Воссоединенные - Каунди (Конди) Элли - Страница 72

• Предыдущая
• 72/81
• Следующая

— Да.

— Это случилось до того, как я познакомилась с твоим отцом. Но он рассказывал мне об этом эпизоде. — Мама делает паузу, прижимая ладонь к своей груди. Очевидно, что ей тяжело дышать без него, думаю я, что-то внутри все еще давит от этой потери. — Ваш отец говорил мне, что дедушка отдал тебе стихотворения, Кассия. Он также пытался дать их твоему отцу.

Теперь яне могу дышать. — Он сделал это? — шепчу я. — И папа читал стихи?

— Только один раз. А потом вернул их назад. Не захотел хранить у себя.

— Почему?

Мама качает головой. — Он всегда говорил мне, что причиной этому было то, что он был счастлив в Обществе. Он хотел, чтобы все были в безопасности, и был доволен тем, что предлагало Общество. Это был его выбор.

— Что сделал дедушка? — спрашиваю я. Я представляю, как дарю кому-то подарок, а потом получаю его обратно. Родители всегда дарят вещи, которые не нужны их детям. Дедушка пытался дать моему отцу стихи и рассказать ему о мятеже. А мои родители пытались обеспечить мне безопасность.

— Тогда-то они и поссорились, — продолжает мама. — Твоя прабабушка сохранила те стихи. Они олицетворяли собой бесспорное наследие мятежа. Но Абран считал это слишком опасным, твой дедушка брал на себя слишком большой риск. В конце концов, он согласился с выбором вашего отца. — Она убирает руку с груди и вздыхает еще глубже.

— Вы знали, что дедушка даст стихи мне? — спрашиваю я.

— Мы думали, что такое может произойти.

— Почему вы не остановили его?

— Не хотели отнимать у тебя право выбора.

— Но дедушка никогда не рассказывал мне о Восстании, — возражаю я.

— Я думаю, он хотел, чтобы ты нашла свой собственный путь, — с улыбкой произносит мама. — Он нашел свой путь в мятеже. Я думаю, именно поэтому он выбрал ссору с твоим отцом своим любимым воспоминанием. Хотя он и расстроился из-за этого, позже он понял, что твой отец проявил силу, выбирая свой собственный путь, и восхищался им за это.

Я понимаю, почему отцу пришлось исполнить последнюю волю дедушки — уничтожить его пробирку с образцом ткани, — даже если не был согласен с его выбором. Это была его очередь отдать свой долг: быть тем, кто уважает и чтит принятое решение. Отец распространил этот подарок и на меня. Я вспоминаю, что он сказал в своем сообщении: Кассия, я хочу, чтобы ты знала, я горжусь тобой за то, что ты делаешь, и за то, что ты оказалась более храброй, чем я.

— Вот почему Восстание не дало нам иммунитет к красной таблетке, — говорит мне Брэм. — Они думали, что наш отец слабак, что он предатель.

— Брэм, — упрекаю я.

— Я не сказал, что верю этому. Восстание ошибалось.

Я смотрю на маму. Она закрыла глаза. — Пожалуйста, — говорит она. — Проиграй до конца.

Я нажимаю кнопку на датаподе, и историк снова рассказывает.

— Его любимым воспоминанием о внуке, Брэме, было первое сказанное им слово. Этим словом было «еще».

Брэм слегка улыбается.

— Любимым воспоминанием о внучке Кассии, — говорит историк, и я наклоняюсь ближе, — был день красного сада.

И все. Датапод потухает.

Мама открывает глаза. — Вашего отца больше нет, — говорит она, ее губы дрожат.

— Да, — киваю я.

— Он умер, когда ты была неподвижной, — говорит Брэм. Его улыбка исчезла, голос звучит тяжело и печально из-за того, что ему приходится говорить эту ужасную новость.

— Я знаю, — говорит мама, улыбаясь сквозь слезы. — Он приходил попрощаться.

— Как? — удивляется Брэм.

— Я не знаю, — говорит она. — Но он приходил, когда я была в коме, я видела его. Он был со мной, а потом ушел.

— Я видел его мертвым, но не так, как видела ты, — говорит Брэм. — Я нашел его тело.

— О, нет, Брэм, — ее голос падает до шепота от страдания. — Нет, нет, — повторяет она и крепче обнимает моего брата. — Мне жаль. Мне так жаль.

