутылку.

— Не надо, — пролепетала Имоджин, закрывая рукой свой бокал.

— Перестань, — сказан Ники, и шампанское заструилось между ее пальцами и ледяным холодом пролилось ей в рукав, где встретилось с бегущими с другой стороны ручейками пота. Не зная, что делать, она осушила бокал и почувствована легкое головокружение.

— Перейдем к делу, — сказал Ники и обнял ее, — я тебе нравлюсь?

— Да, с тех пор, как мы встретились, я ни минуты ни о чем другом не думала.

Она до боли чувствовала его близость, его губы, его руки на своих волосах.

— Пойдем наверх, — прошептал он, — там намного удобнее. У нас есть несколько часов. Если кто-нибудь придет, Гомер залает.

— На папу с мамой он лаять не станет.

— Они еще не начинали ужинать.

Имоджин смотрела на Ники огромными от беспокойства глазами.

— Это убьет отца.

— Отлично, — сказал Ники, — я приеду и стану продавать билеты на его похороны.

Имоджин хотела изобразить возмущение, но у нее не получилось. Он обнял ее за талию. Она прильнула к нему, растворяясь в нем. Он запустил ей руку под свитер и нашел ее грудь. Имоджин стала сопротивляться.

— Будет так ужасно, если я забеременею, — прошептала она.

— Ты без тампона? — резко спросил он. — Когда у тебя дела?

Имоджин стерпела, хотя никогда не говорила о таких вещах с мужчинами.

— Завтра или послезавтра.

— Никаких проблем, — сказал Ники с облегчением и снова идя в наступление.

— Поэтому у тебя сейчас такие обалденные титьки.

Она была рада, что может скрыть свое смущение, спрятав лицо у него на плече. Она почувствовала его руку у себя на спине. Ни у кого не было таких теплых рук. В следующий момент эта рука скользнула ей под джинсы и стала гладить низ живота.

— Постой, — задыхаясь сказала Имоджин, когда он снова толкнул ее на диван и снял с нее свитер, — у меня никогда раньше ни с кем этого не было.

— Но я не просто кто-то, — возразил Ники. — Да и ты сама, моя радость, как и я, не сможешь остановиться.

Что же это со мной происходит, подумала Имоджин. Но тут же похолодела от ужаса, потому что открылась наружная дверь и из нее за порог с шумом выпрыгнул Гомер.

— Эй, — послышался голос, — в доме есть кто-нибудь?

— Ах ты, черт! — вырвалось у Ники, но вслед за этим он с невероятным самообладанием схватил свитер Имоджин, вывернул его на лицо и натянул ей на голову.

— Спокойно, — прошептал он, засовывая ее лифчик под диван и застегивая на себе рубашку.

— Здесь мы, — отозвался он.

— Привет, Ники, — сказала мать Имоджин, входя в комнату с большим кабачком. — Привет, дорогая, какая пакостная ночь! Подумать только, бедная миссис Уэстли где-то подхватила лишай. Они пробовали нам звонить, но уже нас не застали. Мы не остались на ужин и сразу поехали домой. Они нам дали в дорогу вот это, — она показала на кабачок. — Папа ставит машину в гараж.

— Примите немного шампанского для бодрости, — предложил Ники.

Имоджин бросилась вон из комнаты за дополнительными бокалами. Сердце у нее колотилось, она с ужасом думала, что случилось бы, если бы отец застал ее с Ники на полу. На нее накатывался истерический смех. Слава Богу, что первой вошла мать.

Вернувшись в гостиную, она услышала, как мать спрашивает Ники:

— Вы полагаете, есть надежда, что Вирджиния Вулф выиграет Уимблдон?

Визит Ники закончился безрадостно. Все рано отправились ко сну, и Ники на лестнице прошептал Имоджин:

— Courage ma brave[4]. Как только все стихнет, я проберусь к тебе в комнату.

Увы, викарий, страдавший от очередного приступа бессонницы, решил спать — или, вернее, не спать — в своей гардеробной, находившейся на равном расстоянии между спальней Имоджин и комнатой для гостей. Он лежал там с зажженным светом и распахнутой настежь дверью, делая вид, будто читает проповеди Донна, а на самом деле, вспоминая о прежней славе, о строе серебряных кубков на комоде и вставленных в рамки фотографиях мускулистых мужчин, висящих по стенам.

