Люди золота - Могилевцев Дмитрий - Страница 1

• 1/17
• Следующая

Мальчишки редко бьют всерьёз, чтобы покалечить, уничтожить, раздавить соперника навсегда. Им важнее утвердить свою победу, приятней услышать: «Сдаюсь! Не бей меня больше», чем смотреть на истекающее кровью тело. Разве только подхватят злобу и вражду отцов.

Но на этот раз Инги били сильно. Поначалу он ещё пытался встать – отталкивался от стены, успевал махнуть кулаком – и снова валился в грязь. Наконец замер, скорчившись, прикрыв голову руками. Его ещё пару раз ткнули босыми пятками, и старший из обидчиков, кряжистый не по годам Гюрята, сын купца с Низовой земли, процедил, харкнув:

– Ползи и сдохни, отродье свейское! В зад засунь свою побрякушку! Лошадь он возьмёт на неё, ну! Ничего она не стоит, и соломину на неё не купишь!

Выждал немного – ответит ли побитый? – и добавил, глянув победно на подельников:

– Что, понял уже? Получил науку? Слово поперёк умным людям теперь заречёшься сказать! Пошли, робяты.

Когда они ушли, Инги всхлипнул. Разжал кулак – и дрожащим пальцем осторожно соскрёб грязь с жёлтого неровного кругляша. По ободку его вились странные извивчатые знаки, а в середине виднелось непонятное – то ли дом большой, то ли лицо чьё-то, стёртое, будто покалеченное. Но всё равно кругляш был красивый и тёплый, будто солнечный зайчик.

Дома старуха служанка, охнув, схватились за бадью с дождевой водой, вынула чистую тряпицу. Но Инги оттолкнул её, буркнув:

– Обойдусь. – И добавил, шмыгнув носом: – К дядьке мне надо.

– Да что ты, молодой господин! Он второй день пьёт, ты ж знаешь. Куда к нему?

– Надо мне, – повторил Инги угрюмо.

– Ой, лютый он теперь. Ты ж знаешь, вторая лодка с товаром за полгода пропала. А может, и хуже чего. Боюсь я к нему.

– Тогда я сам пойду.

– Ой не ходи, соколик мой, не ходи, хоть до вечера подожди!

Но Инги уже вышел, грохнув дверью. Пошёл через двор, шлёпая по грязи. Чертыхнулся, помянув злым словом дворового – совсем ленятся, когда хозяин болеет, – встал у дощатой двери, вслушиваясь. За дверью пели хрипло и невпопад, икая и взрыгивая. Инги подумал, стучать или нет. Затем решил, что без стука оно разумней, и, распахнув дверь, шагнул в полутёмную халупу, провонявшую кислой брагой и блевотиной. Тут же шарахнулся, вывернулся – а над головой тонко зазвенел, дрожа, утихая в дереве, длинный нож.

– Так-то вы, дядька, кровину свою привечаете, – буркнул Инги зло, – на ладонь ниже – и прямо бы в лоб!

Дядька – широченный, в сумраке похожий на сгорбленного медведя – рыкнул довольно:

– А ты молодец. Хотя и дурак. Будем считать, квиты. Зачем пожаловал?

– Поговорить хочу.

– И так срочно? Хм… может, ты и вправду дурак? Хм… давай-ка, гляну на тебя. Лицом-то к свету повернись. Повернись, говорю, раз тебе старшой говорит! Хм… втроём работали?

– Впятером.

– У, как дело идёт. Растёшь. Так, гляди, и отца перегонишь. Но впятером – это уже серьёзно.

– Я не про то. Это моё дело – с ним разбираться.

– Ишь ты, его дело. Моя кровина, моё дело, понял! Другим разом они тебя вообще поломают, и что тогда?

