Городская фэнтези — 2008 - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 6

Волшебница бесцеремонно брошена на кровать, а я долго сижу, пытаясь дать отдых усталым мышцам. Затем, не оглядываясь, улетаю в предрассветную тьму. Мне ещё надо успеть добраться до дома.

Димка ждал на балконе, нервно меряя шагами огороженные холодным железом два метра. Обернувшись в воздухе, я свалилась ему прямо на руки и, едва удерживаясь на грани сознания, позволила втащить своё тело в мою комнату.

— Что ты творишь? — Брат бесцеремонно сгрузил меня на постель и теперь тихо шипел, доставая из-под кровати аптечку. — Совсем очумела — превращаться без прикрытия?! Уже светает, тебя мог увидеть кто угодно!

Успокаивающе запахло бальзамом Вишневского, и я наконец позволила себе расслабиться. Полупроглоченное рыдание, заклокотавшее в горле при попытке заговорить, удивило меня саму. Димка, лишь теперь по-настоящему рассмотрев, в каком я виде, застыл.

— Даша?..

— Всё… в порядке. Кровь… не моя. В основном.

Почти все раны, оставленные короткой схваткой с филином, зажили при обращении, но ничто не могло скрыть кровоподтёков. Я безуспешно попыталась прикрыть пожелтевшие, но всё ещё впечатляющие синяки на рёбрах.

Брат выругался так, что услышь его мама, без мыла бы не обошлось. Короткими, резкими командами он заставил меня поднять и опустить руки, несколько раз вздохнуть. Спор в приглушённых тонах, спор детей, не желающих тревожить сон родителей:

— Переломов нет. Дима…

— Всё равно надо забинтовать.

— Я должна сказать тебе…

— Повернись.

— Это вовсе не обязательно. Дим…

— Кто тебя так поцарапал? Не отвечай. Сейчас, достану антисептик…

— Дима!

Раздражение вскипело и превратилось в какую-то детскую злость. Я поймала его руки, сжала, едва ли не в первый раз показывая свою силу.

— Дмитрий Шувалов, посмотри на меня!

Лёд в его глазах на мгновение треснул, и мелькнуло что-то… Страх? О госпожа, только не это! Сглотнув, я чуть сжала его ладони и выпустила их, делая медленный шаг назад. Уходя из его личного пространства.

— Сейчас я приму душ, а потом мы вместе поедем на дачу. Тебе надо быть там как можно скорее.

— У меня сегодня занятия, — резко бросил он и отвернулся. — Как и у тебя. Если помнишь.

— Дима. — Вдох. Выдох. Момент истины. Ещё не поздно, не поздно, ещё можно всё переиграть. Семья. Моя семья, мои родители, мой брат.

Краденая семья.

Никогда никакие слова не давались так тяжело. — Я нашла твою настоящую сестру.

Мы выехали через двадцать минут. Не знаю, что там наврал Димка, пока я, забившись в душ, пыталась сдержать рыдания. Судя по комментариям сонной мамы, в истории фигурировало домашнее задание и ранний склероз в семействе Шуваловых. Наскоро одевшись, схватив приготовленный с вечера школьный рюкзак, я вылетела на лестничную площадку, отказываясь встречаться взглядом с шагающим рядом братом. Чуть не сломала шею, прыгая через три ступеньки, чем заслужила выговор от ночного охранника. Выскочила наконец в предрассветный двор.

Дожидаясь, пока Димка выгонит из подземного гаража машину, я успела обойти три раза вокруг клумбы, бормоча заговор. Если повезёт, это хоть немного запутает тех, кто будет меня искать.

Чтобы сесть в машину, пришлось собрать всё своё мужество. И не только потому, что за рулём расположился заледеневший, точно лужа в октябре, Дмитрий. Из всех видов транспорта тяжелее всего мне давались автомобили. Самолёты и поезда, состоящие из того же холодного железа, почему-то переносились относительно спокойно, но стоило подойти на метр к даже самому современному, самому комфортабельному авто, как на меня накатывала волна дурноты и ноги сами поворачивались в обратном направлении. Вот и сейчас, набрав полную грудь воздуха, я запихнула себя на переднее сиденье лишь усилием воли. Вслепую нащупала ремень.

Машина тронулась плавно, мягко. Мои мысли метнулись к вчерашнему обеду. Как хорошо, что мама не успела настоять на сегодняшнем завтраке!

Лёгкие начали болеть, и я всё-таки заставила себя сделать глоток воздуха. Неужели никто не замечает этот… запах? Бензин, металл, пластик, кожа мёртвых животных, бензин, газ, яд… Ло-о-орды, как мне плохо!..

