Клык Фенрира - Голубева Марина - Страница 33

Алексей проклинал и суматошный восемнадцатый век с его балами, и Сен-Жермена с дурацкими экспериментами, и барышень, которые неизвестно зачем будят добропорядочных молодых людей, и Семена, не пославшего куда подальше настырную гостью. Но, ругаясь про себя, все же выполз из кровати, натянул штаны и поковылял вниз.

В холле действительно ждала особа, закутанная в плащ с капюшоном, из-под которого раздалось знакомое хихиканье.

— Катя? — удивленно спросил молодой человек, безуспешно пытаясь пригладить волосы. — Почему вы здесь? Что-то случилось?

— Какой вы смешной, Алексей Дмитрич! — Девушка скинула капюшон и весело улыбнулась.

Алексей с раздражением отметил, что его гостья жизнерадостна и бодра, как будто и не танцевала всю ночь на балу. Видимо, такой образ жизни — дело привычки. Но привыкать к нему молодому человеку совсем не хотелось — он поспать любил.

— Почему это смешной? — недовольно буркнул он.

— Конечно, смешной! Сердитый, невыспавшийся и лохматый.

— Так что случилось-то? — повторил вопрос Алексей, стараясь привести в порядок напяленную второпях одежду.

— У меня к вам поручение. — Девушка сразу стала серьезной. — Меня просили пригласить вас на встречу. Надеюсь, вы помните Софи?

— Как, уже?! — вырвалось у Алексея. Он ведь еще и обдумать не успел, как будет себя вести с будущей императрицей.

— Что значит — «уже»? Неужели вы не рады?! — нахмурившись, спросила Катя.

— Рад, еще как рад… — обреченно вздохнул молодой человек. — Сейчас, только приведу себя в порядок и оденусь.

Быстро умывшись, причесавшись и облачившись в камзол и кафтан, молодой человек попросил Семена передать графу, что отправился на встречу с «дамой в маске».

Всю дорогу ехали молча. Алексею очень хотелось расспросить спутницу, что его ждет на встрече, но он стеснялся. Катя же о чем-то размышляла, глядя в окно. Карета остановилась в конце Итальянской улицы у небольшого аккуратного домика. Кучер, спрыгнув с облучка, распахнул перед молодым человеком дверь, а Алексей вышел и замер в нерешительности. Катя, внимательно на него посмотрев, шепнула:

— Не бойтесь, ничего, противного вашей чести, вам не предложат. Ну же, смелее, Алексей Дмитриевич, не разочаровывайте меня!

Молодой человек постоял, проводив отъезжающую карету взглядом, собрался с духом и вошел в дом. Его встретила Софи или, точнее, Екатерина. На ней было скромное платье. Исчезли бриллианты, видимо, до следующего бала, шею украшала лишь нитка речного жемчуга, а в ушах поблескивали такие же серьги.

— Добрый день, ваше высочество, — склонился в поклоне Алексей, мучаясь от неловкости. Манер он не знал, а сама мысль о том, с кем он сейчас говорит, вводила в ступор. Некстати вспомнился вчерашний бестактный вопрос про любовника, и стало совсем тошно.

— Вы уже знаете, кто я, — грустно произнесла женщина.

— Да.

— И от этого испытываете смущение и нерешительность?

— Да, — так же односложно ответил молодой человек.

— Зря. Не стоит робеть, ведь я-то совсем не изменилась.

Алексей улыбнулся и пожал плечами, он совершенно не знал, о чем говорить с будущей императрицей. Молодая женщина, в отличие от Кати, выглядела уставшей — темные круги под глазами и скорбные морщинки в уголках рта. Сейчас Екатерина казалась старше, чем на балу, но, возможно, это просто следствие усталости и бессонной ночи.

— Проходите, Алексей Дмитрич. Выпьем для начала чаю.

Алексей присел за небольшой столик, накрытый на двоих, — чайный сервиз из тончайшего фарфора, высокая ваза с яблоками и маленькие блюдца с пирожными. Чай оказался как нельзя кстати. Еще лучше бы выпить кофе, но спросить, есть ли эта экзотика у Екатерины, Алексей постеснялся. Хозяйка разлила чай в хрупкие чашечки, подвинула к молодому человеку блюдце с пирожными и тоже присела.

Какое-то время она молчала. Алексей тоже не решался заговорить, да и не знал, о чем. Осторожно, чтобы случайно не уронить изящную чашечку, он прихлебывал ароматный напиток и думал, что там, в родном двадцать первом веке, он, к сожалению, никогда не решится рассказать о том, как сама Екатерина Великая угощала его чаем.