Имоджин дрожала в постели от страха. И всякий раз, когда Ники пытался прокрасться в коридор, викарий, у которого был чуткий слух, громко спрашивал: «Это ты, дорогая?» И Ники приходилось запираться в туалете. К часу ночи, сообразив, что так он рискует подорвать свои шансы на успех в открытом чемпионате Шотландии, он сдался и проспал ночь без сновидений. Имоджин, которая не спала вовсе, утром с трудом могла смотреть на его угрюмое лицо.

— Ну что, будем считать это пробным шаром? — сказал он, садясь в машину. Глаза Имоджин наполнились слезами. Явно это было прощание навсегда. Но, заметив лиловые тени под ее глазами, Ники смягчился. Это случилось не по ее вине. Если бы не неожиданное возвращение викария, она бы упала ему в руки как спелая слива. — Ты ничего не могла изменить. Когда закончится открытое первенство Америки, у меня будет намного больше свободного времени. Твои родители отпустят тебя из дома на выходные?

Имоджин покачала головой.

— Сомневаюсь.

— У тебя в этом году будет отпуск?

— Две недели в сентябре.

— Есть какие-нибудь планы?

— Нет, ничего определенного.

Как мало девушек признали бы это, подумал Ники. Она прозрачная и здоровая, как мыло «Пирс».

— Ну тогда единственное решение — провести отпуск вдвоем.

Дверь в рай приоткрылась.

— Он, как здорово! — выпалила Имоджин. Но тут же эта дверь опять закрылась. — Но отец ни за что не разрешит.

— Хм… ну это мы еще посмотрим.

Через полмесяца, во время уимблдонской недели Ники выпивал на Флит-стрит со своим другом Мэтью О'Коннором. Он уже много лет знал О'Коннора как облупленного. Они сталкивались друг с другом за границей — Ники играл в турнирах, О'Коннор искал приключений. Им довелось вместе выпивать и быть выставленными из большего числа иностранных ночных клубов, чем они могли запомнить.

— В этом году едешь во Францию? — спросил Ники.

— В сентябре. А что?

— В машине место будет?

Крупный ирландец посмотрел на него с хитрецой.

— Зависит от того, с кем ты хочешь поехать.

Ники ухмыльнулся.

— Познакомился с одной пташкой в Йоркшире.

— Как выглядит?

— Пара таких буферов, что можно в них потеряться.

— Что еще?

— Ну, хороша, как кукла. Хочется взять и без конца тискать. Но страшно наивна. Папаша — викарий и дикий варвар — вроде мистера Барнета с Уолпол-стрит.

— А себя ты считаешь Робертом Браунингом? — усмехнулся О'Коннор.

— Ну, что-то вроде того. Во всяком случае, в домашних условиях она вне пределов досягаемости.

— Зелен виноград? И ты подумываешь о том, как устроиться на выезде?

— Именно об этом я и думаю.

О'Коннор заказал очередную порцию выпивки.

— Я всегда считал, что если пташка стоит хлопот, то хлопотать надо как следует. Но две недели — это черт знает как много. Ты не думаешь, что сперва лучше было бы вывезти ее на выходные?

— У меня ближайшие два месяца все выходные заняты турнирами. К тому же, сомневаюсь, что старик-викарий ее отпустит.

— Но похоже, что он вряд ли отпустит ее и в отпуск?

— Может, и отпустит. Я скажу, что собирается большая компания. У родителей, кажется, есть совершенно ошибочное представление, что большая численность гарантирует безопасность.

— С Кейбл она драться не будет? — спросил О'Коннор.

— Ты никогда не позволял мне встречаться с Кейбл.

— Я и сам себе не позволял. Сегодня вечером приходи с нами выпить.

На другой день Ники написал родителям Имоджин. Он сообщал, что собирается в сентябре поехать на две недели во Францию с парой друзей, которые помолвлены. В компании предполагалась еще одна замужняя чета с собственным автомобилем. В последний раз, когда он останавливался у них, ему показалось, что Имоджин выглядела утомленной. Она нуждается в отдыхе. Не могла бы она присоединиться к их компании?

• Предыдущая
• 11/52
• Следующая