Пять забавных медвежат - Бондаренко Владимир Никифорович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/9
• Следующая

Но вскоре пришла мать, принесла раков. Спиря увлёкся ими и забыл, что кто-то прячется в чаще, ждёт его… Так он и не узнал тогда, кто же это с ним перекликался и водил его по лесу.

Вот какая история приключилась с медведем Спиридоном, когда он ещё был медвежонком и звали его Спирей.

Обветшали у медведя Спиридона и медведя Лаврентия берлоги. Самим подправить — сил нет, одряхлели медведи, состарились. Медвежат помочь попросили. Медведь Лаврентий Ивашку позвал, а медведь Спиридон — Мишука.

— Помогите, ребятки, зима скоро.

Откликнулись медвежата, пришли. Правда, Ивашка без особой радости приглашение принял. Он сызмала к делу не привык, тем более для кого-то. Но мать сказала:

— Иди.

И соседи сказали:

— Сходи.

И Ивашка пошёл. Нагрёб листьев дубовых, постель медведю постелил. Попытал — жестковато. Надо бы ещё подстелить, чтобы помягче было, но сказал самому себе Ивашка:

— И чего это я радеть буду, силу тратить. Для себя, что ль, стараюсь. И так сойдёт. Не мне спать — Лаврентию. Поспит. Да и спать-то зиму всего только.

Слукавил медвежонок, поприберёг силу.

За дверь принялся. Косяки новые срубил, порог оправил. Смотрит — эх, не рассчитал он немного. Повыше бы надо притолоку поднять. Поскрёб в затылке — переделать если? Но тут же сказал самому себе:

— И чего это я радеть буду, силу тратить? Не мне ходить, нагибаться — Лаврентию. И так сойдёт.

Опять слукавил медвежонок, поприберёг силу.

А Мишук в это время у медведя Спиридона трудился. Настелил ему постель новую. Полежал на ней, поднялся.

— Жестковата, а на ней зиму лежать. Мне жестковата, а медведь Спиридон — старичок, ему ещё жёстче будет. Умягчить надо.

Принёс ещё охапку пахучих дубовых листьев, уложил на кровать. Полежал, сказал:

— Вот теперь всю жизнь можно лежать и бока не отлежишь.

Дверь ремонтировать начал. Смотрит — низковата, повыше притолоку поднять надо, чтобы медведю Спиридону не пригибаться, когда он в берлогу входит.

— Старичок он, тяжело ему гнуться-то. Да и дела не так уж много. Порадеть надо для старика.

И перестроил Мишук дверь медведю Спиридону.

Закончили медвежата дело своё, попрощались с медведями. Осмотрел медведь Лаврентий свою берлогу, сказал:

— Спасибо, Ваня, мне самому и так бы не сделать: сил нет.

А медведь Спиридон осмотрел работу Мишука и сказал:

— У, если бы у меня даже и сила была бы, я бы так не сделал: нет у меня сноровки такой, как у тебя, Мишук.

И ходит теперь по роще и говорит всем:

— Придите, поглядите, как мне Мишук берлогу отделал. Светло, чисто, будто солнышко зажёг в ней.

А медведь Лаврентий, тот ничего не говорит, и Ивашка обижается на него. Даже сказал Мишуку при встрече:

— Отчего это так: делали мы с тобой, Мишка, одинаковое дело, а хвалят нас почему-то по-разному. Как ты думаешь, почему?

— Наверное, у медведя Спиридона сердце доброе, — сказал Мишук.

И Ивашка с ним согласился:

— Наверное.

И тут же пожалел:

— Лучше бы мне досталось медведю Спиридону помогать: теперь бы он меня хвалил.

У всех у нас были матери, была мать и у медведя Михайлы. И говорила она ему, когда он ещё медвежонком был:

— В лесу жить — с лесом дружить.

На всю жизнь запомнил медведь Михайло эту материнскую мудрость. И ещё говорила она ему:

— Без друзей и товарищей в лесу не прожить. Кто тебе при случае поможет?

И эту мудрость матери запомнил медведь Михайло на всю жизнь. И сказал самому себе:

— Верно, друзья для того и нужны, чтобы помощь оказывать. И чем больше друзья для меня сделают, тем мне меньше самому делать достанется.

