Городская фэнтези — 2008 - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 47

— Месьер, можете ли вы написать за меня? Я… Позорно вымолвить такое, но приходится. Могло быть гораздо хуже — если б она разучилась говорить.

— …я неграмотна.

— Диктуйте, — не выказав никаких чувств, согласился человек за барьером.

— Эрль, улица Дикелен, дом пятнадцать, Манфреду Вернике в собственные руки, срочно. Скажи Цахариасу, что Рагнхильд жестоко гонима и просит о помощи. R., Маэн, вокзал Гуфарат, до востребования.

— До востребования кому? — впервые поднял скучающие глаза телеграфист.

— Вы там пометили в конце — литера R. R — это я.

— Этого недостаточно, сьорэнн. Вы можете не называть имя, но представьте, что сюда придёт за телеграммой какой-нибудь Рудольф, тоже указавший для ответа свой инициал. Произойдёт путаница. Укажите хотя бы девиз, — губы телеграфиста тронула улыбка; хотя кареглазая девушка выглядела сердито, это не портило её миловидности. — Знаете, как делают в разделе предложений о женитьбе и замужестве.

— Какой девиз?! — возмутилась злая красотка. Тёмные глаза её полыхнули, лицо расцвело гневом.

— Пароль, условная фраза.

— Ах, так… хорошо. Девиз будет — «Гром и молния».

— Звучит романтично. С вас два талера и восемьдесят семь центов.

— Отчего так дорого?

— За срочность, сьорэнн. Вы сказали — «Срочно»,

— Когда телеграмму доставят?

— Сегодня, после восьми.

— То есть в эту пору вы уже закроетесь?..

— Увы и ах, но таков распорядок конторы.

Она едва не застонала. Значит, ответа придётся ждать до завтра! Телеграф откроется в десять утра — а где устроиться на ночь?

Впрочем, есть гостиницы. Портовый город, узел железнодорожных путей, населённый больше, чем столица, — здесь должно быть много мест для ночлега. Другое дело, что ей никогда не приходилось искать крышу над головой.

И надо найти не крышу, а убежище!

— Что за дрянная погода! — пробурчал солидный господин в пальто с бобровым воротником, входя и потирая уши, слегка тронутые белизной обморожения. — Любезный, дайте-ка вашу бумажку!.. Я только что видел — воробей застыл на лету и упал, как деревянный! А ведь ещё утром холодок был еле-еле, почти мягонький. У меня в гавани застрял корабль с товарами, — продолжал он, заполняя бланк, — можете себя вообразить? И я — понимаете?! — должен оправдываться за задержку! Пришлось ехать в портовую контору и брать свидетельство, что таких заморозков не было полсотни лет. Они вызовут ледокольный пароход, ха! а сколько он будет сюда пробиваться?

— Птицы падают?.. — потерянно спросила девушка.

— Да-с! шмяк — и готова! Я всё выведал, — господин с бобром на шее был горд тем, что всюду проник и выяснил наимельчайшие подробности. — Они собрались подрывать лёд. На казённом заводе в Шарлахте солдаты грузят в вагоны порошок Нобеля и бумажный порох. Вот-вот загромыхает…

— Птицы падают… — повторила она обречённо.

В восемь вечера закроется телеграф. Потом — зал ожидания. Не ютиться же на вокзале тайком, как бродяжка… Неожиданно девушка поняла — прямо-таки кожей почувствовала, — как на Маэн с моря наползает смерть. Тот, кто не скроется с улиц, не сможет согреться, — погибнет. Завтра полиция будет подбирать трупы замёрзших пьяниц. Тела, похожие на камни. Десятки тел.

Она сжала пальцы от бессилия, к глазам подступили жгучие слёзы горя и ненависти.

Лишь бы не разрыдаться. Нельзя. Отчаиваться не позволено!

Даже если в кошельке осталось всего тринадцать центов.

Безветренный холод ровно и тихо веял над замёрзшими просторами залива. Тьма простиралась и сгущалась над крепнущим льдом. Ветер лился узким языком, подгоняя двоих мужчин, скользивших по льду стремительно и гладко, словно на норвежских лыжах или на стальных коньках. Двое были в серых цилиндрах и ладно сидящих приталенных пальто с пелеринами, в панталонах со штрипками и ботинках на высоких каблуках; руки в кожаных перчатках поигрывали дубовыми тростями с круглыми, серебряными с чернью набалдашниками. Ветер помогал идущим, дул в их спины, как в паруса. Вдали, за редким морозным туманом, виднелись огни набережных Маэна.