– Они мне ещё заплатят, будьте уверены. Не сейчас. Вы ж сами мне говорили: только раб мстит сразу. Но я не затем пришёл. Помните, о чем был у нас разговор? Про то, что и сколько купить можно за добро отцово, и то, какой мой отец был богатый. И все добро отцово – вот в этом, да? – Жёлтый кругляш брякнул о столешницу. – Ну и что? Выходит-то, неправда это. За этот мусор жёлтый и на денарик серебра не дадут. За этот обрезок я и хлеба не купил.

– Щенок!! – Кружка грохнула в стену, покатилась. – Да как ты смеешь говорить мне, брату твоего отца, что я… что я… – Тут дядька неожиданно замолк.

А затем сказал, уже спокойно и раздумчиво:

– Ведь не дурак ты всё-таки. Не обманул я тебя, будь покоен. Но правда моя запоздала малость. Что ж, теперь не самое худшее время объяснить… Подь сюда, садись. Да кружку мою принеси, будь добр. Она хорошая кружка, дорогая.

Инги поднял кружку, поставил на стол. Сам присел на краешек скамьи, не сводя глаз с дядькиных рук – длинных, широченных, заросших рыжей шерстью.

– Эх, было время! – Дядька утробно, раскатисто рыгнул. – Рагнар и Хрольф, рука об руку, кнорр за кнорром вели. Никто с нами не мог совладать. Мы и дрались рядом, спина к спине, когда всё казалось… ну, совсем дерьмово. И всё у нас получалось. А потом… судьба, бывает, человека предаёт. Некоторые говорят: боги предают. Удачи нет, и что поделать? Хоть головой о камень – всё бесполезно. Твой прадед, Асмунд Колено, сюда из Тронделага пришёл с одним копьём и тремя локтями некрашеного сукна. А через пять лет во всём Альдейгьюборге человека богаче его не было. По триста человек с ним выезжало! Вот тогда было время… а потом не стало пути на юг. Боги отвернулись от нас, а вместо них, вместо всего, что везли мы с юга, пришёл с полдня новый бог. Хозяин лжецов, слабый и коварный. Теперь есть только он. Кровь старых богов иссякла. Её нет здесь, люди забыли о ней. Вот это, – смотри, мальчишка! – и есть кровь старых богов!

Кряжистая, заскорузлая рука старого Хрольфа подняла со стола монету, и под зыбким лучиком, падавшим из-под крыши, та вдруг вспыхнула нестерпимым, изжелта-алым, бесноватым пламенем.

– Это называется золото, Инги. Это застывшая кровь богов, ставшая человеческой силой. Не блёклая белесая немочь, чернеющая от пота и солнца. Не разноцветные побрякушки – но настоящее сокровище людей, не гаснущее, не тускнеющее, всегда свежее и яркое.

Инги смотрел как зачарованный на полыхающий, дрожащий огонёк. Потом прошептал:

– Так почему никто не признаёт его здесь? Дядя Хрольф, почему?

– Потому что у здешних людей его больше нет. Они забыли, что такое золото, и не видят в нём проку. – Дядя невесело рассмеялся. – Здешний люд стал глупым и слабым. Он больше не может пробить дороги на полдень, в земли солнца, туда, где рождается золото. А в здешних краях его нет.

– А вы, почему вы не можете пробить? Вы такой сильный, и дядя Хельги, и Олав, и даже тощий Торир – почему вы не можете?

– Ты перечислил почти всех нас, оставшихся. Даже самый сильный воин не совладает с десятью. А тех, кто перекрыл пути на полдень, много. Они – лютые бойцы. Скачут на конях так, будто родились в седле, и стрелы их – смерть. Но хуже всего то, что нет здесь единой власти. Наша кровь ослабла. В каждом городке засел свой ярл, и все грызутся друг с другом, и все грабят купцов. Если и соберёшь войско, чтоб идти на полдень, воевать начнёшь через неделю пути, и потом до самого моря покою не будет. А ты не соберёшь войска, парень. Ты – чужой здесь. И я чужой.

• 1/17
• Следующая