Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2 - Купер Джилли - Страница 34

• Предыдущая
• 34/78
• Следующая

– Я соскучился по тебе, – сказал он ласково. – Где твоя комната?

На улице, под белой омелой, где Флора просидела это утро, ее родители в ярости раскрывали рты, в очередной раз выясняя отношения.

– О маэстро, – произнесла она дрожащим голосом, – я думала, что ты никогда не простишь меня.

– Маленьким девочкам полезно, когда их иногда наказывают.

– Я заслужила это, – согласилась Флора. – Если подняться по лестнице и повернуть налево, то моя комната четвертая по правому ряду, над тремя маленькими ступеньками, но не включай свет, а то он попадет прямо в комнату мамы и папы. Поспеши.

Она выскользнула из комнаты.

Раннальдини не смог сдержать ухмылку. Он был уверен, что у Руперта Кемпбелл-Блэка сейчас не было семнадцатилетних.

Влетел Гай с лицом краснее принесенного им кларета. Раннальдини зевнул и сказал, что не хотел бы тащиться домой. Не перепадет ли ему зубной пасты и свободной комнаты? Оставшись один, он быстренько умылся, вырвал седой волосок на груди, поплескал из одного из привезенных Гаем из Франции флаконов одеколона на шею и на плечи и подождал с полчасика, пока в доме утихнет, так что даже стало слышно шелестение снега под окном, подобное мягким кошачьим шагам.

Закутавшись в темно-красное полотенце, жесткое после стирки Мамаши Кураж, он на цыпочках вышел на лестничную клетку. Скрип был ужасный. Он подпрыгнул, когда в своей корзине громко всхрапнул Динсдеил. Первая, вторая, третья дверь. Раннальдини думал, что сейчас взорвется от страсти. Ощущая под босой ногой три незастланные ступеньки, он открыл, а затем закрыл четвертую дверь по правую руку.

– Иди ко мне, любимый, – прошептал голос.

– Малышка, это я, – ответил Раннальдини.

Наклонившись, он совершил прыжок в направлении голоса. Ему показалось, что Флора каким-то образом в самых невероятных местах то похудела, то пополнела. И в следующий момент он понял, что его руки сжимают обнаженного Гая, изгнанного разгневанной Джорджией в отдельную комнату и спьяну перепутавшего дверь. Хоть Гай и был во хмелю, но быстро все сообразил.

– Ведь Флоре всего семнадцать. Как ты смеешь волочиться за школьницами, грязный старикашка?

– А я видел, как ты в понедельник выходил от Лан-гана со своей подружкой-художницей, – отплевывался Раннальдини. – Так что на твоем месте я бы заткнулся.

И Раннальдини и Гай были очень злы на Флору, но в день представления у них было мало возможностей излить свой гнев.

Члены труппы между тем продолжали ссориться. Сесилия в ее новой роли Гавриила съездила к Валентино и купила там обольстительную, но совершенно неуместную, кончающуюся на бедрах золотую тунику и нимб еще больший, чем у Гермионы. Мстительная Гермиона два часа провела за макияжем, оставив совсем мало времени на все остальное.

Мериголд плакала весь день, потому что Ларри не появлялся дома с прошлой ночи. Должно быть, вернулся к Никки.

Рэчел выглядела совершенно бездушной.

– Если в девяностые годы вы имеете хоть мало-мальски привлекательного мужа, – говорила она, застегивая ей вельветовую тунику Второго Царя, – вы должны быть готовы расстаться с ним.

«Рок-Стар, ты скала, и ты моя звезда путеводная», – пело радио.

– Да заткнись ты, чертово устройство, – завопила Джорджия.

Но к половине седьмого зал был украшен зеленью, а огни сотен свечей и ламп поблескивали отражениями на темных панелях. Съемочная группа была готова, лондонский «Мет» рассаживался по своим местам.

Набилась толпа селян и местной аристократии, включая леди Числеден, искатели талантов и голубые друзья Мередита. Мамаша Кураж, взволнованная перспективой быть показанной по телевизору, с шумом сплетничала впереди.

– Раттледикки[6] оставался на ночь, а Гай разъярился на Флору, что она изгваздала всю душевую, которую я убрала только вчера, а Мелани прислала Джорджии на Рождество открытку с утконосом.

