Проклятие из рук в руки - Усачева Елена Александровна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/16
• Следующая

— Погода сегодня плохая.

Валька удивленно повернулась. У противоположной стены стояла то ли бабка, то ли дряхлый дед. Из-за густой тени было не разобрать, а выходить на свет говоривший не собирался. Он стоял, вжавшись в угол, словно шагнуть вперед у него не было сил, и единственное, что он мог, это подпереть стенку да так и замереть.

— Плохая, — согласилась Ромашкина. Не будет же она спорить с пожилым человеком.

— А ты выскакиваешь на лестничную клетку в тапочках, без кофты. Так и заболеть недолго.

— Это вы звонили? — начала догадываться Валька. Ей сейчас только бомжей не хватало. И дома как назло никого нет.

— А чего мне звонить? — незнакомец шевельнулся. — Я, когда надо, и так войду. Для меня все двери без запоров. А ты, я смотрю, ждешь кого?

— Ребята должны прийти, — прошептала Валька, на шаг отступая назад.

— Жди, жди, не придет к тебе никто, — неприятно хохотнул незнакомец. — Так всю жизнь прождать можно. Просидеть у зеркала, проглядеть свои глаза. Жизнь — она короткая, не успеешь оглянуться, а ее уже и нет. А ты такую драгоценность на других тратишь, на выдуманных друзей. Они о тебе думают? Нет, только о себе. Между прочим, у них там сейчас самое интересное происходит, а ты здесь на сквозняке нос морозишь, насморк зарабатываешь. Заболеешь, о тебе никто и не вспомнит. У тебя дел, что ли, своих нет?

— Есть, — одними губами ответила Ромашкина и почему-то вспомнила, что завтра контрольная, а она в математике ни в зуб ногой. Как раз хотела у Тараканова кое-что спросить. Но если он справится без нее, то больше Валькина помощь ему не понадобится. И не попросит он позаниматься с бестолковым Рыбаком, не позовет после уроков в гости, и перестанут за ее спиной девчонки завистливо шептаться. И теперь она будет завидовать той же самой Измайловой, что та легко разговаривает с Таракановым, а она этой привилегии лишена.

В груди у Вальки поднялись досада и тоска, стало так обидно, что плакать захотелось. Она даже взялась за ручку, чтобы уйти в свою комнату, закопаться в подушки и выплакать свое большое женское горе…

Но чем больше она закрывала дверь, тем дальше из своего угла выдвигался ее таинственный собеседник. И тень двигалась вместе с ним. Вблизи незнакомец оказался похож на дряхлую тощую бабку в лохмотьях. Лицо бабки было странно изломано, словно его сначала приплюснули, а потом стукнули с одной стороны. Бабка припадала на левую ногу, правая рука у нее висела плетью. Глубоко запавшие глаза смотрелись черными лихорадочными точками. Эти глаза пронзали Ромашкину насквозь. Валька с ужасом смотрела на серое безжизненное лицо бабки, на черные провалы глаз, на впалые щеки. Бабка дернулась всем телом, поднимая левую костистую руку.

— Убей! — донеслось до Вальки.

Она готова была уже завизжать, когда действительность накренилась, в окна лестничной клетки ударил последний луч солнца, разогнав нависшие над Ромашкиной тени. По ступенькам простучали быстрые шаги, и, разбивая страшную старуху на сотни неопасных кусочков, вперед выступил Севка Тараканов.

Был он сильно взлохмачен, бледен, одежда на нем сидела как-то странно. Но зато это был он, живой и невредимый, ее спаситель и друг.

— Что произошло? — с порога начал Севка, удивленно глядя на перепуганную Вальку.

— Я подумала, что вы меня совсем бросили и я вам больше не нужна. — Ромашкина почувствовала, что сейчас разревется.

— Вот еще! — Севка, как всегда, был жизнерадостен и не разменивался на пустяки. — Ты мне очень нужна. Собирайся, мы идем к Шейкину. Кстати, здесь мое проклятие не пробегало?

Валька глянула в противоположный угол, который сейчас был никакой не темный, а очень даже светлый, и отрицательно помотала головой.

Серега Шейкин жил в старой пятиэтажке в однокомнатной квартире на первом этаже с мамой и бабушкой. Из-за большого количества кроватей стола в комнате не было, и Сереге приходилось заниматься на кухне под запах бабушкиных щей и пирогов с капустой. Оттого что он все время жил в запахах, есть Шейкин не любил, поэтому был худ и нервозен.

