НФ: Альманах научной фантастики. Бесконечная игра - Рассел Эрик Фрэнк - Страница 27

• Предыдущая
• 27/72
• Следующая

Вот как раз случай воспользоваться своей тайной силой и спасти себе жизнь. И он это сделает. Он еще может двигаться, и ничто его не остановит.

Пошарив в кармане, он вытащил старые серебряные часы, потрогал головку завода. Несколько оборотов, — и он перехитрит смерть и никогда не поедет поездом в ад. Он будет жить вечно.

Вечно!

Раньше Мартин никогда глубоко не задумывался над этим словом. Жить вечно — но как? Неужели он хочет жить так вечно: больным стариком, беспомощно валяющимся в траве?

Нет. Он не может на это пойти. Он на это не пойдет. И вдруг он почувствовал, что вот-вот заплачет. Он понял, что где-то на жизненном пути перемудрил. А теперь уже поздно, В глазах у него потемнело, в ушах стоял рев…

Он, конечно, узнал этот рев и нисколько не был удивлен, когда из тумана на насыпь вырвался мчащийся поезд. Не удивился он и тогда, когда поезд остановился и кондуктор, сойдя по ступенькам, медленно направился к нему.

Кондуктор нисколько не изменился. Даже усмешка была та же самая.

— Привет, Мартин, — сказал он. — Объявляется посадка!

— Знаю, — прошептал Мартин. — Но вам придется нести меня, ходить я не могу. Пожалуй, я и говорю не очень внятно.

— Что вы, — возразил кондуктор, — я вас прекрасно слышу! Ходить вы тоже можете.

Он нагнулся и положил руку Мартину на грудь. Миг ледяного онемения, а потом — гляди! — к Мартину вернулась способность ходить.

Он встал и пошел за кондуктором по откосу к поезду.

— Сюда влезать? — спросил он.

— Нет, в следующий вагон, — тихо сказал кондуктор. — Мне кажется, вы заслужили право ехать в пульмановском. В конце концов вы человек, добившийся успеха. Вы вкусили наслаждение богатством, положением, престижем. Вам знакомы радости брака и отцовства. Вы ели, пили и безобразничали в свое удовольствие, вы путешествовали в самых лучших условиях по всему свету. Так обойдемся же в последнюю минуту без взаимных попреков.

— Очень хорошо, — вздохнул Мартин. — Я не могу корить вас за мои ошибки. С другой стороны, вы не можете ставить себе в заслугу то, что произошло. За все, что получал, я платил своим трудом. Я достигал всего сам. И ваши часы мне даже не понадобились.

— Это верно, — с улыбкой сказал кондуктор, — Поэтому сделайте милость, верните их мне.

— Они пригодятся вам для следующего молокососа? — пробормотал Мартин.

— Возможно.

Что-то в тоне кондуктора побудило Мартина взглянуть на него. Он хотел видеть глаза кондуктора, но козырек фуражки бросал на них тень. И Мартин снова опустил взор на часы.

— Скажите мне, — мягко начал он, — если я отдам вам часы, что вы с ними сделаете?

— Что? Брошу в канаву, — ответил кондуктор. — Больше мне нечего с ними делать.

И он протянул руку.

— А если кто-нибудь пройдет мимо, и найдет их, и покрутит головку назад, и остановит время?

— Никто этого не сделает, — проворчал кондуктор, — даже зная, в чем дело.

— Вы хотите сказать, что все это был трюк? Что это обыкновенные дешевые часы?

— Этого я не говорил, — прошептал кондуктор. — Я только сказал, что никто еще не крутил головку завода назад. Все люди похожи на вас, Мартин: они глядят в будущее, надеясь найти там полное счастье, Ждут минуты, которая никогда не настает.

Кондуктор снова протянул руку.

Мартин вздохнул и покачал головой.

— А все-таки, в конечном счете, вы меня обманули.

— Вы сами себя обманули, Мартин. А теперь поедете поездом в ад.

Он подтолкнул Мартина к вагону и заставил влезть на ступеньки. Не успел тот войти, как поезд тронулся и заревел гудок. Мартин стоял теперь в качающемся пульмановском вагоне и смотрел вдоль прохода на других пассажиров. Они сидели перед ним, и почему-то это совсем не казалось ему странным.

