Палач, или Аббатство виноградарей - Купер Джеймс Фенимор - Страница 56

• Предыдущая
• 56/101
• Следующая

— Ну и что с того, приятель? Девушка красива и скромна на вид, а если тебе что известно, шепни на ушко мужу или ее подругам, но не мешай бракосочетанию своей грубой глоткой, тогда как мы уже приготовились спеть эпиталаму в честь счастливой пары. Подобная фамильярность — сущее проклятие, и я уже думаю, не отправить ли этого плута, несмотря на заявленную им приверженность к порядку, в тюрьму Веве месяца на полтора!

Пиппо пошатнулся, ибо хотя вино и придавало ему смелости, но не позволяло вполне владеть всеми своими способностями, и его обычная находчивость несколько изменила ему. И все же, привыкший завоевывать расположение публики и не теряться при проявлении недоверия и неприязни, Пиппо решил во что бы то ни стало избежать нежелательных последствий своей неосторожности.

— Тысяча извинений, о великий бейлиф! — ответил он. — Не что другое, как неиссякаемая жажда быть справедливым по отношению к вашей высочайшей чести и доброму имени празднеств Аббатства, завела меня столь далеко, но…

— Говори прямо, мошенник, и не увиливай!

— Да. я всего лишь хотел сказать, что отец этой прекрасной невесты, которая собирается оказать честь Веве, заключая брак на глазах у всего города, является официальным палачом Берна, то есть негодяем, который недавно чуть не загубил гораздо больше христианских душ, нежели ему было предписано законом, и который, будучи проклят небесами, уготовит вашему городу участь Гоморры!note 128

Пиппо заковылял обратно к пленникам с видом человека, исполнившего величайший долг, и скрылся за их спинами. Вмешательство его было столь кратко и неожиданно и столь страстно желание указать на определенные обстоятельства, что, хотя некоторые из присутствующих успели понять его намерения, было слишком поздно, чтобы предотвратить огласку. Ропот пробежал по толпе, которая задвигалась как водная гладь при порыве ветра, и затем вдруг все застыло и притихло. Из всех присутствующих один только бейлиф не выказал ни удивления, ни замешательства, потому что для него вышеназванный служитель закона был лицом если не почетным, то, по крайней мере, достойным одобрения, но ни в коей мере не презрения.

— Ну и что же такого? — заметил он с недоумением, так как ожидал, по-видимому, гораздо более серьезных обвинений. — Что тут плохого, если это так? Тише, друзья. Ты в самом деле упомянутый Бальтазар из семейства, которому кантоном доверено осуществлять столь почетную должность?

Бальтазар увидел, что тайна его открыта; гораздо уместней было признать правду, нежели отрицать ее либо пытаться избежать ответа. По натуре своей он был человеком сильным и стремящимся к истине и потому постоянно осознавал несправедливость бесчувственных законов общества, жертвой которых он являлся. Подняв голову, Бальтазар с достоинством огляделся, ибо, к несчастью, также был приучен жизнью к вниманию людских толп, и ответил на вопрос бейлифа с обычной учтивостью, но твердо:

— Господин бейлиф, именно мне по наследству досталась должность последнего вершителя закона.

— Честь имею! Я уважаю эту должность, она совсем неплоха! Если негодяи совершат мошенничество или бунтовщики затеют сговор, найдется рука, которая положит конец их злобным делам, и потому ты ничуть не хуже прочих! Эй, стража! Придется подержать вон того мошенника-итальянца недельку взаперти на хлебе и воде, чтобы впредь ему неповадно было отнимать время у публики и разжигать страсти! Эта почтенная госпожа — твоя жена, честнейший Бальтазар; а та прекрасная девушка — твоя дочь? Имеешь ли ты еще столь славных детей?

— Да, Господь благословил меня потомством.

— Воистину благословил! Уж мне ли это не понимать — одинокому, бездетному холостяку! Подпиши же контракт, честный Бальтазар, а за тобою — жена и дочь, чтобы мы поскорей покончили с этим.

Семейство Бальтазара уже собралось исполнить повеление бейлифа, как вдруг Жак Коли, сорвав с себя эмблемы жениховства, изодрал контракт в клочья и во всеуслышание заявил, что передумал и не желает брать в жены дочь палача. Обычно публика всегда одобрительно относится к громкому изъявлению господствующих предрассудков; и вскоре наступившая — от изумления — тишина была прервана выкриками, поощряющими решительность жениха, и грубым, издевательским смехом. Толпа навалилась на стражей закона недвижной плотной массой, образовав непроницаемую стену из человеческих тел, сквозь которую было совершенно невозможно пробиться, и все вновь застыли в молчании, как будто, затаив дыхание, ждали завершения только что разыгранной сцены.