Но всё время, чтобы только тебе да тебе помогали, так ведь и в лесу тоже нельзя. Поэтому медведь Михайло, если звали его товарищи берлогу помочь поставить или ещё что сделать, никогда не отказывался, говорил:

— Обязательно приду.

А про себя думал: «И не неволит вроде никто, а идти надо». Правда, идти не торопился, говорил:

— Зачем спешить? Чем позже приду, тем меньше мне дела достанется.

И всегда старался прийти к вечеру, когда уже всё сделано. Возьмёт веник, подметёт вокруг, скажет:

— Вот и всё теперь. Живи.

Скажет так, будто это он товарищу берлогу поставил. Ставили её все, целый день потели. Ставили сообща, а Михайло мёл один, на виду у всех. И говорили все потом:

— Чисто отмёл как.

Доволен Михайло: заметили.

А случалось и так: придёт Михайло, а уж всё сделано и даже отметено от берлоги, вроде и остаётся ему лишь повернуться и уйти домой, но Михайло и тут не терялся. Распахнёт окошко, скажет:

— Пусть дух нежилой уйдёт… Ух, как свежим ветерком потянуло. Вот теперь хорошо. Живи, дыши, радуйся.

И опять говорил так, будто это он товарищу берлогу поставил.

Другие целый день трудились, не обращали внимания, кто что делает. А вот как Михайло окошко распахнул, все видели. И говорили при этом:

— Смотри-ка, а ведь и в самом деле совсем другой воздух в берлоге стал, как он окошко открыл.

Слушал Михайло, что о нём говорят, и думал: «В лесу только так жить надо. Делай всегда пусть даже пустяковое, но видное дело, и пойдёт о тебе добрая слава».

Так он и жил: прикидывал да выгадывал, как бы не переработать, как бы кому лишнего не сделать. Берёг себя, не утруждал. Но поняли вскоре медведи — хитрит Михайло, лукавит. Решили и ему хитростью отплатить. Собрался он однажды берлогу новую ставить. Обошёл всех, позвал:

— Приходите.

И все пообещали:

— Придём. Ты же к нам приходил.

На другое утро Михайло пораньше проснулся: скоро товарищи начнут собираться, надо их работой наделить. Сам на пеньке сидел, ни за что не брался. Зачем? Чем больше другие сделают, тем меньше ему достанется.

До обеда прождал, никто не идёт. И до вечера никто не показался. Да и на следующий день никого не видно было. И пришлось медведю Михайле самому деревья для берлоги валить, самому таскать их, разделывать. И когда уже была поставлена берлога, повалили из чащи товарищи. Бегают, суетятся. Кто веничком полы метёт, кто окошки распахивает, а медведь Спиридон на крышу забрался, поглядеть, не попало ли чего в трубу, а то начнёт топить Михайло печь, и пойдёт дым в берлогу.

Все осмотрели, все оглядели, сказали:

— Порядок. Живи, Михайло, и радуйся. Важная берлога получилась.

Поклонился Михайло всем, сказал:

— Спасибо.

Хотел было добавить: «За науку спасибо», — но раздумал: и так всем понятно, за что он благодарит их.

Проходил медведь Михайло под яблоней и приметил яблоко на вершине. Постоял, поглядел на него, пятернёй в затылке поскрёб, сказал:

— Налилось, да недоспело. Но ничего, дойдёт.

Только сказал так, а Енот выходит из-за берёзки. И не звал его медведь, сам вышел, лишний раз на глаза показаться, авось пригодится.

— Что, Михайло Иваныч, яблочком любуешься?

— Любуюсь. Да оно зеленоватое пока. Не дошло, не нарумянилось.

И вдруг насупился, сдвинул брови косматые, забасил:

— А ты что, тоже на него заришься? Смотри у меня. Это яблоко я себе выглядел. Доспеет, сорву.

Сказал и ушёл, а Енота будто столбняк прошиб. С места сдвинуться не может. Хлопает себя лапками по груди, приговаривает:

— А батюшки! Как же мне теперь быть? Сорвёт кто-нибудь облюбованное медведем яблоко, а медведь меня виноватить будет. Ах ты, недоля какая!

• Предыдущая
• 5/9
• Следующая