Чудаки и зануды - Старк Ульф - Страница 3

• Предыдущая
• 3/24
• Следующая

Слезы жгли глаза. Я схватила коробку с макаронами и метнула в нее.

– Да ты сумасшедшая! – возмутилась мама. – Что все это значит?

– Сама сумасшедшая! – огрызнулась я и запустила утюгом, но мама была уже начеку и успела поймать его.

– Симона, прекрати! – крикнула она. – Это уже не смешно!

Но я не собиралась прекращать, схватила ящик с обувью, зубной пастой и мылом и вывалила на нее. Туфли на высоком каблуке, туфли из змеиной кожи, золотые туфли, лодочки и сандалии посыпались градом. Я плакала и швыряла, швыряла…

– Да уймись ты наконец! – испугалась мама. – Чего тебе надо?

– Мне нужна обычная нормальная мама, – простонала я, – а не такая, которая вечно все забывает.

Мама выбралась из постели и обняла меня. Мы лежали на полу, я горько плакала, вздрагивая всем телом. Мама была совсем белая – вся в муке. Один ботинок угодил ей в губу, из ранки сочилась кровь. Она грустно посмотрела на меня:

– И что я забыла на этот раз?

– Так, пустячок, – съязвила я. – Всего-навсего нашу собаку.

– Килрой! – ахнула мама. – Я же чувствовала, что мы что-то забыли!

– Я не хочу терять Килроя! – всхлипнула я.

– Не волнуйся, малышка, с ним все будет в порядке. – Большая мамина рука погладила меня по мокрой щеке. – Мы его разыщем, старушка.

Но голос у нее был печальный, будто она и сама себе не верила. И тут объявился Ингве с двумя огромными чемоданами и в дурацкой шляпе на затылке.

– Ну и видочек у вас! – пробормотал он.

Мы поехали в Веллингбю – вдруг Килрой еще там. Мама взяла машину Ингве, крошечный желтый «фиат», и гнала как сумасшедшая. Сам-то Ингве ездил так медленно, что мама от нетерпения подпрыгивала на сиденье. Ингве, в свою очередь, не выносил маминого лихачества, поэтому и остался дома.

– Езжай осторожно, – напутствовал он маму.

– Ну, парой вмятин больше – не велика беда, – поддела я его.

Было воскресенье, пригревало солнце, на деревьях лопались почки и весело щебетали зяблики, синицы и дрозды. А по улицам катили неведомо куда полчища автомобилей.

– Ну народ! Плетутся как черепахи! – возмущалась мама, бросая машину то влево, то вправо, так что я непрестанно каталась по заднему сиденью. – Неудивительно, что они засыпают за рулем, врезаются в столбы и все такое.

Наконец мы добрались до нашего старого дома. Странно, но он уже казался мне чужим. У подъезда стояла фру Энгман. Под мышкой у нее был наш старый ковер. Увидев нас, она жутко смутилась, не зная, куда его девать.

– Вот, вытрясти хотела, – пролепетала она.

– Можете взять себе этот старый половик, дорогая фру Энгман, – сказала мама. – Мы его нарочно оставили.

– Что ж, спасибо, – пробормотала соседка.

– Вы Килроя не видели? – спросила я.

Нет, она не видела. В квартире его тоже не оказалось.

В комнатах витал тяжелый дух прошедшего праздника. По всему полу валялись объедки. У стены стоял колченогий стул. Мебель почти всю разобрали. Мама сняла хрустальную люстру и взвалила ее на плечо, как рюкзак.

– Надо забрать, раз никто на нее не позарился.

На обратном пути я держала люстру. Она позвякивала на поворотах. Только этот звук и нарушал тишину. Мы были расстроены, но не решались говорить о том, что было на душе. Мама старалась ехать помедленнее – вдруг я замечу Килроя где-нибудь на улице.

Но его нигде не было.

Мы объехали полгорода. Наверное, нам обеим не хотелось возвращаться в пустой дом, набитый ящиками и тюками. Мы останавливались у Хумлегордена и других парков – вдруг Килрой забежал туда. Может, он прибился к другим собакам, тогда ему не так одиноко, предположила мама.

В Гэрдете было полно собак – огромные слюнявые зверюги и безобидные песики, похожие на длинношерстных морских свинок. Мы с мамой разделились и пошли искать.

