Девятый круг - Белл Алекс - Страница 22

Когда немецкий офицер обнаружил чердак, где скрывался Владислав Шпильман, последний решил, что немедленно будет убит выстрелом в голову, как были убиты многие из тех, кого он знал. Но вместо того чтобы выстрелить Шпильману в голову, немец принес ему еду, завернутую в свежую газету, из которой тот понял, что война близится к концу. Он также принес одеяла, чтобы Шпильман мог защититься от холода. Почему он сделал это? Почему?

В своих воспоминаниях Шпильман пишет, что, если бы не помощь этого человека и если бы не газеты, которые тот приносил и которые свидетельствовали о неминуемом поражении Германии, если бы не эти два обстоятельства, он бы сам лишил себя жизни, ибо был не в силах существовать, постоянно испытывая страх, постоянно страдая от сознания того, во что превратилась его жизнь… А ведь всего несколько лет назад он был известным пианистом, работавшим на польском радио.

Когда Хозенфельд пришел повидать Шпильмана в последний раз, перед тем как покинуть Варшаву вместе со своим подразделением, тот пытался уговорить капитана принять от него в подарок часы — единственную оставшуюся у него ценную вещь — в знак благодарности за все, что Хозенфельд сделал для него. Но последний категорически отказался взять их. Часы еврея, колокол базилики… как эти предметы становятся такими важными в то время, когда должны были бы вовсе не иметь значения? Почему они так важны?

Как же это получилось с немецким капитаном? Он что, родился героем? Разумеется, нацистская Германия была далеко не идеальной средой для поощрения героизма, так, может, он просто родился таким? Может, все дело в его генетической предрасположенности к смелости и порядочности? Эта история пугает меня. Мне по душе, когда есть белое и есть черное. Тогда я чувствую себя нормально. Фашисты не должны быть героями. Так же как ангелы не должны быть дьяволами. Это неправильно. Когда я смотрю на фотографии некоторых известных нацистских военных преступников, то далеко не все из них выглядят воплощением зла. Не все выглядят порочными. Не все выглядят бессердечными. Некоторые имеют вполне человеческий облик. И это несправедливо — изверги должны и выглядеть как изверги. Им не должно быть позволено пребывать среди других людей так безукоризненно замаскированными…

Было, наверное, уже около девяти вечера, когда мне под дверь сунули записку. Я только что закончил читать воспоминания Шпильмана и пошел на кухню за стаканом воды, когда услышал тихое шуршание листа бумаги, просовываемого под дверь. Я обернулся и в этот самый момент услышал звук шагов, быстро удаляющихся по коридору. Я выбежал из кухни, распахнул входную дверь и выглянул в коридор. Он был уже пуст. Захлопнув за собой дверь, я побежал в конец коридора и оказался там в тот момент, когда закрывались двери лифта, так что увидеть того, кто туда вошел, мне не удалось. Моя квартира расположена на седьмом этаже, а лифт у нас один, так что мне осталось лишь броситься бежать вниз по лестнице, где я то и дело скользил по ступенькам и спотыкался на бегу, пока не выскочил на улицу.

Кто, черт его побери, знает, где я живу? Единственный человек, которому известен мой адрес, — это Стефоми. Но я не могу поверить, чтобы он засовывал записку мне под дверь, а потом убегал к лифту. Помимо всего прочего, если бы он действительно намеревался помучить меня, то, будучи умным человеком, непременно нашел бы для этого более тонкий и изощренный способ.

Увы, мне не хватило прыти, чтобы опередить лифт: он уже стоял внизу пустой. Вестибюль тоже был пуст, за исключением маленького темнокожего мальчугана, маячившего у входных дверей. Я уже собирался спросить его, не видел ли он кого-нибудь, когда в поле моего зрения оказалась знакомая девушка-подросток.

Своих соседей я вижу не часто. Наверное, общению не способствует мой распорядок дня: я часто ухожу из дому ранним утром и не возвращаюсь до позднего вечера. Это была та самая беременная девушка, с которой я пробовал заговорить пару месяцев назад. Как она сказала, ее зовут?.. Кейси Марч? С тех пор я видел ее несколько раз, когда она возвращалась в свою квартиру так же поздно, как и я. Все это время я чувствовал себя неловко, чтобы заговаривать с ней после той дурацкой сцены, и даже старался по возможности не попадаться ей на глаза, если замечал ее появление.

Я вздрогнул от неожиданности, услышав, как она принялась ругать мальчика за то, что тот заставил ее ждать, потом схватила его за руку, и они направились в город. Мне было жаль ее, когда я видел, как поздно она возвращается домой. У меня сложилось впечатление, что у нее вечерняя работа, но я не знал, как она устраивала мальчика на то время, пока находилась на работе. Она не могла быть его матерью, поскольку ему было лет восемь. Я предположил, что она — его сестра. Никого напоминавшего их родителей я не видел ни разу. Было похоже, что здесь они живут вдвоем. У меня возникло желание представиться ей нормальным образом, но после упомянутой сцены она, наверное, сочла меня психопатом — человеком, не помнящим даже своей фамилии.

Поскольку не было никаких признаков таинственного почтальона, я вернулся в свою квартиру. В кухне я подобрал с пола записку и подошел с ней к столу. Это был сложенный пополам лист писчей бумаги формата А4. Я сел и развернул его. А затем некоторое время сидел, уставившись в текст. Так же как и на фотографиях, слова были аккуратно выведены печатными буквами, поэтому сказать что-либо о характере почерка не представлялось возможным. Послание было на латыни, но поскольку я, похоже, и этим языком владел свободно, то прекрасно понял его содержание. Как мне хотелось догнать того, кто доставил мне эту записку! Ее текст гласил:

FACILIS DESCENSUS AVERNO, NOCTES ATQUE DIES РАТЕТ ATRI IANUA DITSIS. Я тотчас узнал фразу из «Энеиды» Вергилия. Вот ее перевод: «Ворота Преисподней открыты день и ночь, спускаться в Ад приятно и легко».

Под цитатой была еще одна фраза, тоже по-латыни. В переводе она звучит так:

ДЕВЯТЫЙ КРУГ НЕ МОЖЕТ СКРЫВАТЬ ТЕБЯ ВЕЧНО.

Я уронил записку на стол и опустил голову на руки.

Вот такие дела… Я начал всерьез думать о том, что схожу с ума. И опять возник страх, всегда страх. Мой сон в ту ночь был беспокойным, заполненный немецкими солдатами, замученными евреями и красными сверкающими кругами крови, внутри которых находились ангелы. Среди ночи эти кошмары пробудили меня, и я пошел в ванную, чтобы плеснуть холодной воды на покрытое испариной лицо. Я стоял, склонившись над раковиной, когда услышал позади шум. Это был отчетливо слышимый звук бушующего огня. Я медленно выпрямился, при этом холодная вода продолжала стекать по лицу. В зеркале отражались двое. Одним из них был огненный человек, который уже являлся мне в моих ночных видениях. Вторым была таинственная женщина из закоулка. Их обоих охватывало пламя. Никто из них не двигался. Они просто стояли там и смотрели на меня. А по их телам плясали громадные языки огня, оранжевые и белые.

Конечно, я на мгновение замер, уставившись в зеркало, а потом, издав вопль ужаса, резко обернулся. Но там ничего не было. Только слышался звук моего дыхания, участившегося от испуга, да звон капель, падавших на холодный кафель. Возможно, я еще пребывал в полусне. Но я на самом деле начал всерьез опасаться за свой рассудок. Все мое существование стало представляться мне нереальным. Ну почему я не пошел в полицию сразу? И почему не иду до сих пор? Что скрывается там, в моем подсознании, и не позволяет мне сделать это? Я не мог пойти в полицию. И определенно не могу. Это неоспоримый факт… Но я не могу вспомнить причину этого. И именно это неведение страшит меня больше, чем что-либо иное.

9 октября

Если бы я только знал в ту ночь, что всего через каких-нибудь три дня мне предстоит найти ответы на все эти вопросы… Я благодарю Бога за то, что теперь знаю всю правду о моем прошлом, за то, что теперь мне не придется жить в сомнениях. Только в печали. Мое прошлое и должно было быть очень печальным, не так ли? Разве могло оно быть каким-нибудь иным? Но наконец теперь я знаю. Я знаю все.