Учиться его всегда заставляла мать.

— Учись, человеком станешь, — говорила она по вечерам, заставляя сына лишний раз перечитывать учебник.

Человеком Серега стать очень хотел. И еще больше хотел стать большим человеком, уехать из их крошечной квартиры в огромный дом, стать богатым и навсегда забыть свое мрачное прошлое. Для этого нужно было всего ничего — закончить на пятерки школу, выбрать правильную профессию, поступить в институт, а там уже само все наладится. С этой целью он зубрил ненавистную математику, до помутнения в глазах разбирался в запутанных правилах русского языка, штудировал дополнительную литературу. Вообще делал много того, о чем его одноклассники и не помышляли.

На Севку Тараканова Шейкин поначалу даже и не смотрел. Мало ли вокруг людей ходит, на всех время терять — уроки делать будет некогда… И только познакомившись с ним поближе, Шейкин понял, что это был за человек.

Тараканову все давалось легко. Сложные правила и непроизносимые английские выражения, непонятные тексты и длинные стихи, заковыристые формулы и бесконечные исключения в русском языке. То, над чем Серега сидел часами, Севка постигал играючи. Даже больше того, он уже давно все знал и мог на уроках читать отвлеченную литературу, а не слушать бесконечные нотации математика. К тому же ему не надо было разыгрывать из себя отличника. Свой статус гения он нес легко и беззаботно, совершенно не заботясь о нем.

Тогда впервые Серегиной души коснулось холодное щупальце зависти, тяжелого, давящего состояния, от которого невозможно было избавиться. Зависть стала для Шейкина своеобразной болезнью — так скрутило, что терпеть нет сил. От ярости у Сереги темнело в глазах, и он не помнил, что творил.

Сейчас ему было особенно тяжело. Почему одним все легко дается, а другим до этого нужно тянуться и тянуться? Это нечестно! Несправедливо! Всего у всех должно быть поровну.

Серега Шейкин сидел у себя дома за кухонным столом, стиснув руки, и смотрел, как белеют костяшки пальцев.

Этот мир нужно было изменить. И начать стоило с Тараканова.

— Дай ему понять, что он лишний в этой жизни, — шептал он сам себе.

Вернее, не шептал, а так громко думал, что слышно было. От большого волнения сам к себе он обращался почему-то на «ты», а от помутнения в глазах на другом конце стола виделась темная изломанная личность.

Но всего этого, конечно, не было! Он сидел один и просто говорил вслух.

— Надо, чтобы его выгнали. Чтобы учителя объяснили ему, что никакой он не особенный, а обыкновенный, только позволяет себе слишком много. У тебя все получается. Еще одно усилие — и его нет в твоей школе. А без друзей он в два счета загнется. И все станет на свои места. Ты — отличник, Кефаль — двоечник. Как и должно быть…

Вдруг темная личность перегнулась через стол и толкнула Серегу в плечо.

Он поднял глаза и увидел идущего к его дому Мишку. На улице вечерело, но фонари уже зажглись, и в их обманном свете Мишкино лицо выглядело озлобленным. Серега протер глаза и на всякий случай глянул на другой конец стола.

Темная личность кивнула головой и исчезла.

Серега пошел к двери. В заразность таракановской болезни он не верил (какой из него, Шейкина, гений?), а без Севкиного проклятия Кефаль был вполне безобиден.

Звякнул звонок. Серега с готовностью щелкнул замком. Дверь еще не успела открыться, когда на Шейкина обрушилась лавина чего-то тяжелого и шуршащего. Это что-то рассыпалось на сотню составляющих и погребло Серегу под собой.

— Очухался? — Мишка с тревогой глянул на растянувшегося у порога одноклассника. — Вообще-то Таракан для этих дел использовал книгу. Говорил, что сила знания хорошо помогает.

— Совсем офонарел? — Шейкин выполз из-под пачки газет и потрогал голову. Вроде бы все было на месте. — Убить ведь мог.

— Зато я из тебя проклятие выгнал. — На лице Кефали не было и тени растерянности. Наоборот, он лучился от радости. — Теперь его можно ловить.

• Предыдущая
• 14/16
• Следующая