Поступок жениха был столь внезапен, что те, на кого он произвел наиболее сильное впечатление, даже не могли вполне осознать всей глубины унижения, которому их подвергли. Невинная, неопытная Кристина стояла недвижно, напоминая статую окоченевшей весталки, с пером, готовым написать не запятнанное еще имя, и глядела беспокойным, недоуменным взором на возбужденную толпу, как встревоженная птичка, застывшая в густой листве кустарника, прежде чем взмахнуть крыльями — и улететь. Но от истины некуда было скрыться. Вскоре она осознала всю ее унизительность — и предстала пред очами любопытствующей публики мучительно-утонченным воплощением женского израненного чувства и девичьего стыда. Родители ее также были поначалу ошеломлены неожиданностью удара и долго еще не могли прийти в себя, чтобы должным образом встретить столь огромное и внезапное потрясение.

— Так не принято! — сухо заметил бейлиф, который первым сумел нарушить столь долгое и мучительное молчание.

— Это чудовищно! — сочувственно вмешался синьор Гримальди. — Если только жених не был обманут, поступок его непростителен.

— Ваша опытность, синьор, сразу подсказывает, как развязать даже самые запутанные узлы, и я без промедления сделаю это.

Сигизмунд, услышав обещание бейлифа, привстал на месте; рука его стиснула рукоять сабли.

— Ради своей несчастной сестры — потерпи! — прошептала испуганная Адельгейда. — Все еще обойдется, погоди! Не может быть, чтобы столь прекрасная, невинная девушка осталась неотмщенной!

Юноша улыбнулся тревожно — во всяком случае, так показалось его спутнице, — но овладел собой. Тем временем Петерхен, послав потихоньку еще одного слугу на кухню, всецело предался разрешению нежданно возникшего трудного вопроса.

— Немало времени миновало с тех пор, как Совет облек меня моими почетными обязанностями, — сказал он, — но никогда мне еще не приходилось улаживать семейные неурядицы прежде, чем брак был заключен. Случилось величайшее нарушение церемоний Аббатства, оскорблены нотариус и публика, и причины этого должны быть вскрыты. Ты в самом деле настаиваешь на столь необычном завершении брачной церемонии, господин жених?

Жак Коли уже успел несколько поостыть после нежданной вспышки, заставившей его уничтожить брачный контракт; однако решимость его не ослабла, и он смело настаивал на отказе.

— Я не желаю брать в жены дочь человека, которого все презирают и сторонятся, — заявил он.

— Выбирая жену, учитывают положение родителей, от которого зависит величина приданого, — сказал бейлиф. — Неужели ты пришел сюда, не разузнав предварительно о происхождении своей невесты?

— Мне поклялись, что оно сохранится в тайне. Девушке дали неплохое приданое, и мне торжественно пообещали, что никто не узнает, чья она дочь. Семью Коли уважают в Во, и я не хочу, чтобы говорили, будто проклятая кровь палачей смешалась с нашей чистой породой.

— Но ведь ты был не против брака, если бы тайна не открылась? Ты возражаешь не против брака, но против огласки?

— Если бы не письменные и устные свидетельства, мосье бейлиф, мы все были бы равны по рождению. Взять хоть сиятельного барона де Вилладинга, который сидит от вас по правую руку — чем он лучше других? Спросите — и он скажет, что происходит из знатного, прославленного рода; но если бы его в детстве взяли из замка и скрыли под чужим именем, а настоящее утаили от людей — кто бы стал уважать его за заслуги его предков? И как сир де Вилладинг в этом случае утратил бы уважение общества, так и Кристина, после разглашения тайны, также утратила его. Но если бы похищенный благородный ребенок узнал свое настоящее имя — то с ним вернул бы и надлежащие почести: точно так же и Кристина получает заслуженное отношение после того, как всем становится известно, что она дочь палача. Я готов был жениться на девушке, когда она была в безвестности, — но теперь, после огласки, вы уж простите меня, мосье бейлиф, — я не желаю жениться на ней.

• Предыдущая
• 56/101
• Следующая