Чуть свет, с собакою вдвоем - Аткинсон Кейт - Страница 1

Лидс — «Шоссейный город семидесятых». Гордый лозунг. Ни капли иронии. Кое-где на улицах до сих пор мигают газовые фонари. Жизнь северного городишки.

«Бэй Сити Роллерз» — номер первый в чартах [3]. По всей стране ИРА взрывает что ни попадя. Партию консерваторов возглавила Маргарет Тэтчер. В первых числах апреля Билл Гейтс в Альбукерке основал будущую корпорацию «Майкрософт» [4]. В последних числах Сайгон пал пред вьетконговцами [5]. По телевизору все идет «Черно-белое менестрель-шоу» [6], Джон Поулсон до сих пор в тюрьме [7]. «Прощай, детка, детка, прощай». И посреди всего этого Трейси Уотерхаус беспокоила только дырка на носке колготок. С каждым шагом дырка росла. А еще утром колготки были новые.

Сказали, что на пятнадцатом многоэтажки в Лавелл-парке, и — ну еще бы — лифты не работали. Два констебля, пыхтя и отдуваясь, карабкались по лестнице. Ближе к цели переводили дух на каждой площадке. Констебль Трейси Уотерхаус, крупная неуклюжая деваха, только-только испытательный срок прошла, и констебль Кен Аркрайт, коренастый и коренной йоркширец, с куском сала вместо сердца. Покоряют Эверест.

Оба застанут начало кровавой кампании Потрошителя, однако Аркрайт уйдет на пенсию задолго до конца. Дональда Нильсона, брэдфордскую Черную Пантеру, еще не поймали [8], а Гарольд Шипмен [9], вероятно, уже начал убивать пациентов, которым не повезло оказаться под его опекой в больнице Понтефракта. В 1975 году Западный Йоркшир кишмя кишел серийными убийцами.

У Трейси Уотерхаус еще молоко на губах не обсохло, хотя сама она в этом не призналась бы. Кен Аркрайт видел столько, что другим и во сне не приснится, но сохранял добродушие и оптимизм — хороший полицейский, большая удача, что он взял совсем зеленую девчонку под крыло. Паршивые овцы тоже встречались — смерть Дэвида Олувале [10]по сей день черной тучей осеняла полицию Западного Райдинга, — но Аркрайта тень не коснулась. Дрался, когда нужно, а порой и когда не нужно, но кары и награды раздавал, не глядя на цвет кожи. Нередко звал женщин шалавамии потаскухами, однако с уличными девчонками делился, бывало, сигаретами и наличкой и к тому же любил жену и дочерей.

Как учителя ни умоляли остаться и «чего-нибудь добиться», Трейси в пятнадцать бросила школу, поступила на курсы, обучилась стенографии и машинописи и тут же пошла секретаршей в контору Монтегю Бёртона — манила взрослая жизнь.

— Вы умненькая девочка, — сказал сотрудник отдела кадров, предлагая ей сигарету. — Далеко пойдете. Сегодня помсек, а завтра, кто знает, может, и д. м. н.

Она не знала, что такое «д. м. н.». Насчет «помсека» тоже сомневалась. Кадровик так и ел ее глазами.

Шестнадцать лет, никогда не целовалась с мальчиком, никогда не пила вино, даже «Синюю монахиню». Никогда не пробовала авокадо, не видала баклажан, не летала на самолете. Тогда все было иначе.

Купила в «Итаме» твидовое пальто до пят и новый зонтик. Готова ко всему. Дальше можно и не готовиться. Спустя два года очутилась в полиции. К такому не подготовишься. «Прощай, детка».

Трейси боялась, что никогда не уйдет из дома. Вечера проводила с матерью перед телевизором, а отец между тем напивался — культурно — в местном клубе консерваторов. Трейси и мать ее Дороти смотрели «Шоу Дика Эмери» [11], или «Стептоу и сын» [12], или как Майк Ярвуд [13]пародирует Стептоу и его сына. Или Эдварда Хита [14]— у него плечи ходили вверх-вниз. Загрустил, наверное, Майк Ярвуд, когда премьером стала Маргарет Тэтчер. Все загрустили. И вообще, что хорошего в пародистах?

Живот урчал, как тепловоз. Трейси неделю жила на творожно-грейпфрутовой диете. Любопытно, может ли толстячка подохнуть от голода?

— Господи Исусе, — прохрипел Аркрайт, когда они наконец добежали до пятнадцатого этажа. Стоит, согнулся пополам, руками в колени уперся. — Я раньше крыльевым форвардом был, представляешь?

— Ага, а теперь ты просто пожилой боров, — сказала Трейси. — Какая квартира?

— Двадцать пятая. По коридору до конца.

Соседи позвонили, анонимно пожаловались на дурной запах («кошмарную вонь») из квартиры.

— Небось крысы дохлые, — сказал Аркрайт. — Или кошка. Помнишь собак в Чепелтауне? А, нет, девонька, это еще до тебя.

— Слыхала. Мужик уехал, еды им не оставил. Они потом сожрали друг друга.

— Они не жрали друг друга, — сказал Аркрайт. — Однасожрала другую.

— Ну ты педант.

— Чего? Нахалка ты растакая!.. Опля, пришли. Ебать-колотить, Трейс, вот это вонища. Досюда добивает.

Трейси Уотерхаус пальцем вдавила кнопку звонка и подержала. Скосила глаза на уродливые черные форменные ботинки на шнуровке, пошевелила пальцами в уродливых черных форменных колготках. Большой палец уже вылез в дырку, и дорожка взбиралась к мощному колену. С такими ногами только в футбол играть.

— Наверняка старик какой-нибудь, которую неделю там лежит, — сказала она. — Ненавижу их, сил нет.

— Я ненавижу этих, которые под поезда прыгают.

— Деток мертвых.

— Да уж. Хуже нету, — согласился Аркрайт.

Мертвые дети — неуязвимый козырь, всегда выигрывает.

Трейси сняла палец со звонка и покрутила дверную ручку. Заперто.

— Господи, Аркрайт, там жужжит. Уж явно никто не встанет и не выйдет вон.

Аркрайт заколотил в дверь:

— Эй, полиция, кто-нибудь дома? Бля, Трейси, ты слышишь?

— Мухи?

Кен Аркрайт нагнулся и заглянул в щель почтового ящика:

— Ах ты ж!..

Он так шарахнулся от двери, что Трейси подумала — ему в глаза чем-то прыснули. С сержантом такое приключилось пару недель назад: попался псих с брызгалкой, отбеливателем пшикнул. Всем расхотелось через почтовые ящики заглядывать. Но Аркрайт тотчас опустился на корточки, снова толкнул крышку ящика и заговорил ласково, будто с дерганой собакой: