Любовь как закладная жизни (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/179
• Следующая

Так вот волосы и кожа Бусинки пахли так же. Ему хотелось зарыться лицом в эти пряди и просто лежать, дыша этим запахом. Что он сейчас и делал, несмотря на весь здравый смысл. Вячеслав повернулся, прижавшись губами к ее волосам у самого затылка девчонки. Прислушался к тихому дыханию.

Блин, взрослый мужик, а как припечатало-то.

Если кто-то об этом узнает, тот же Федот — поднимет на смех…

Он вдруг резко выпрямился, ругнувшись от легкого скрипа дивана. Но Агния не проснулась. Боруцкий глянул на ее лицо, такое спокойное сейчас, пусть и грустное немного.

Если об этом узнает Федот, не страшно. Друг, и так, знает Борова, как облупленного, одни его сегодняшние поддевки чего стоят. Но если кто-то еще поймет, как его глючит на эту девчонку, она ж неделю не проживет. У него, что, врагов мало? Да, зашибись, сколько.

Жизнь в его мире простая и четкая лишь тогда, когда прижать, достать тебя нечем. Тут все ясно — ты, или рискнул, и победил, или погорел. Если выжил — наживешь заново. Не выжил — уже без разницы будет, какой расклад дел.

Но если у тебя появляется тот, кем тебя можно достать, кем можно прижать… Разве он сам пару раз не использовал этот козырь в борьбе за власть в городе?

Проведя ладонью по своему ежику волос, Боруцкий глянул через плечо на спящую девчонку. Сжал кулаки.

Надо бы ему валить отсюда. И не возвращаться. И из ресторана своего — гнать взашей. Ей, вообще, нечего делать в этой среде. Пусть бы и жила между домом, школой и консерваторией своей.

Только, что с ней будет, если он сейчас уйдет? Если прогонит? Что ждет Бусинку сейчас? Прямая дорога в приют, в систему, с ее иерархией, не хуже их, бандитских кланов? С ее доминированием правды сильнейшего? Она ж там и год протянуть не сможет. А если и протянет — что с девчонки останется? Сломают, исковеркают.

Вновь опустившись рядом, он пристроился щекой на ее волосах. Может, «крестный», не такой уж безумный выход. Так он хоть, относительно безопасно, за ней присматривать сможет. И, может, его попустит, как гриппом переболеет. И это у него пройдет, в конце концов, а?

Ее начало лихорадить еще в поезде, минут за сорок до того, как им было выходить. Вячеслав без всяких жалоб от своей Бусинки, заметил, как она начинает кутаться в простыню, и сильнее жаться к нему. И это при том, что в купе было дико жарко, он даже кондиционер перед этим включал. И простыни были влажными от испарины их тел из-за той же жары.

Но ей, определенно, стало холодно. И дико хотелось пить — его жена выпила оба стакана с остывшим чаем, про который они совсем забыли поначалу. Да и еще не отказалась бы, судя по взгляду.

Усадив Агнию себе на колени, уже одевшись, Вячеслав закутал ее в свой пиджак. Достал с запасной полки одеяло. То оказалось пыльным, но выбирать не приходилось. Постаравшись немного встряхнуть его в коридоре, он закутал Бусинку в то, как в кокон. Только дрожь не унималась. Организм его жены, видимо, начинал испытывать потребность в наркотике, к которому ее приучил Шамалко.

Что он мог сделать здесь и сейчас?

До черта мало — только обнимать ее, стараясь согреть своим телом, жевать незажжённую сигарету, и проклинать эту тварь в уме. А его Бусинка еще и улыбаться старалась. И глядела на него так, будто все равно еще не поверила до конца. Постоянно касалась то щеки, то волос, то рук Вячеслава, выбираясь из одеяла. И прижималась головой к его груди, слушая, как стучит сердце. А может, пыталась утаить от него появившийся лихорадочный блеск в глазах, и нервное подергивание пальцев. Только он, все равно видел. И обнимал ее все сильнее.

— Я так хочу домой, Вячек. — Тихо прошептала Бусинка, обняв его руками под рубашкой, которую он из-за этого никак не мог застегнуть.

— Уже немного, чуть-чуть совсем. — Хрипло ответил он, не готовый пока сказать, что их дома уже нет. Того, что он купил для нее. Где они жили последние семь лет до того, как… И сам Вячеслав последний год жил в старой квартире, о которой никто чужой не знал. Оставшейся Агнии от родных, потому что не имел желания искать что-то другое, и до рыка в горле, хотел быть там, где осталась хоть частичка ее. — Федот машину пригнал на вокзал. Мы сразу домой поедем.