— Вы когда-нибудь любили, Алексей?

Задумавшийся молодой человек вздрогнул и растерялся — вопрос оказался слишком неожиданным.

— Э-э-э… ну, у меня была девушка, — смущенно выдавил молодой человек.

— «Была девушка»? — Легкая улыбка тронула губы Екатерины. — Нет, я немного не о том. Я понимаю любовь как чувство доверия, ощущение другого человека как родного, близкого существа. А я вот даже мать не любила, да она и не позволяла себя любить.

Мне едва исполнилось пятнадцать, когда я с матерью приехала в Россию, чтобы обвенчаться с наследником престола. Мой отец был знатным, но бедным. Даже не бедным, а, скорее, скупым. Приехав в Россию, я не имела ничего — ни нарядов, ни драгоценностей, ни слуг. Все это мне предоставила императрица. Моя мать, алчная и беспринципная женщина, тратила деньги, не задумываясь, даже те, что Елизавета Петровна выделяла на мое содержание. Я чувствовала себя никому не нужной нищей приживалкой. Это очень унизительно, и я приложила все силы, чтобы стать своей и в этой стране, и в этом обществе…

Мою мать потом выслали — она слишком увлеклась политическими интригами, точнее, английскими деньгами. Я не жалею об этом, но быть одной очень тяжело. Муж меня не любит. Я пыталась его полюбить, но не смогла.

— А ваш… сердечный друг, ну, тот, которого выслали из страны? Вы любили его? — Алексей немного растерялся от такой неожиданной откровенности, но ему очень хотелось поддержать эту необыкновенную женщину.

— Станислав? Не знаю… Наверное, любила. А может быть, просто так хотелось кого-то полюбить, что первый человек, который отнесся ко мне не как к политической фигуре, а как к женщине, и стал объектом моей привязанности. Но не будем об этом. — Екатерина задумчиво покрутила в тонких пальцах изящную чашечку, разглядывая нарисованную на ней веселую пастушку. — Я пригласила вас не для разговоров об амурных делах. Хотя для молодого и такого симпатичного человека этот предмет, безусловно, интересен. Мы поговорим об этом в другой раз, если, конечно, вы будете не против.

Екатерина лукаво взглянула на Алексея и кокетливо подняла бровь. Молодой человек подумал, что перед ним не только умная, но и удивительно очаровательная женщина. Нет, красивой он бы ее не назвал, по крайней мере, по меркам двадцать первого века. Но было в ней то, что можно бы назвать харизмой. Но это больше «мужское» слово. А вот для женщины такого не придумали.

Видимо, заметив вспыхнувший в глазах Алексея интерес, Екатерина засмеялась и погрозила пальчиком.

— Ах, Алексей Дмитрич, экий вы не в меру догадливый! Сегодня я вас не за этим пригласила. Как-нибудь потом… может быть, что-то сложится. А пока, к сожалению, не до этого.

Алексей покраснел так, что даже уши горели огнем, и отвел глаза.

— Ну, будет вам смущаться, как невинная девица! Давайте вернемся к нашему разговору. — Екатерина снова стала серьезной. — Меня окружает много людей, далеко не все они желают мне зла. Есть среди них и верные. Но они преследуют свои цели. И я для них, скорее, средство достижения этих целей, а не сама цель. Они мне верны до тех пор, пока это им выгодно. Сейчас у меня нет ни власти, ни влияния, ни богатства — ничего, что бы я могла им дать. Я никто. А после того, как родила наследника, и вовсе стала никому не нужной. Более того, я очень многим мешаю.

— Мешаете? Но почему? — Алексей попытался хоть что-то вспомнить из истории середины восемнадцатого века, но, к своему стыду, не смог.

Молодая женщина встала и прошлась по комнате, поправила занавеску на окне, передвинула статуэтки на полочке. Похоже, этот разговор ей тоже давался нелегко.

— Не знаю, почему, но я вам доверяю… Этот разговор… то, что я вам сейчас собираюсь сказать, может мне дорого обойтись, если он выйдет за пределы этих стен. Нет-нет, не клянитесь и ничего не обещайте, — остановила она попытавшегося высказаться Алексея. — Слова — пустой звук. Они ничего не стоят, так же как и клятвы. Я это знаю. Обстоятельства бывают сильнее нас… Но я решилась. Возможно, пожалею о своих словах, но я привыкла доверять предчувствию и знаю, что неплохо разбираюсь в людях, иначе не смогла бы продержаться так долго. Сожрали бы в первые же годы.