В западне - Кунтс Стивен - Страница 17
- Предыдущая
- 17/126
- Следующая
Как только техник закончил, оператор помахал одному из маршалов рукой, чтобы тот ушел из поля зрения камеры, и комментатор начал.
– Насколько я знаю, вы готовы сделать заявление, сеньор Альдана.
Альдана смотрел прямо в камеру.
– Я Чано Альдана, – начал он с заметным испанским акцентом. – Я ваш самый страшный кошмар наяву. Я – те безликие голодающие массы, которым вы отказали в пище. Я – раб, которого, закованным в цепи, вы принесли на беспощадный алтарь ростовщичества. Я – болезнь, которую вы не хотите лечить. Я – нищий, которого вы прогнали с праздника. Мне вручен ключ от преисподней. И Я открыл ее.
Несколько секунд комментатор стоял, разинув рот, ничего не понимая.
– Сеньор Альдана, вы признаете себя виновным в том, в чем вас обвиняют?
– Это вы виновны, не Я!
– Вы возглавляете Медельинский картель?
– Я бизнесмен третьего мира.
Хотя стало ясно, что это и есть весь ответ, комментатор, без особой надежды, продолжал.
– Вы занимаетесь контрабандой кокаина?
– Я никогда не занимался контрабандой кокаина.
– Ваше заявление дает понять, что люди, которые работают на вас, поднимут волну насилия, если вас не освободят. Это ли вы имели в виду?
– Я имел в виду то, что сказал. И только. Люди, которым известна Моя репутация, скажут вам, что я человек слова.
Подошла очередь Мергенталера спрашивать. Представители телевидения погасили свои лампы.
– Что вы имели в виду, говоря «мне вручен ключ от преисподней»?
– Я Тот, кто низвергнут с небес. Я Тот, которого вы не пустили на пир. Мне вручен ключ от преисподней и Я открыл ее.
– Всего лишь один прямой ответ – вы имеете или не имеете отношение к контрабанде кокаина?
– Я никогда не занимался контрабандой кокаина.
– Действительно ли ваша организация оценивается в четыре миллиарда долларов?
– Я богатый человек, но не знаю, насколько богат.
– Хоть один прямой ответ.
Глаза Альданы сузились, губы скривились в презрительной усмешке. Его взгляд задержался на журналисте. Альдана поднялся со стула. Он не сводил глаз с журналиста до тех пор, пока маршалы не вывели его из комнаты и за ним не закрылась дверь.
– Да он сумасшедший, как клоп диванный, – сказал Йоук уже в машине.
Оттмар Мергенталер неподвижно сидел за рулем, зажав ключ зажигания в ладони.
– Жаль, что этого не видел Джеральдо Ривера.
– Он не напугал тебя своим диким взглядом, а?
– Да, ты прав, – ответил Мергенталер.
Мергенталер внимательно осмотрел ключ и аккуратно вставил его в замок зажигания.
– Он больной, и у него целая армия наемных убийц, которые уже лишили жизни сотни политиков, судей и полицейских в Колумбии. Они взрывали самолеты, магазины и редакции газет. Они убили дюжину журналистов, которые отказывались молчать. Их не волнует, кого они убивают. Их это действительно не волнует.
Мергенталер завел двигатель и включил передачу.
– Да, Джек, этот парень меня напугал.
Глава 5
Любовь американца к закону и порядку прямо пропорциональна тому, в какой степени он ощущает угрозу своей безопасности и благосостоянию. Когда ощущение опасности исчезает, то же самое происходит и с его готовностью быть подконтрольным.
Американцы – самая бесконтрольная нация в мире. Средний американец за всю свою жизнь едва ли, разве что случайно, сталкивается с блюстителем закона. Исключение составляет вездесущая дорожная полиция со своими требованиями соблюдать установленную, иногда до смешного медленную, скорость движения, что сами американцы считают просто необходимым, но, как правило, всегда нарушают. Многие законопослушные граждане ни разу в жизни не разговаривали с полицейским. А подавляющее большинство не испытывает унижения от общения с полицейским, исполняющим свои обязанности.