— Хорошо. — Агния кивнула, и вновь прижалась щекой к его шее. — Хорошо.

Она заерзала, словно не могла усидеть на месте, сжала ладони в кулаки и прижала к губам. Опять повернулась к нему, жадно вдыхая запах его кожи.

Он не выдержал.

— Очень плохо? — Сипло спросил Вячеслав, сжав ее в объятиях.

Бусинка отвела от него взгляд. Облизнула сухие губы. И опять глянула. И снова со стыдом в глазах.

— Я… Они… — Она вздохнула. — Кажется, я теперь наркоманка, Вячек. Прости.

Боров сжал пальцы на ее затылке, притиснув голову Агнии к своему плечу.

— Я знаю, малыш. Знаю про наркотики. Ты же не виновата ни в чем. — Зашептал он ей на ухо, перемежая слова с коротки поцелуями. Даже не ласковыми, а выплескивающими его боль, его чувство вины, желание хоть как-то облегчить это для нее. — Мы справимся. Как-то, да решим все.

Она не ответила. Повернулась и сильно прижалась губами к его коже, словно ища в этом прикосновении облегчения.

Ей было так плохо, что едва удавалось двигаться, не хныча на каждом шагу. Но Агния старалась сдержаться. Сжимала пальцы и закусывала губу. Однако Вячек, кажется, все равно видел, насколько ей нехорошо. И, то и дело, порывался взять ее на руки.

Агния пока справлялась, но, честно, не представляла, сколько еще это будет удаваться. Ее мутило, и болел живот, было дико холодно, и в то же время, все тело было мокрым от испарины. И все же, она так старалась. Ведь ей вернули Вячека.

Господи! На что же теперь жаловаться? Зачем? В ее жизни случилось невозможное, такое чудо, на которое Агния и надеяться не могла. И пусть это не отменяло минувшего года, пусть все, что она пережила и вытерпела, не стало от этого менее кошмарным, радость от понимания, что Вячек жив и рядом — давала ей силы.

Конечно, Агния не знала, сколько еще сумеет подбадривать себя этим. У нее был один-единственный опыт подобного состояния, когда, чуть больше двух месяцев назад, для того, чтобы продемонстрировать свою власть над ней, Виктор приказал сутки не добавлять Агнии наркотик туда, куда бы они его не подмешивали.

Это было кошмарно.

Она никогда и не думала пробовать наркотики, если честно. В мыслях не было. Чего не скажешь о стремлении и попытке к суициду, которую она предприняла, потеряв ребенка и искренне веря в то, что и муж мертв. Агния не видела никакого смысла в жизни и пыталась покончить с той. Шамалко же решил, что это для нее слишком легкий путь и выход. И, более того, он не видел причины терять возможности еще и заработать на ней, попутно с измывательствами. Тогда и начал добавлять ей что-то. Сначала Агния не могла понять, что происходит. Нет, она не испытывала эйфории или приступов беспричинного счастья, никакого кайфа, во всяком случае, в том понимании, в котором это ранее представлялось ей. Но боль и горе будто отдалились. Она не стала лучше относиться к жизни. Но погрузилась в апатию. Ей стало все равно. Но и умереть уже не хотелось.

Однако видимо для того, чтобы она не имела заблуждений относительно своей зависимости, Шамалко и решил дать ей прочувствовать все прелести ломки. А может, просто, сам получал кайф, наблюдая за ее страданием.

И, как оказалось, для ее организма не существовало разницы — хочет ли разумом Агния принимать наркотик или нет. «Ломка» началась, и оказалась такой мучительной, что Агния разрыдалась тогда, когда ее мучители напоили ее все же водой с растворенным в том наркотиком. От облегчения, и от стыда за то, что стала такой.

Ей и сейчас было стыдно. Очень. Из-за того, что Вячек видит то, как она зависит от наркотиков, из-за того, что оказалась слишком слабой, что не боролась с этим. Какая-то часть ее разума, вроде бы понимала, что подобное — выше сил и возможностей любого человека. И не ее решением стало начать принимать препараты. Но стыд от этого понимания, все равно, никуда не уходил. Она не знала, как он отреагирует на то, что с ней будет твориться, и это добавляло боли и муки к тому, что Агния и так испытывала.

• Предыдущая
• 23/179
• Следующая