Бархатные коготки - Гарднер Эрл Стенли - Страница 18

• Предыдущая
• 18/42
• Следующая

– Из того, что мне известно, она ничего не наследует, кроме суммы в пять тысяч долларов.

Сержант высоко поднял брови и присвистнул.

– Это совершенно меняет суть дела.

– Какую суть дела? – спросил Гриффин.

– Ну, все предпосылки следствия, – объяснил Хоффман. – Ее существование зависело от того, останется ли мистер Белтер в живых. С момента его смерти она практически оказывается на мостовой.

– Насколько мне известно, они жили друг с другом не самым лучшим образом, – поспешил объяснить Гриффин.

– Это еще ни о чем не свидетельствует, – ответил Хоффман задумчиво. – В таких случаях мы стараемся прежде всего установить мотив.

Мейсон широко улыбнулся Хоффману.

– Неужели вы серьезно могли предполагать, что миссис Белтер убила своего мужа? – спросил он таким тоном, как будто сама мысль об этом была смешной.

– Я провожу предварительное следствие, мистер Мейсон. Я пытаюсь установить, кто мог убить. Мы всегда перво-наперво ищем мотив. Вначале необходимо установить, кто получает выгоду от убийства, а уж затем…

– В таком случае, – вмешался Гриффин трезвым голосом, – подозрение должно пасть на меня.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Хоффман.

– Согласно завещанию, – медленно сказал Гриффин, – я наследую все. Я не делаю из этого особого секрета. Дядя Джордж симпатизировал мне больше кого-либо другого. Это значит, что он симпатизировал мне настолько, насколько позволял ему характер. Потому что я сомневаюсь, чтобы он вообще был способен на настоящую любовь и симпатию к кому бы то ни было.

– А какие чувства питали к нему вы? – спросил Хоффман.

– Я очень уважал его ум, – ответил Гриффин, старательно подбирая слова. – Я ценил некоторые черты его характера. Он жил совершенно одиноко, потому что у него было обостренное чувство на всякого рода ложь и лицемерие.

– Почему это должно было осуждать его на жизнь одиночестве? – спросил Хоффман.

Гриффин сделал чуть заметное движение плечами.

– Если бы у вас был ум, как у моего дяди, – сказал молодой человек, – то вам не нужно было бы спрашивать. У Джорджа Белтера был мощный интеллект. Он мог каждого увидеть насквозь, заметить любую фальшь. Он принадлежал к людям, которые никогда ни с кем не дружат. Он был настолько самостоятельным, что ему не требовалось искать опоры в ком-либо, поэтому ему не нужны были друзья. Его единственной страстью была борьба. Он сражался с целым миром, сражался со всеми и с каждым.

– Только не с вами? – вставил Хоффман.

– Нет, – признался Гриффин, – со мной он не сражался, потому что мне плевать на него и на его деньги. Я не подлизывался к нему, но и не обманывал его. Я говорил ему, что я о нем думаю. Я был с ним честен.

Сержант Хоффман прищурил глаза.

– А кто его обманывал?

– Что вы хотите узнать?

– Он, вы сказали, любил вас потому, что вы его не обманывали.

– Так оно и было.

– Вы подчеркнули себя.

– Это вышло случайно, я не имел намерения подчеркивать свою скромную особу..

– А что с его женой, миссис Белтер? Он ее любил?

– Не знаю. Он не разговаривал со мной о жене.

– Она его, случайно не обманывала? – не уступал сержант Хоффман.

– Откуда я могу это знать?

Хоффман не спускал глаз с молодого человека.

– Вы не слишком-то разговорчивы. Ну, что же, раз вы не хотите говорить, ничего не поделаешь.

– Но, я хочу говорить, сержант, – возразил Гриффин. – Я скажу вам все, что вы пожелаете узнать.

Хоффман вздохнул:

– Вы можете точно сказать, где вы были в то время, когда было совершено преступление? – устало спросил он.

Гриффина залил румянец.

– Мне очень жаль, сержант, но я не могу.

– Почему?

– Потому что во-первых не знаю, когда было совершено преступление, а во-вторых, даже если бы мне это было известно, я не смог бы вспомнить, где я тогда находился. Я боюсь, что немного перебрал сегодня. Вначале я был в обществе одной молодой особы, а попрощавшись с ней, заглянул еще в пару приятных мест. Когда я хотел вернуться домой, у меня спустила проклятая шина, и я понимал, что слишком пьян, чтобы починить ее. Я пытался найти какой-нибудь гараж, чтобы оставить автомобиль и взять такси, но лило как из ведра. В результате я ехал и ехал на проклятой спущенной шине и это, должно быть, тянулось целый век.

