Купель Офелии - Брикер Мария - Страница 38

• Предыдущая
• 38/56
• Следующая

– Кар-тина! – Ванька усмехнулся, поражаясь простоте загадки.

Забавно, он ведь раньше эту шараду знал. Совершенно точно граф не сам ее сочинил, а передрал из какого-нибудь журнала типа «Вестника Европы». Терехин напряг память, пытаясь вспомнить, как шарада заканчивается. «А целое в музее найдете без труда», – отчетливо всплыло в голове. Картина в музее. Если бы Родик дочитал подсказку Галочки до конца, то вряд ли сиганул бы в пруд. Замечательно! Кипарисы, пруд, музей, картина и загадочный мужик с окончанием на «он». Пора баиньки.

Сосчитав дюжину слонов, овечек и ворон, Ванька отчаялся уснуть, выбрался из спальника, натянул сухие джинсы и отправился гулять по конезаводу. Ноги сами принесли его в правый флигель. Что он здесь забыл, Терехин не понимал, но тянуло именно сюда.

За окнами занимался рассвет, но в коридоре, ведущем в кабинет графа и соседнюю комнату, было темно. Он прислонился ухом к дверям графских апартаментов – тишина. Офелия с Кристой спали, будить их было неловко. Собственно, он и не собирался никого будить, просто проверил, все ли хорошо.

– Ванечка… – пропел вдруг недалеко русалочий голос.

Терехин вздрогнул, отлепился от двери и уставился в серую дымку коридора. На него шло длинноволосое привидение в белом платье. Кровь застыла в жилах, пока призрак не подошел ближе.

– Дона? – спросил Ванька, стараясь выровнять дыхание. – Блин, как вы меня напугали. Что случилось? На вас лица нет!

– Мне плохо, – замороженно произнесла Донателла.

– Понимаю, приятного мало… Чаю, может? Или Ильина разбудить?

– Думаешь, помочь мне сможет только венеролог? – рассмеялась Белгородская.

– Он не простой венеролог, а изобретатель вечных двигателей, – улыбнулся Терехин. – Вам, случайно, не нужен такой агрегат?

– Забавный ты. Милый, славный мальчик, – улыбнулась Дона и погладила его по щеке.

Ванька окаменел и совершил вращательные движения глазами, пытаясь определить место, куда встроены камеры.

– Не напрягайся. В коридоре и у меня в комнате видеонаблюдение не ведется, – почувствовав его беспокойство, успокоила Донателла. – В кабинете графа тоже. Белгородский запретил.

– Почему? – глупо спросил Ванька.

– Чтобы не показывать грудь падчерицы на всю страну. Так что можно не париться и спокойно заниматься сексом.

При слове «секс» кровь прилила к щекам, и Ванька обрадовался, что в коридоре темно, а на нем узкие джинсы.

– Я тебя с Кристой имела в виду, – уточнила Донателла. В ее темных глазах плясали чертики.

– Догадался, не дурак, – пролепетал Терехин. – Так как насчет чая?

– А как насчет полтишка коньяка? – эхом отозвалась женщина. – Выпить хочу, но одна не могу. Пойдем, помянем несчастного Родиона. Надо же ухитриться так бездарно и глупо умереть… – Дона распахнула свою дверь и кивком пригласила его войти.

Разве смерть бывает другой? – хотел возразить Терехин. Но вместо этого сказал:

– Вообще-то утро уже…

– В таком случае будем пить не коньяк, а шампанское! – торжественно провозгласила Донателла. И добавила будничным тоном: – Ну что ты ломаешься, как девственница? Не бойся. Никто не собирается покушаться на твою честь. Ты для меня не мужчина, а жених Кристины.

Белгородская нахально врала. Терехин видел в ее глазах огонь, чувствовал сексуальную энергию и женский интерес к его скромной персоне, но совесть сразу притихла.

Ванька бодро вошел и закрыл за собой дверь.

Холодное шампанское пошло на «ура», несмотря на скорбный повод. Ближе к пяти шампанское кончилось, а желание выпить осталось. Пришлось пить коньяк… Коньяк тоже пошел на «ура». Потом…

Ванька поскреб пальцами лоб, словно пытаясь расшевелить дремавшую память. Донателла отрубилась, и он, кажется, тоже. Или все наоборот – сначала он уснул, а потом Дона? Ясно одно: после коньяка включился автопилот, и Терехин каким-то чудом вернулся в денник.

