Что моё, то моё - Хольт Анне - Страница 38

– Андерс не был грубым, – продолжал Хансволд. – Моя жена приглашала его иногда к нам. Я нервничал, поскольку часто был в отъезде. Я бывший машинист, понимаете?

Было что-то благородное в этом пожилом человеке и его квартире, заставленной книгами от пола до потолка и увешанной современными литографиями. Всё это как-то не соответствовало образу простого машиниста Норвежских железных дорог. Испугавшись, что он заметит её подозрения, она заинтересованно закивала, словно всю жизнь мечтала поподробней узнать о профессии машиниста.

– Когда он был маленьким, это было не так опасно. Но когда начал взрослеть… Он превратился в рослого мужчину. Ну, вы понимаете… – Он покрутил указательным пальцем у виска. – А потом ещё этот Асбьёрн Ревхайм.

– Асбьёрн Ревхайм?

– Да, вы же его знаете?

Ингер Йоханне несмело кивнула.

– Конечно, – пробормотала она.

– Он вырос прямо здесь. Вы разве не знаете? Вам стоит прочесть его биографию, которая вышла в прошлом году осенью. Занимательная личность. И книга очень интересная. Вы знаете, Асбьёрн был бунтарём уже с самого детства. Одевался броско, шокировал всех своим поведением. Он и на самом деле был не такой, как все остальные.

– Неужели? – неуверенно спросила Ингер Йоханне.

Харальд Хансволд усмехнулся и покачал головой:

– В воскресенье, году в пятьдесят седьмом или пятьдесят восьмом… Нет, в пятьдесят седьмом! Сразу после смерти короля Хокона ^[24], через несколько дней, в стране был объявлен траур и…

Табак в трубке никак не хотел разгораться.

– Мальчик организовал экзекуцию около детского сада. Тогда ещё там был клуб бойскаутов. В то время.

– Казнь?

– Да. Он поймал кошку, нарядил её как короля. В мантию и корону. Сам сделал одежду. Бедное животное мяукало и вырывалось. Кошка должна была проститься с жизнью на самодельной виселице.

– Это же… это же… Издевательство!

– Точно!

Однако он не смог удержать улыбку.

– Это был номер, я вам скажу! Приехала полиция, а женщины из соседних домов кричали и ругались. Асбьёрн утверждал, что это политическая акция протеста против монархии. Он собирался сжечь кошачий труп и уже развёл костёр, когда появились полицейские и прекратили всё это. Вы должны понять, только что ушёл любимый народом король Хокон…

Внезапно улыбка пропала. Глаза потемнели, казалось, мужчина вглядывается в себя, в прошлое.

– Хуже было другое, – тихо прибавил он. – Хуже было то, что он нарядил Андерса палачом. Раздел его до пояса, на голову нацепил чёрный капюшон. Агнес Мохауг была потрясена до глубины души. Но уже ничего нельзя было поделать.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Не было слышно ни тиканья часов, ни радио. Квартира Харальда Хансволда совсем не походила на жилище пожилого человека. В комнатах стояла современная мебель, окна были завешены белыми шторами, и, конечно, ни одного цветочного горшка на подоконнике.

– Вы читали Ревхайма? – спросил он дружелюбно.

– Да. Почти всё. У меня такое впечатление, что в школе ему часто доставалось от сверстников. Он был таким… откровенным. Бунтарём, как вы сказали. Ему хватило решимости… чтобы стать одиночкой. Сохранив идеалы, которые так свойственны тому возрасту.

– В его книгах есть и ещё кое-что, – сказал он. – Кроме идеалов старшеклассников.

– Согласна. А Андерс Мохауг был его…

– Я уже сказал, – проговорил Хансволд, раскуривая трубку. – Андерс Мохауг легко поддавался влиянию. Все остальные шарахались от него, как от чумного, а Асбьёрн Ревхайм был с ним дружелюбен. А может…

И он снова погрузился в себя, будто пытаясь разобраться в своих воспоминаниях.

– Может, он с ним не дружил. Он его просто использовал. Сейчас я в этом не сомневаюсь. Ревхайм отличался крайней жестокостью, и подтверждений тому немало, в том числе и в его книгах. А Андерс Мохауг с трудом соображал. Так что это совсем не дружба.