– Действительно, шина порвана в клочья, – признал Хоффман. – Кстати, кто-нибудь еще знал о завещании вашего дяди? Видел его кто-нибудь, кроме вас?

– Да. Мой адвокат.

– Так у вас есть адвокат?

– Конечно. Что в этом удивительного?

– Кто является вашим адвокатом?

– Артур Этвуд. У него офис в Мьютуэлле.

Сержант Хоффман повернулся к Мейсону:

– Я о таком не слышал. Вы его знаете Мейсон?

– Да, я имел с ним пару раз дела. Такой лысый, приземистый… Специализировался когда-то по делам возмещений за телесные повреждения. Кажется он, как правило, устраивал дела без Суда и получал хорошие возмещения.

– Как случилось, что вы видели завещание в присутствии своего адвоката? – обратился Хоффман к Гриффину. – Это довольно необычно, чтобы завещатель приглашал наследника вместе с его адвокатом для того, чтобы показать им завещание.

Гриффин сжал губы.

– Об этом вам придется поговорить с моим адвокатом. Я не хочу в это соваться. Это сложное дело, я не желаю об этом дискутировать.

– Хватит крутить! – рявкнул сержант Хоффман. – Говорите, как все было! Быстро!

– Что это означает? – спросил Гриффин.

Хоффман повернулся лицом к молодому человеку и взглянул на него сверху вниз. Челюсть у сержанта слегка выдвинулась вперед, терпеливые глаза приобрели вдруг жесткое выражение.

– Это значит, мистер Гриффин, что подобный номер у вас не пройдет. Вы пытаетесь кого-то покрывать или играть в джентльмена. Одно или другое. Это вам не удастся. Или вы мне сейчас же скажете то, что знаете, или поедем с нами в Управление.

Гриффин стал покраснел от гнева:

– Вы что себе позволяете, сержант? Не слишком ли резко начинаете?

– Меня мало трогает, как я начинаю. Дело идет об убийстве, а вы сидите в кресле и играете со мной в кошки-мышки. Ну, отвечайте, быстро! О чем был тогда разговор и как случилось, что дядя показал завещание вам и вашему адвокату?

– Вы, наверное, понимаете, что я говорю под принуждением?

– Понимаю, понимаю. Говорите.

– Итак, – начал Гриффин, явно затягивая, – я уже дал вам понять, что дядя Джордж не лучшим образом жил со своей женой. Он рассчитывал подать на развод, если ему удастся достать доказательства ее неверности. У нас с дядей были общие интересы и однажды, когда мы разговаривали втроем, с нами был мистер Этвуд, дядя вдруг достал завещание. Мне было неловко, у меня не было желания в это углубляться, но Этвуд подошел к делу как адвокат.

Гриффин повернулся к Мейсону:

– Я думаю, что вы понимаете ситуацию, правда? Кажется, вы ведь также адвокат.

Хоффман не спускал глаз с лица Гриффина.

– Не отвлекайтесь, мистер Гриффин, – посоветовал полицейский. – Рассказывайте, что было дальше?

– Дядя Джордж принялся острить в адрес жены, после чего показал нам какую-то бумагу и спросил мистера Этвуда, как адвоката, имеет ли юридическую силу завещание, написанное завещателем собственноручно или также требуется подтверждение двух свидетелей? Еще дядя сказал, что написал завещание, но опасается попыток опротестовать его, поскольку слишком мало отписал супруге. Он сказал, что завещал ей всего пять тысяч долларов, и добавил, что все остальное останется мне.

– Значит, вы не читали сам текст завещания? – спросил сержант.

– Собственно, нет, – ответил Гриффин. – Ну, по крайней мере, я не изучал его внимательно, вчитываясь в каждое слово. Я лишь бросил беглый взгляд на него и увидел, что оно написано почерком дяди Джорджа. Ну, и он ведь сам все сказал. Мистер Этвуд просмотрел завещание более тщательно.

– И что было дальше? – спросил полицейский.

– Это все, – ответил молодой человек.

• Предыдущая
• 18/42
• Следующая