За окнами морщилось серое небо. Ванька тоже поморщился и облизал сухие губы. Болело все. Кажется, даже волосы. Он поднес к подслеповатым глазам армейские часы – стрелки замерли на отметке без четверти десять. Дверь соседнего денника скрипнула, за стенкой шумно высморкался венеролог Ильин. Снова все стихло. Плевать на загадки Беркутова, сон, сон и еще раз сон… Пить, пить и еще раз пить – затребовал организм. Со стоном и матюгами Терехин сполз с матраса, встал на карачки, добрался до чемодана, вытянул из него бутылку минералки, выхлебал пол-литра в три глотка, удовлетворенный пополз обратно, к спасительному надувному матрасу, но уткнулся носом во что-то шелковистое и мягкое. Пощупал шелковое и мягкое рукой и обмер, с недоумением глядя на люльку-переноску Офелии. Тогда Ванька судорожно пошарил по полу в поисках своих окуляров. Очки нашлись в кармане рубашки. Нацепил их на нос, заглянул в переноску, трясущейся рукой приподнял кружевное одеяло и резко отодвинул люльку от себя.

– Твою мать! В смысле, где твоя мать? – прошептал Ванька, озираясь по сторонам.

Кристы в его деннике не было. Одно из двух: либо у него алкогольная горячка, либо он спьяну, когда возвращался от Донателлы, совершил киднеппинг – украл у Кристины ребенка!

Ужас был так велик, что Терехин все бы отдал за официальный диагноз – «белая горячка», лишь бы то, что он сейчас видел перед собой, оказалось шуткой подсознания.

Ванька снова придвинул люльку к себе и осторожно заглянул внутрь – «шутка подсознания» приоткрыла глазки и посмотрела на него. Затаив дыхание, он осторожно покачал переноску. Офелия недовольно крякнула, сунула пальчик в рот и снова заснула.

Терехин же проснулся окончательно, вскочил и попытался вспомнить, как надо дышать. В детстве у него был коклюш, и однажды он сильно закашлялся, до посинения, и никак не мог вдохнуть. Хорошо, мама вовремя подоспела и помогла. Сейчас коклюша у него нет, но легкие словно склеились, и разлепить их некому. Все вокруг кружилось, как бешеная карусель: окна, стул, стол, кровать и люлька с несчастной Офелией, которую он за каким-то лешим похитил из гнезда.

Пить вредно. Вредно пить. Пить вредно. Надо срочно вернуть ребенка Кристе, пока Чебураха не проснулась и не перебудила всех, стучала в голове «Мариванна» (кувалда больших размеров, по просторечному выражению). Будем надеяться, что Кристина тоже еще спит. И не обнаружила пропажу. А если обнаружила? Ох…

На деревянных ногах Терехин добрался до бутылки с минералкой и сполоснул лицо – тугой комок в легких рассосался. Он схватил переноску и кинулся к двери.

В представительском флигеле было тихо. Никто не метался по конезаводу с собаками, разыскивая пропавшего младенца, не голосил дурниной, не бился головой об стены, не бросался тапками и не разгадывал шарады. Народ, похоже, отсыпался после ужасной ночи, что Ваньку слегка обнадежило. Не исключено, и Криста, вымотанная за последние двое суток, благополучно дрыхла, не подозревая о похищении дочурки.

Взбодрившись этой мыслью, Терехин ускорил ход, миновал представительскую залу, вышел в коридор, ведущий к кабинету графа, и – столкнулся нос к носу с Галочкой. Поэтесса встрепенулась, суетливо поправила прическу, кивнула, опустила глазки в пол и бочком потрусила дальше. Ванька озадаченно проводил бывшую взглядом: выглядела та, мягко говоря, странно. Впрочем, ничего удивительного, что поэтесса поднялась раньше всех и рыскала по «Алому» в поисках журнала. Спать-то отправилась первой!

Он на цыпочках подошел к кабинету Беркутова и приложил ухо к двери. За створкой было тихо. В голове уже крутилась спасительная идея: надо наврать Кристине, что специально забрал Офелию, чтобы дать молодой мамаше выспаться. Возможно, так и было на самом деле, решил Терехин. Замутненный алкоголем мозг дал задание, тело выполнило приказ. Проследил, укачал, утешил. Имелась бы титька – накормил бы. Да, все было именно так! Он забрал Офелину, чтобы Криста отдохнула от ребенка. Иначе как объяснить его, мягко говоря, странный поступок? Однозначно так и было!

• Предыдущая
• 38/56
• Следующая