Мама крепко прижимает к себе Брэма. Я отрывисто дышу, как дышат, когда боль становится слишком сильной, чтобы плакать, когда на слезы не остается сил, потому что ты пропитан болью, и если ты дашь ей выйти наружу, то она рискует уничтожить тебя. Я пытаюсь справиться с этим, но понимаю: ничто не сможет изменить тот факт, что моего отца больше нет, что он похоронен.

Мама смотрит на меня взглядом, полным мольбы. — Можешь принести мне что-нибудь, — просит она, — какое-нибудь растение?

— Конечно.

***

Я не знаю растения так хорошо, как моя мать, поэтому не уверена, что именно сорвала во внутреннем дворике медицинского центра. Это может быть сорняк, а может и цветок. Но я думаю, она будет счастлива всему — она просто хочет, нуждаетсяв чем-то, что разбавит стерильность ее палаты и пустоту мира в отсутствии ее мужа.

Я сворачиваю фольгу, которую захватила с собой, в подобие кружки, нагребаю туда землю, и вырываю растение.

Его корни свисают вниз, некоторые толстые, другие настолько тонкие, что легкое дуновение ветра треплет их с той же легкостью, что и листья. Когда я встаю, мои колени запылились, а руки почернели от грязи. Я несу своей маме растение, потому что отца вернуть уже никак не могу. Теперь я понимаю, почему люди хотели иметь пробирки; я тоже отчаянно нуждаюсь в чем-то, за что можно держаться.

И вдруг, пока я стою здесь с корнями, сыплющими грязь на мои ноги, воспоминание о дне красного сада возвращается ко мне. Мама, отец, дедушка, образец его тканей, семена тополя, цветы, растущие в дикой местности и сделанные из бумаги, туго свернутые красные почки, зеленая таблетка, голубые глаза Кая. Я неожиданно получила возможность последовать за путеводной нитью красного сада, я могу принять его, присоединить к листьям и веточкам, окунуться с головойдо самых корней.

Дыхание перехватывает, когда я вспоминаю.

Вспоминаю все.

***

Руки моей матери измазаны грязью, но я могу разглядеть белые линии на ладонях, когда она поднимает саженцы. Мы стоим в Питомнике со стеклянной крышей, и его испарения сталкиваются с прохладой весеннего утра.

— Брэм вовремя успел на учебу, — говорю я.

— Спасибо, что дала мне знать, — благодарит она с улыбкой. В те редкие дни, когда и она, и отец рано уходят на работу, мне полагается провожать Брэма на поезд в начальную школу. — Куда теперь пойдешь? У тебя есть еще немного времени до начала работы.

— Может, загляну к дедушке, — говорю я. Будет нелишне отвлечься от ежедневной рутины, ведь скоро состоится Банкет дедушки. Как и мой. Так что нам есть, что обсудить.

— Конечно, — соглашается мама. Она пересаживает саженцы из плошек, где они были посеяны рядками, в их новые дома, маленькие горшочки с питательным субстратом.

— Корней не так уж много, — замечаю я.

— Пока нет. Но потом их будет больше.

Я быстро целую ее и убегаю. Больше нельзя задерживаться на ее работе, нужно успеть на аэропоезд. Я встала пораньше вместе с Брэмом, и это дало мне немного свободного времени, но не достаточно.

Весенний ветер игрив, он толкает меня в одну сторону и тянет в другую. Он кружит в воздухе последние осенние листья, и мне становится интересно: если я спрыгну с платформы аэропоезда, поймает ли меня ветер и закружит?

Я не могу думать о падении, не подумав о полете.

Я могла бы взлететь, думаю я, если бы нашла способ смастерить крылья.

По дороге к станции я прохожу мимо заросшего Холма, когда слышу оклик: — Кассия Рейес? — спрашивает работница. Ее одежда на коленях заляпана грязью, как и у моей мамы, когда она погружается в работу. Совсем молодая девушка, на несколько лет старше меня, в руке она держит саженцы с длинными переплетенными корнями. Интересно, на посадку несет или выкорчевала?

— Да? — отвечаю я.

— Мне нужно поговорить с тобой, — говорит она. Из-за ее спины появляется мужчина. Они примерно одного возраста, и что-то подсказывает мне, чтоОни могли бы быть отличной Парой. Мне никогда не позволялось взбираться на Холм, и я оглядываюсь на буйно разросшийся лес за спинами рабочих. Интересно, каково это — побывать в таком диком месте?

• Предыдущая
• 72/81
• Следующая