Американские улицы не знают, что такое военные патрули. Тайная полиция не прослушивает телефонные разговоры, не перлюстрирует письма, не заставляет соседей стучать друг на друга. Ни одного американца не привлекли к ответственности за поношения в адрес правительства или Президента, за оскорбительные письма редакторам и политикам.
Американец уверен, что, независимо от его психического или эмоционального состояния, власти не посмеют его побеспокоить до тех пор, пока своим поведением он не нарушит запрет на насилие. В таком случае его ожидает относительно краткосрочное пребывание в камере, где у него появится возможность обдумать те неверные шаги, которые он совершил на своем жизненном пути.
Никакой расстрельной команды. Никакой политической тюрьмы. Никакого Гулага. Даже если он сойдет с ума, никто его не запихнет за это в сумасшедший дом. В Америке право каждого не любить своего соседа защищается как нигде в мире.
Несмотря на постоянный приток иммигрантов из раздираемых войнами и сочащихся ненавистью уголков Земли, Америка установила личную свободу граждан. Суды ревностно лелеют ее, возможно, неумышленно, но действуя решительно и твердо, опираясь на часто декларируемое и в значительной степени сомнительное предположение, что от всякой несправедливости должно быть средство защиты. Защиты не в будущей жизни, а здесь, в Америке. Сейчас! Никогда за всю трагическую и кровавую историю человечества подобная радикальная и алогичная концепция не принималась так обыденно и не воплощалась в жизнь таким огромным количеством, казалось бы, вполне рационально мыслящих людей.
Таким образом общественный строй остается невредимым. Все социальные группы, независимо от их величины, пребывают в спокойной уверенности, что их жалобы будут услышаны. Каждый услышит. Газеты прольют море чернил, праздный просто посочувствует и пожертвует средства, политики будут ораторствовать, а судьи – создавать те самые средства защиты.
А Америка будет жить дальше.
Джек Йоук вчитывался в слова на экране, покусывая ноготь. Это была Америка, какой он ее видел, восхитительно безумная и прагматичная. Американцы хотят справедливости, но не слишком много. Они хотят порядка, но не слишком много. Они хотят законности, но не слишком много. И вот в этом средоточии свободного духа появляется Чано Альдана со своими четырьмя миллиардами долларов.
4 000 000 000 долл. Невозможно представить, сколько убийств, увечий, предательств и измен стоили эти деньги. А Альдана – всего лишь тот, кто получал и платил. Что станет он делать, когда фундамент треснет и дом начнет рушиться? И вот уже появились первые тревожные симптомы.
– У тебя отвратительный стиль, – Отт Мергенталер читал, стоя за спиной Джека.
– Не подходит для «Пост», так?
– Определенно нет.
– Альдана не сможет выиграть.
– Ты знаешь это, и я знаю, а он, возможно, нет.
– Немного непринужденности, американцам это нравится. Немного запретного удовольствия, чтобы в воскресенье утром за это покаяться, а что такого? Но Альдана рано или поздно будет раздавлен как клоп, если попробует запугивать людей здесь так же, как в Колумбии.
– Не сомневаюсь, что Лиаракос уже пытался ему это объяснить.
– Лучшая защита для него – изображать жертву несправедливости. Давид против Голиафа.
– Чано Альдана – Голиаф, – сухо произнес обозреватель и пододвинул к себе стул. – Он это ясно дал понять сегодня днем.
– Мы идем к тому, что будем вынуждены легализовать наркотики, Отт. Сейчас никто не хочет их легализовать, но и никто не хочет жить в стране под полицейским колпаком ради того, чтобы их нельзя было продавать.
– Если все дело в более эффективной полиции, то я за нее, – сказал Мергенталер.
– О-о-о, черт побери. Подумай как следует. Ты же презирал Дж. Эдгара Гувера. Ты же считал парламентский Комитет по расследованию антиамериканской деятельности раковой опухолью на теле государства. – Мергенталер хотел возразить, но Йоук повысил голос и продолжал. – Я читал кое-какие твои прежние материалы. Не пытайся менять свою точку зрения сейчас.
- Предыдущая
- 17/126
- Следующая
