Эмблема с секретом - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 37

Я дожевал последний тост с колбасой, допил кофе. По второй линии контент-анализ принес определенные результаты… Потому что убитый таинственным образом превратился из ведущего разработчика космической электроники в простого профессора безымянного университета. Это очень странно. При такой напористой работе полиции и при жадном интересе репортеров к трагической смерти Сазерленда вся его личная жизнь должна была быть вывернута наизнанку и размазана по газетным страницам. Где родился, с кем жил, чем занимался, имел ли любовницу и врагов… Ничего подобного нет. Ни интервью со вдовой, родственниками, друзьями, соседями, коллегами по работе – другими профессорами этого университета. Какого, кстати, «этого»? Все университеты имеют названия, а когда пишут просто: «профессор университета», то сразу ясно – что-то тут не так…

Продолжаю вытягивать заброшенный бредень и лишний раз убеждаюсь, что на его длине экономить нельзя. Потому что в, казалось бы, малоперспективном «Протестанте» нахожу то, что искал: «Наконец-то на родину доставлен активный прихожанин нашей церкви Рональд Сазерленд, трагически погибший в распущенной и отягощенной грехами Франции. Община хотела упокоить его бренное тело на протестантском погосте, но по решению властей похоронен он будет на Арлингтонском кладбище, завтра в 12 часов…»

Я подскочил на месте. Вот, это уже горячо! С чего вдруг «профессора университета» хоронят на военном кладбище героев? Неужели у него двадцать лет военной выслуги и награды типа креста «За выдающиеся заслуги» либо «Пурпурного сердца»?! Нет, надо обязательно отдать последние почести таинственному покойнику! Смерть часто срывает завесу тайны с окончившейся жизни… Или, по крайней мере, приоткрывает ее…

Бросаю взгляд на часы и начинаю быстро собираться.

Где-то читал интересные записки, связанные с кладбищами. Католическое, дескать, – это парк с тихими аллеями, в приятном сумраке поблескивают лежащие на подстриженных газонах плиты, приглашающие к философским размышлениям о жизни и смерти… Православное – налезающие друг на друга ржавые, ощетинившиеся остриями ограды, вечная нехватка места и обязательные «подзахоронения», огромные дорогие памятники, продолжающие прижизненную ярмарку тщеславия, теснота, заставляющая перелазить через чужие могилы, стихийные мусорные свалки, упавшие деревья… А протестанское – открытое поле, геометрическая разметка, стоящие столбиками памятные плиты, напоминающие ровные шеренги выстроенных на плацу солдат… Если сделать скидку на то, что православные кладбища явно списаны с российских образцов, а следовательно, отражают менталитет и уровень жизни одной страны, а не особенности веры, то с этими наблюдениями можно согласиться.

Сейчас я иду по зеленому полю, безукоризненно разграфленному ровными рядами белых столбиков. Как ни посмотришь – по прямой или по диагонали, – они выстраиваются в безупречно ровные линии. На мне взятые напрокат черный костюм, белая сорочка, черный галстук, черная шляпа, черные лакированные башмаки, в которых отражается яркое солнце. Торчащий из нагрудного кармана белый платок придает траурному наряду некую торжественность. Такой «прикид», словно маскировочный комбинезон, помогает слиться с местностью и должен внушать доверие в кладбищенской обстановке… Но он явно не соответствует погоде, из-под шляпы то и дело выбегают капли пота, и я вытираю их платком, только другим, чтобы не нарушать скорбной парадной торжественности.