Вот они перед его глазами — пьяницы и развратники, шулера к мошенники, кутилы, бабники и прочая веселая братия. Они, конечно, знают, куда едут, но им, по-видимому, наплевать. Шторы на окнах опущены, но в вагоне светло, и все веселятся напропалую — горланят, передают по кругу бутылку и хохочут до упаду. Они бросают кости, отпускают шутки и хвастаются, хвастаются вовсю, совсем как в старинной песне, которую распевал папа.

— Превосходные попутчики! — сказал Мартин. — По правде говоря, я никогда не встречал такой приятной компании. По-моему, они от души веселятся!

Кондуктор пожал плечами.

— Боюсь, они не будут так веселы, когда мы войдем в Потусторонний подземный вокзал. — Он протянул руку в третий раз. — Так вот, прежде чем сесть, будьте любезны отдать мне часы. Договор есть договор…

Мартин улыбнулся.

— Договор есть договор, — повторил он. — Я согласился ехать в вашем поезде, если до этого смогу остановить время, когда найду минуту полного счастья. Мне кажется, что здесь я могу быть счастлив как никогда.

Мартин медленно взялся за головку завода своих серебряных часов.

— Не смейте! — с трудом выдохнул кондуктор. — Не смейте!

Но Мартин уже повернул головку.

— Вы понимаете, что натворили? — заорал кондуктор. — Теперь мы никогда не доберемся до Вокзала! Мы будем ехать и ехать — вечно!

Мартин усмехнулся.

— Знаю, — сказал он. — Но вся радость — в самой поездке, а не в том, чтобы добраться до цели. Вы сами меня так учили. Я предвижу чудесную поездку. И послушайте, я, пожалуй, даже мог бы помочь вам в работе. Найдите мне какую-нибудь форменную фуражку и оставьте часы у меня.

На этом они в конце концов и поладили. Мартин надел фуражку железнодорожника, спрятал в карман свои старые, потертые серебряные часы, и нет на всем свете, да и не будет на том человека счастливее Мартина. Мартина, нового тормозного на поезда в ад.

Перевел с английского

Д.Горфинкель

Первый звук трубы разнесся далеко, ясно, он прозвенел холодной бронзой, и епископ Рогард зашевелился, просыпаясь с этим звуком. Подняв глаза, он взглянул сквозь неожиданно зашумевший, забормотавший строй солдат, через широкую равнину Киновари, через границу на королевство Боливию.

Там, далеко, за какой-то нереальной черно-белой степью он уловил отблеск солнечного света и увидел буйное трепетание поднятых знамен. “Значит, война, — подумал он. — Значит, мы должны сражаться снова”.

“Снова”? Он заставил себя не думать о пугающей мрачности этого слова. Разве они когда-нибудь сражались раньше?

Слева от него громко рассмеялся сэр Окер и с резким металлическим стуком опустил забрало на свое веселое юное лицо. Забрало придало ему странный нечеловеческий вид, он внезапно превратился в лишенную характерных черт вещь, состоящую из блестящего металла и колышущихся перьев плюмажа; и сталь прозвучала в его голосе:

— А, сражение! Слава богу, епископ, а то я начал побаиваться, что мне придется ржаветь тут вечно.

Он так поднял на дыбы своего коня, что огромные металлические крылья загрохотали.

Справа от Рогарда высокий в своей мантии и короне стоял король Флэмбард. Одной рукой он прикрыл глаза от слепящего солнечного света.

— Первым они посылают Даймоса, королевского гвардейца, — пробормотал он. — Хороший боец.

Спокойствие тона не вязалось с тем, как другая рука короля нервно пощипывала бороду.

Рогард повернулся, взглянув через линии Киновари на границу. Даймос, солдат белизского короля, бежал вперед. Длинное копье сверкало в его руке, щит и шлем ослепительным блеском отражали безжалостный свет, и Рогарду показалось, что он сумел расслышать лязг железа. Потом этот лязг потонул в звуках труб, барабанов и пронзительных криках со стороны шеренг Киновари, и ему оставалось только наблюдать.

Даймос перепрыгнул два квадрата и стал у границы. Здесь он задержался, топчась и наталкиваясь на Барьер, который неожиданно остановил его, и начал выкрикивать вызов. Среди закованных в панцири солдат Киновари усилилось ворчание, и копья поднялись перед развевающимися штандартами.

Голос короля Флэмбарда был резок, когда он наклонился вперед и дотронулся скипетром до своего личного гвардейца.

• Предыдущая
• 27/72
• Следующая