Стоя за кулисами, наряженный в красные плюмажи и уздечку с драгоценными камнями, Артур был готов к выходу на сцену.

– Не забудь смотреть в камеру, – уговаривал его Лизандер. – А когда увидишь Руперта, помаши копытом. Я за него сильно переживаю, – сказал он Камерон Кук, когда Артур любовно положил голову на плечо хозяину.

– А вы не подумывали стать актером? – спросила Камерон, протягивая ему свою карточку. – А может, вначале посидите в зале? Мериголд присмотрит за Артуром.

Ей хотелось получить кадр с его реакцией, когда они будут снимать публику.

– А вы действительно знаете Руперта? – с надеждой спросил он.

– Можно сказать.

– Он действительно великолепен? Камерон на секунду задумалась.

– Ну только если вы ему понравитесь. Бога ради, проверьте, чтобы все телефоны были отключены, – добавила она помощнику, когда ее переносной зазвонил.

– Черт побери, – прошептала она две минуты спустя главному оператору. – Руперт не едет. Он умотал кататься на лыжах.

– Хорошо, только никому не говори, – прошептал в ответ главный оператор. – Нам ни к чему, если женская часть труппы устроит забастовку.

Наконец камеры включились, лондонский «Мет» зазвучал соответственно ангельски, с облегчением подчиняясь дирижерскому искусству Боба, чья лысая голова, подобно кувшину из ванной, болталась над рекой оркестровой ямы.

На самом деле все шло прекрасно. Правда, ни Гермиона в ее голубом одеянии, ни Сесилия в обтягивающей фигуру тунике не играли бы так ослепительно, если бы знали, что Руперт не собрался даже на пирушку, гвоздем которой должны были стать два громадных блюда приготовленного Китти «мяса по-бургундски», чей восхитительный запах уже тянулся с кухни.

– Приветствую, Мария, полная добродетелей, – воззвала Сесилия в старомодной манере, – ты беременна.

– Иосифа это ободрит, опять же и подарки ко дню рождения, – в современной манере отвечала Гермиона.

Китти перехватила взгляд Лизандера и захихикала.

– А рождественская елка не наряжена, – сказала Мамаша Кураж, когда занавеси раздвинулись.

Пьеса подходила к концу. Хотя пастухи и посетители постоялого двора больше напоминали иракских и саудовских жителей времен Персидского конфликта, закадычные голубые приятели Мередита были в экстазе от мизансцен и от красоты маленького Козмо в роли юного пастушка, даже на сцене умудрявшегося душить белого кота Гермионы. Все животные вели себя безупречно, за исключением Динсдейла, дважды поднимавшего лапу у яслей.

Флора спела «О придите все преданные» и «О маленький городок Вифлеем» так волшебно, что каждый раз срывала кучу аплодисментов. Но настоящий театральный эффект произвел въезд на изукрашенных лошадях Раннальдини, Рэчел и Мериголд, очаровательно распевавших на три голоса «Мы, три царя».

Раннальдини и Рэчел выглядели столь очаровательно, что аудитория не обратила внимания на покрасневшие глаза и искривленный рот Третьего Царя, чей Артур выступал так красиво и благородно.

– А ведь старина действительно играет, – с гордостью произнес Лизандер. – Не смотри в камеру, Артур.

– Нельзя ли потише, – прошипела леди Числеден.

Князь Тьмы, одержавший хорошую победу в Лингфилде на предыдущей неделе, прыгнул через всю сцену, когда Раннальдини, ослепительно сверкнув совершенными зубами над черной бородой, нагнулся, чтобы протянуть Гермионе золотой ларец.

– Бьюсь об заклад, что Гермиона его прикарманит, – прошептал Лизандер.

– Интересно, как бы повел себя Князь Тьмы, если бы на ее месте была я, – сказала Мамаша Кураж.

Когда все подались вперед, чтобы посмотреть на Деву Непорочную и младенца, Гермиона обнажила большую грудь, развернувшись в том направлении, где, по ее представлению, сидел Руперт.

– Мы убиты, – в унисон прозвучал хор приятелей Мередита.

Когда Цари уводили своих коней, прячущаяся за кулисами Флора заметила невероятно сладострастную улыбку, отправленную Рэчел в сторону Раннальдини.

• Предыдущая
• 34/78
• Следующая