— Видимо, мы не успеем к прибытию поезда.

— Не страшно. Если дело обстоит так, как мы ожидаем, раньше половины десятого с Гуфарата ни один поезд не отправится. Кефас, как бы ты поступил на её месте?

— Перерезал бы себе вены, — рассмеялся высокий, стройный Кефас.

— Ты говоришь глупости и накликаешь несчастье. Думай глубже!

— Телеграф. Для неё это единственный способ подать о себе весть. Но ближе Эрля у них нет ни одного доверенного человека.

— Эрль, затем замок Цахариаса… — задумчиво склонил голову тот, что задавал вопросы. Видно было, что вопросы — его привилегия. — Не близкий путь для плохих вестей. Цахариас не сможет прийти вовремя.

— Значит, мы обречены на успех, Гереон! — воскликнул Кефас.

— Я предпочёл бы убедиться, что события развиваются должным образом.

Вокзал произвёл на них не лучшее впечатление, чем на девушку. Гереон решил вовсе не входить. В здание отправился Кефас как младший.

— Месьер, телеграфная контора закрыта, — вежливо предупредил служащий явившегося позже 20.00 щёголя в прекрасно сшитом пальто и выбритого так гладко, что казалось — этот покоритель дамских сердец с бритвой вовсе незнаком. Молодчик в жемчужно-сером цилиндре даже не оглянулся на голос. Опрокинув тростью мусорную корзину, он брезгливо, но внимательно ворошил кончиком палки измятые бланки.

— Я попросил бы вас не нарушать порядок и покинуть учреждение.

— Здесь была девушка? — вместо ответа спросил гладкощёкий золотоглазый юноша. Нос с еле заметной горбинкой, с висков спадают прядки светлых шелковистых волос; щёголь слегка походил на молодого и красивого еврея. — На полголовы ниже меня ростом, брюнетка, глаза карие, одета в иссиня-чёрный ольстер, ведёт себя нервно. Она была?

— После закрытия я не обязан отвечать на ваши… — недовольно начал телеграфист, но тут незнакомец дунул на него, как бы желая погасить свечу. Телеграфист внезапно ослаб, словно его охватил сон. Оседая у стены, он шевелил губами, пытаясь звать на помощь, но язык ему не подчинялся. Сквозь мутную пелену он различал, как блондин поднял одну из мятых бумаг, разгладил в руках и улыбнулся. Затем странный гость зашёл за барьер, покопался с шорохом на столе, радостно произнёс вполголоса: «Есть!», вырвал и спрятал в кармане некий документ.

Задержавшись в дверях и нахмуренно обдумав что-то, блондин в пальто с пелериной на прощание ещё раз дунул в сторону телеграфиста — и к тому начала возвращаться подвижность. Но не голос. Способность произносить слова он обрёл через сутки, а как пишутся буквы, вспомнил лишь через неделю.

Мадам была непреклонна, словно оберегала невинность Христовых невест.

— Нет и ещё раз нет, господа! Девочки не могут вас принять, не будем понапрасну тратить время на пустые разговоры.

— О, Магдалена, разве вы забыли нас?! — раскатисто пел Бабель, потирая замёрзшие руки. — Я и граф Гертье…

— …прекрасно помню; вы были у нас третьего дня. Но монсьер Бабель, посудите сами — до вас я отказала нескольким господам, чьи состоятельность и знатность столь же очевидны, как и ваши. У нас заведение для благородных, мы обязаны соблюдать чистоту и… — заботливая хозяйка нахмурилась, чтобы не ошибиться в произношении мудрёного словечка, — гигиену. А водопроводные трубы промёрзли, даже кран на улице заледенел. Чтоб раздобыть воды для умывания и утреннего кофея, швейцару придётся откалывать лёд пожарным топором. Не говоря уже о прочем! Девочки должны быть чистыми и свежими, как розочки, чтоб я могла допустить их к вам, — и никак иначе!

Это был четвёртый по счёту дом с девками, где приятелей завернули с порога. Окоченевший извозчик, успевший заломить цену до полутора талеров, предложил, стуча зубами, съездить на Сьеренборд к Голодному кладбищу, а не повезёт — так на Висельный берег.

— Уж там-то обслужат! — заверял он как знаток. — Там девчонки — у-ух-х! не то что тутошние неженки. И прислуга расторопная — в момент котёл воды нагреют.