Я иду в сектор Z–112, где через полчаса состоится церемония предания земле мистера Р. Сазерленда. Так мне сказали в местном офисе. На лужайках со столбиками пустынно, только в определенных местах постоянно толкутся люди. У могилы Неизвестного солдата, который здесь называется «солдатом, известным только Богу», экскурсанты смотрят смену караула, потом фотографируются у скромной плиты с именем Джона Кеннеди, любители бокса находят плиту знаменитого Джо Луиса – «Черной молнии», увлеченные историей Штатов приходят поклониться командующему кавалерией северян генералу Шеридану…

А я направляюсь проститься с рядовым профессором, непонятным образом затесавшимся среди знаменитых исторических фигур… Попутно осматриваюсь по сторонам, получаю новые впечатления, делаю выводы. Судя по всему, американцы лишены пафосной амбициозности: самое шикарное надгробие украшает могилу англичанина – фельдмаршала Джона Дилла, начальника генштаба Великобритании, впоследствии возглавлявшего миссию в США. Его конная статуя напоминает памятник маршалу Жукову на Манежной площади и резко выделяется среди аскетичных столбиков и плит. На моей родине, даже на провинциальном погосте, найдутся памятники и побогаче…

В секторе Z–112, у свежевырытой ямы с одноразовым лифтом внутри, уже собрались скорбящие, которые делятся на две резко контрастирующие между собой группы. С одной стороны взрослые мужчины и женщины в черных траурных нарядах со скорбными лицами – похоже, это родственники усопшего. С другой – молодые, довольно развязные парни и девушки, надевшие маски скорби и непривычную строгую одежду. Но и маски, и одежда не убеждали – чувствовалось, что это маскарад и через час они вновь взлохматят тщательно приглаженные волосы, вместо пиджаков и цивильных брюк с башмаками натянут привычные майки, джинсы, кроссовки и с хохотом побегут по дорожкам, толкаясь и «прикалываясь» друг с другом… Это, наверное, «студенты» покойного профессора.

Я тоже надеваю маску безутешного горя, но маску столь же достоверную, как и мой костюм, затем, промакивая платком слезящиеся глаза, примыкаю к первой группе, полностью сливаясь с расстроенными родственниками. Даже если проводы таинственного ученого будут визуально контролировать сотрудники ФБР (а это часто бывает на похоронах секретоносителей), они вряд ли сумеют отличить зерно от плевел. Конечно, в этой аллегории, простите меня, родственники, себя я считаю отменным крепким зернышком.

Вслушиваюсь в разговоры, ничего особенного не слышу, но зато немного вникаю в обстановку. Сазерленд разведен, его бывшая жена – высокая, костистая, похожая на воблу в маленькой черной шапочке с черной вуалью. Конечно, она здорово уступает Хелге-Галине. Но если бы бывший муженек держался подальше от красоток, и ближе к ней, то был бы жив и, возможно, здоров. Взрослые сын и дочь, какие-то тетушки, кузены и их жены… Все жалеют Рональда и не понимают, чего вдруг он поехал в Ниццу. Кроме этой темы, ничего больше не обсуждается. Вроде прогуливаясь, приближаюсь к другой группе, даже прошу у одного «студента» прикурить – специально для таких контактов я обзавелся пачкой «Мальборо». Но их разговоры либо вообще не имеют отношения к происходящему, либо связаны с догадками – кому и зачем понадобилось его убивать.

– Говорят, там видели каких-то арабов, – говорит симпатичная брюнетка с выразительными глазами.

– Скорей всего, за этим стоят русские, – понизив голос, говорит невысокий паренек с рассыпающимися соломенными волосами.

– Тихо ты, – шикает на него мужчина постарше и настороженно оглядывается.

Затягиваясь сигаретой, я индифферентно отхожу в сторону. Почему профессора Сазерленда могли убить русские? Чем он им мешал? Неужели своими лекциями по политологии? На моем пути оказался еще один «студент», с растрепанными волосами и просветленным взглядом отличника. Я предложил ему сигарету, но он вежливо отказался.

– Я брат Сары, – представился я, понятия не имея, кто такая Сара, но рассчитывая на то, что молодой человек тоже этого не знает. – Ужасная потеря, правда?

– Невосполнимая! – кивнул он. – Рональд был таким простым человеком… Несмотря на все свои регалии, он держался как равный: первым здоровался, спрашивал о делах в семье…

– А как у него работала голова! – воскликнул я. – Он все время о чем-то думал! И ему все время приходили в голову интересные мысли! Уверен, что он сделал много научных открытий!

– Десятки патентов, – снова кивнул молодой человек и пригладил непокорные волосы. – Особенно его последняя разработка… Это вообще феерия!