Бешеные псы - Грейди Джеймс - Страница 42

Она сообщила наш заказ в микрофон, а сама пошла за пустыми стаканами, расставленными перед висевшим на задней стенке американским флагом.

— А что, если кто-нибудь заберется в «БМВ»? Уведет его? — шепнул я Зейну.

— Угонит угнанную машину? — Зейн кивнул в сторону исполнительницы собственных песен Терри, которая расхаживала по залу, нежно заключая в объятия своих дневных подружек. — Чтобы заняться в ней сексом?

— Я не шучу! При чем здесь эта дурацкая песня?

— Конечно, конечно, — ответил он, протягивая мне пиво. — Расслабься.

Рассел втиснулся между нами:

— Вы знаете, где мы?

— Вывесок тут до черта, — сказал я ему.

— Да нет, вы хоть понимаете, где мы? Есть места, — продолжал он, — где люди проникаются магией. Где искусство обретает свою публику, и они смешиваются. Это вроде нью-портского фестиваля, или «Коттон-клуба» в Гарлеме, или клуба «Пещера» в Ливерпуле, где начинали «Битлз», или техасских кабаков, откуда вышли Хэнк Уильямс и Бадди Холли… или, черт побери, театр «Глобус».

— Не надо строить красивых теорий, — заспорил я. — Все затрещит по швам, если ты сравнишь грязную пивную с жалкой подсветкой, пьяными парнями из колледжа, горсткой фабричных ребят и забористой рокершей, как-там-ее-зовут, и — Шекспира.

— Эй, послушай: американские поэты отложили перья, чтобы взяться за гитары.

— А что, если они безголосые?

— Ты это про Боба Дилана?

— Уильям Карлос Уильямс написал отличные стихи уже после атомной бомбы, телевидения…

— Этот пижон из Джерси? — спросил Рассел. — Который любил Синатру и хипповал тут повсюду?

— Держите, парни!

Дымящиеся тарелки с политыми красным соусом спагетти плюхнулись перед нами на стойку.

— А это место, — зашептал Рассел, — это место… Музыка, идущая от сердца народа, против всей этой лощеной публики. Конечно, тогда, в семидесятые, я был еще ребенком… Эта сцена… Спрингстин.

Рассел покачал головой.

— Может, если бы я не беспокоился, что мир летит в тартарары, может, если бы я до конца поверил в свою музыку и слова, то мне насрать было бы на Дядюшку Сэма. То есть я хочу сказать, что был — и остаюсь — хорошим рокером, а он этого не переносит, потому что мои песни стоили и стоят гораздо больше, чем его высшие цели… Но все это вилами на воде писано, — сказал он, очарованно глядя на сцену, где инструменты затихли перед большим белым пони. — Если бы да кабы.

Зейн, терпеливо слушавший бесплодные излияния Рассела о том, что могло бы быть, решил прервать их:

— Ешь.

Рассел послушно принялся за еду.

— Сколько у нас осталось денег? — шепотом спросил у меня Зейн.

— Не густо, — ответил я. — Автобус, мотель и что вы там покупали в маркете…

— Ладно. Дай мне сто долларов.

Глаза его не просили — приказывали. Взяв банкноты, которые я потихоньку сунул ему, он знаком подозвал барменшу, спросил:

— Где управляющий?

Барменша указала на элегантную женщину с отливающими медью волосами.

Зейн, локтями распихивая толпу, добрался до управляющей. Она выслушала его, а затем повернулась в нашу сторону и внимательно и серьезно поглядела на нас. Что-то сказала Зейну.

— Чего это он делает? — шепотом спросила у меня Хейли.

Протиснувшись сквозь толпу, Зейн обратился к певице Терри, которая сидела вместе со своей компанией и командой. Она что-то ответила ему. Зейн тоже что-то сказал. Терри пожала плечами в знак согласия.

Зейн дал ей сто долларов из нашего оперативно-неприкосновенного запаса.

Потом снова вернулся к нам, сказал Расселу:

— О'кей, за все уплачено. Засучи-ка рукава. Да не промахнись.

— Что? — спросил Рассел.

— Сцена в «Каменном пони» теперь в твоем распоряжении, — сказал Зейн.

Рассел вытаращился на него. Потом на меня.

Сердце подсказало мне нужные слова:

— Давай-давай. Не трать время попусту.