Когда я вернулась, вокруг мамы собралась толпа. Она стояла, вцепившись в какого-то белого шпица, весьма отдаленно напоминавшего Килроя. Над ней нависал высоченный детина в зеленом охотничьем пальто и кепке. Его вытянутую физиономию прямо перекосило от злости.

– А ну отпусти мою собаку, косоглазый! – вопила мама и сверлила дядьку дикими желтыми глазами.

Незнакомец отступил было на шаг. Он и в самом деле слегка косил. Лицо его еще больше побагровело.

– Какая наглость! – пыхтел он. – Оставьте в покое мою собаку и убирайтесь подобру-поздорову.

– Ты еще мне угрожаешь, жиртрест! – прошипела мама. – Сперва украл нашего пса, а теперь на невинных женщин набрасываешься? Так-то ты развлекаешься по воскресеньям!

Мама как разойдется – не остановишь. Она была вне себя. Может, она и в самом деле приняла чужого пса за Килроя. Собак она различает плохо. Да и людей частенько не узнает.

– Неслыханно! – простонал дядька, глаза его вращались, как шарики в игральном автомате. – Ну разве можно так распускаться!

– Тебе лучше знать, – огрызнулась мама. – С меня хватит. Отпусти собаку и убирайся.

Верзила выпустил ошейник и ущипнул себя за щеку. Наверное, хотел убедиться, что весь этот кошмар происходит наяву. Потом он шагнул к маме. От возмущения его трясло так, что зеленое пальто ходуном ходило над здоровенными туристскими ботинками.

– Я вам покажу, чья это собака! – гаркнул он и замахнулся на маму.

«Сейчас сцепятся», – испугалась я. Но в этот миг два дюжих парня в спортивных костюмах схватили дядьку за руки.

– Ну-ну, остынь маленько, – сказал один из них. – Пошумел, и будет.

– Подумать только, какие попадаются типчики, – возмущалась мама.

Она здорово смахивала на разгневанную богиню. Красное вечернее платье, которое она в спешке натянула перед отъездом, трепетало на ветру, словно крылья неистового ангела. Желтые глаза сверкали, крашеные черные волосы развевались, как знамя.

– Идем, Килрой, – позвала мама и пошла прочь сквозь толпу зевак.

Чужой пес покорно поплелся следом. Он вилял хвостом и преданно лизал мамины пальцы. Никому бы и в голову не пришло, что это не мамина собака.

– Голиаф, Голиаф! – в отчаянии звал хозяин.

Но собака и ухом не повела. Наверное, рада была смыться от такого злюки и от дурацкой клички Голиаф.

– Дорогуша, вот ты где! – защебетала мама, заметив меня. – Посмотри, кого я нашла!

Она гордо указала на белого пса, который, задрав нос, трусил у ее ног.

– Бежим! Живо! – прошипела я и потянула ее за руку. – Это не Килрой!

– Что ты говоришь?

– Это не Килрой! – повторила я. – Неужели не понятно? Это другая собака, бежим к машине!

– А с псиной что делать? Надо бы ее вернуть. О, Боже!

Я кое-как убедила ее, что отводить собаку не стоит. Мы чесанули прямо по газону. А когда добежали до машины, пес чуть было не вскочил на заднее сиденье. Еле-еле уговорили его остаться, пришлось скормить этому обжоре половину рулета.

В заднее стекло мне было видно, как он потрусил назад к поредевшей толпе, к Боргену и телебашне.

На обратном пути мы вдоволь посмеялись, вспоминая стычку в парке, незадачливого верзилу и его собаку, так охотно последовавшую за нами. На миг показалось, что все наладилось. Но веселье было недолгим.

Ингве расстарался и к нашему возвращению сварил суп, но у нас не было аппетита. Мы даже не улыбнулись, когда Ингве, разливая суп, макнул в кастрюлю свой галстук.

Мама чувствовала себя бестолковой неудачницей.

– Ты права, – пробормотала она, застыв над тарелкой. – Мне надо больше заботиться о доме. Пора мне стать нормальной мамашей.

И весь вечер она старалась быть нормальной мамой. Бороздила пол чудовищным блестящим пылесосом, который ревел так, что не давал разговаривать. Потом долго терла оконные стекла, так, что они скрипели, словно моля о пощаде. Затем обмела паутину, сгребла в кучу грязную одежду, распаковала ящики и картонки, расставила по местам мебель, полила цветы, заварила чай и все это время была абсолютно невыносимой.

• Предыдущая
• 3/24
• Следующая