— Дыши, — бросил мне брат.

— Пристегнись, — сквозь стиснутые зубы огрызнулась я. И, упёршись стекленеющим взглядом в окно, начала мысленно отсчитывать минуты.

Димка вёл осторожно даже в час, когда на улицах никого, кроме нас, считай, и не было. Вот она, сила привычки. Дмитрий — сорвиголова за рулём, о чём свидетельствовали бесконечные споры с отцом. Но не припомню ни разу, чтобы он нарушил хоть одно правило, когда в машине была я. Даже когда узнал, что автомобильная катастрофа мне страшна не так, как смертным. Даже сейчас, когда имелись все причины торопиться.

Я не пыталась анализировать. Мыслительный процесс вообще плохо сочетается с бунтующим вестибулярным аппаратом.

— Надо было надеть аламандиновую подвеску, — пробормотала я себе под нос.

— Какую подвеску?

Я попыталась вспомнить, встречается ли этот камень в мире смертных или является исключительно собственностью фейри. Последнее время я всё чаще ловила себя на мысли, что, поначалу такие ясные, границы между моими жизнями стираются, а память всё чаще выкидывает странные фокусы, отказываясь каждому факту и поступку выделять чёткий ярлык. Травы, деревья, животные, люди — я уже не всегда могла разделить увиденное на «это-относится-к-совершенно-нормальной-и-не-волшебной-жизни», «это-пришло-из-мира-магии» и «это-вообще-бред-фантазия-чушь-и-не-существует».

— Так. Бижутерия. Он промолчал.

Граница города. Скучающий офицер попытался было остановить дорогую машину, но брат метнул в его сторону острый взгляд, и он отвернулся, неожиданно потеряв к нам всякий интерес. Я сделала вид, что ничего не заметила.

Добравшись наконец до ровного шоссе, Димка плавно надавил на газ. По прежнему в пределах допустимого, но…

У-у-у-у!

Минут десять длился захватывающий диалог с собственным желудком, затем я сдалась и выдавила тонкое:

— Останови!

Взвизгнули тормоза. Я выскочила из машины ещё до полной остановки, пробежала несколько метров, рухнула на колени. Оказалось, от вчерашнего обеда осталось не так уж мало.

Сзади послышались шаги. Поднявшись наконец с земли, я не глядя взяла протянутый кислородный баллон и прижала к лицу маску. Несколько глубоких вдохов, и в голове прояснилось.

— Извини. Слишком много магии прошлой ночью.

Он молча пожал плечами и вернулся к машине.

Иногда я начинаю ненавидеть свой организм.

Во второй раз сесть в машину оказалось проще. Быть может, помогла маска, быть может, тело с неудовольствием признало, что оно опять в мире смертных.

Оставшуюся дорогу я всё так же молчала, раз в несколько минут вдыхая чистый воздух.

К даче мы подъехали, когда солнце уже разлило среди перистых облаков золото и розы. Уединённый загородный домик стоял в стороне от основного посёлка, у самого леса, и папа в своё время заплатил дополнительно, чтобы у нас не появилось нежеланных соседей. Не могу сосчитать, сколько раз за последний год я благословляла его тихий снобизм и пристрастие к высоким заборам.

Димка остановил машину у самого крыльца, принялся искать в карманах ключ. Я, тряхнув головой, подошла к двери и коснулась полированных досок, отпуская охранное заклинание. В глубине дома что-то откликнулось, потянулось ко мне, узнав, отхлынуло. Итак, гостья уже поднялась. А я-то думала, что она пролежит ещё по крайней мере сутки, восстанавливая подточенные колдовством и ужасом силы.

«Дичь» в очередной раз доказала, что куда сложней, чем кажется.

Мягко щёлкнул замок. Одарив брата тоскливым прощальным взглядом, я первая шагнула в дом. И безошибочно направилась туда, откуда тянуло нездешней магией.

Она действительно проснулась. И осмотрелась. И стала самой собой.

Девушке, стоявшей около окна, было на вид лет шестнадцать. Но, в отличие от нескладной меня, эти шестнадцать были грациозные, изящные, исполненные расцветающей красоты. Осанка из тех, что формируется ежедневными прогулками с кувшином воды на голове. Безупречная бархатная кожа, избалованная прикосновениями волшебных эликсиров, прямо-таки светящаяся здоровьем. Волосы, сложенные двумя раковинами поверх ушей, были того же коричневого цвета, что и у меня, однако если моя шевелюра создавала впечатление неприметной серой совиности, то здесь каждая прядь, даже заплетённая, мерцала своей жизнью, отливала золотом, или бронзой, или глубоким каштановым заревом.