Вечность замерла на мгновение; Рассел только смотрел на нас, ничего не говоря, глаза его затуманились.

Потом он повернулся и, протискиваясь сквозь толпу, направился к сцене.

Слева от себя я увидел, как медноволосая управляющая что-то говорит звукооператору, который бегом бросился к радиорубке, расположенной напротив сцены. Антракт закончился, пора было снова браться за работу.

Рассел остановился перед сценой. Он явно колебался. Затем одним прыжком запрыгнул на подмостки, оказавшись в окружении гитар, ударных, синтезатора и стоявшего у дальней стены белого пони.

Терри и ее команда через весь зал следили за своей дорогой аппаратурой.

Рассел провел пальцем по струнам маленькой, полностью электрической гитары. Взгляд его остановился на классической деревянной акустической гитаре с микрофоном. Он взял ее в руки.

— А что, если он облажается? — спросил я у Хейли.

— Тогда мы больше ни слова не услышим от него о роке. Впрочем, пусть попробует. Всем рано или поздно подрезают крылья.

Но мы оба дружно осушили свои стаканы.

Звукооператор направил белый луч прожектора на Рассела. Установил микрофон на «концертное исполнение».

— У-у-у! — завопила барменша и захлопала. — Давай, старичок!

— Это для тебя, — сказал я Зейну.

— Это для всех нас, — прозвучало в ответ.

Стоя на сцене, Рассел выдавал нестройные, фальшивые гитарные переборы.

В замешательстве толпа притихла. Люди шаркали по паркету, надеясь, что парень на сцене наконец уйдет, если они утихомирятся.

И тогда, о тогда Рассел разрушил их упования.

Под нервное, импульсивное бренчание гитары, наклонившись вперед, он огорошил их тем, чего они никогда не слышали: акустическая гитара пулеметными очередями выпаливала в толпу классику Ричарда Томпсона. Начиная с третьей строчки Рассел овладел залом, пальцы его так и летали по струнам, аккомпанируя поэтическому крещендо.

Зейн пробрался к медноволосой управляющей. Я увидел, как она смеется, поднимает левую руку с выставленным указательным пальцем и качает головой в смысле извините.

«Зейн! — подумал я с каким-то счастливым трепетом. — Верняк! Руководи этим прорывом! Не упускай момент».

Рассел в последний раз тронул струны. Отступил от микрофона, чтобы перевести дыхание.

Толпа завопила, захлопала, засвистела.

На другом конце переполненного зала Терри и ее команда стоя аплодировали Расселу.

Рассел еще раз прошелся по струнам. Потом объявил, что сейчас исполнит знакомую всем песню «All For You» группы под названием «Систер Хейзл». Но вместо этого он продолжал перебирать струны, настраивая хор толпы на единый лад, как если бы ожидал, что вот сейчас что-то случится. Я подумал, почему — из всех песен, которые он знал, — Рассел выбрал именно эту.

Терри отбежала от своей группы, промчалась по всему залу, чтобы сунуть наши деньги в карман Зейна, запрыгнула на сцену и схватила микрофон. Рассел улыбнулся ночной темноте, даже не взглянув на Терри, наклонился к своему микрофону, спел первую строчку песни, а потом замолчал, пока Терри, задыхаясь, пела вторую. Затем посмотрел на нее. И Терри поняла, что это идеальная песня для дуэта, в котором каждый из певцов может попеременно напевать строчки о потерянном времени и любви.

Ее группа была уже на сцене: второй гитарист наигрывал что-то, стоя за Расселом, а синтезаторщик передавал Терри гитару, пока ударник разбирался со своими палочками, ища момент для вступления…

И вот наконец все вместе слились в радостной песне — толпа взревела.

Стоявшая сзади барменша завопила:

— Танцуют все!

Эрик рывком бросился в хиппующую толпу, повинуясь ее приказу.

Хейли последовала за ним, выкрикивая команду:

— Оставайся со мной! Слушайся только меня!

И оба принялись энергично отплясывать рок. Эрик волнообразно взмахивал руками, ведь лучшая женщина, которую он когда-нибудь любил, танцевала с ним, вовсе не собираясь умирать.

Двести человек сотрясали танцплощадку. Напротив сцены была звукооператорская — невысокая, лепившаяся к стене площадка с микшером, подсветкой и прочими причиндалами. Звукооператор мотал головой, призывая меня присоединиться к нему: оттуда было лучше видно.