– Не говорите так, – сказала Ингер Йоханне.

– Именно так всё и было.

Впервые в его голосе почувствовался какой-то холодок.

– Вы слышали когда-нибудь, – вдруг спросила Ингер Йоханне, – об уголовном деле тысяча девятьсот шестьдесят пятого года?

– О чём?

– Андерс когда-нибудь имел проблемы с полицией?

– Эх… Да его каждый раз засовывали в камеру, когда Асбьёрн придумывал что-нибудь новенькое и брал его с собой. Но никогда ничего серьезного.

– Это вы так полагаете?

– Скажите…

Теперь она могла поклясться, что он видит как орёл. Казалось, что серая плёнка делала его левый глаз больше правого, и было невозможно оторвать от него свой взгляд.

– Вы не могли бы уточнить, что именно вас интересует?

– Я знаю, что мать Андерса в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, после того как сын умер, обратилась в полицию. Она полагала, что её сын был виновен в преступлении, которое случилось за несколько лет до того. Очень серьёзном. За него был осуждён другой человек.

– Агнес Мохауг? Вы хотите сказать, что фру Мохауг заявила в полицию на собственного сына? Исключено.

И он энергично замотал головой.

– Но он же к тому времени умер.

– Не имеет значения. Эта женщина жила ради Андерса. У неё кроме него ничего не было. И она заслуживает большого уважения за то, что ухаживала за ним до самого конца. А заявить на него… Даже после…

Он положил трубку на край пепельницы.

– Не могу в это поверить.

– И вы никогда не слышали… каких-нибудь слухов?

Хансволд усмехнулся и сложил руки на животе:

– Я слышал столько слухов, что давно уже научился не обращать на них никакого внимания. Это ведь маленький городок. Но если вы имеете в виду слухи об Андерсе, то… Нет. Ничего о том, что вы говорили.

– То есть?

– О том, что парень совершил что-то более сёрьёзное, чем убийство кошки.

– В таком случае, больше не стану вам мешать.

– Ну что вы! Рад был познакомиться.

Когда он провожал её до входной двери, она обратила внимание на большую фотографию пятидесятилетней женщины, висевшую на стене в коридоре. Форма очков указывала на то, что фотографию сделали в семидесятых.

– Моя жена, – сказал Хансволд, кивнув в сторону портрета. – Рэнди. Замечательная женщина. У неё было особое отношение к Андерсу. Фру Мохауг могла положиться на Рэнди. Когда Андерс приходил к нам, они могли часами собирать мозаики или играть в настольные игры. Рэнди всё время поддавалась ему. Словно он был маленьким мальчиком.

– А он ведь и был таким, – заметила Ингер Йоханне. – В некотором смысле.

– Да. В некотором смысле он был маленьким мальчиком.

Он повернулся к ней, потирая переносицу:

– Но при этом он был мужчиной. Взрослым сильным мужчиной. Не забывайте об этом.

– Не буду, – ответила Ингер Йоханне. – Огромное спасибо за помощь.

На обратном пути она проверила голосовую почту на мобильном. Два сообщения от Ингвара: он благодарил за помощь и интересовался, где она находится. Ингер Йоханне снизила скорость и пристроилась за трейлером. Она прослушала сообщения ещё раз. В последнем слышалось нечто вроде раздражения, а может быть, даже тревоги. Ингер Йоханне попыталась разобраться, нравится ли ей это.

Три раза звонила мама. Ингер Йоханне знала, что та не успокоится, пока не дозвонится до дочери, так что перестроилась в крайний ряд и набрала номер матери.

– Привет, мам.

– Здравствуй! Как хорошо, что ты позвонила. Твой отец как раз о тебе спрашивал, он…

– Вот сам бы и позвонил. Передай ему привет.

– Позвонить? Но тебя ведь никогда нет дома, девочка моя! Мы очень волнуемся, от тебя и весточки не было, ты вернулась уже несколько дней назад, но так и не позвонила нам. Тебе удалось побывать у Марион? Как у неё дела с новым…

– Я никого не видела, мама. Я ездила по работе.

– Да, да, но когда ты раньше бывала в тех краях, ты ведь…

– У меня сейчас очень много дел. Когда я освобожусь, я обязательно к вам приеду.

– Хорошо. Замечательно.