Так кто же развалил Союз? - Мороз Олег Павлович - Страница 93

Чтобы избежать такого хода событий, Яковлев предлагал Горбачеву создать партию или движение общественных реформ. Расшифровывал, какими должны быть идеологическая платформа и тактика новой политической структуры.

«Платформа: перестройка на базе идей 1985 года, построение демократического правового общества, общества гражданского согласия, отстаивания единого Союза на добровольной основе.

Тактика: защита президентского института, снятие лозунга отставки; равноудаленность от правительственных структур – центральных и республиканских, объединение демократических партий, кроме крайне радикальных, размывание последних; КОНСТИТУЦИОННОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО С КПСС (выделено мной. – О.М.), прекращение требований «суда» над ней и т.д.»

Яковлев писал, что для Горбачева, естественно, «всегда открыта дорога на руководство» такой партией или таким движением: «Ведь играть «чужую роль» и «чужую игру» Вы все равно долго не сможете».

Горбачев ничего не ответил Яковлеву. Покидать насиженный пост генсека хоть и умирающей постепенно, но все еще живой бывшей правящей партии ради того, чтобы с нуля, из неизвестно какого материала лепить какую-то новую партию? Этот совет должен был ему показаться… странным.

Пожалуй, единственное, что могло вполне попасть в русло тогдашних горбачевских размышлений – это идея о том, что новый Союз должен созидаться «на добровольной основе». По-настоящему добровольной. Эта мысль уже витала в воздухе. Она и была реализована в «Заявлении 9+1».

В общем в тот момент Горбачев подвергался давлению с разных сторон: со стороны республик, со стороны демократической оппозиции и, наконец, − со стороны собственных партайгеноссе. Чтобы выстоять, надо было с кем-то заключать компромисс. Он выбрал компромисс с республиками. И у демократов, и у коммунистов новоогаревское соглашение вызвало критику. Однако она не была единодушной. В рядах и тех, и других мнения разделились, так что давление на Горбачева ослабело.

Несколько в иных словах, но примерно то же самое о мотивах Горбачева, инициировавшего «Заявление 9+1», в те дни писал «Коммерсант»:

«Причины, по которым президент пошел на этот шаг, прозрачны: других способов сдвинуть ситуацию с мертвой точки в наличии попросту не имелось. Правый уклон (сейчас это называется «левым» уклоном. − О.М.), жесткие меры, мягко говоря, не дали никаких результатов. Концентрация власти столкнулась с гражданским неповиновением… Экономические реформы вызвали лишь забастовки. Кредиты не изменили положения на рынке. Переговоры с Японией закончились ничем. Плюс повсеместные призывы к отставке. Плюс давление «союзников» (то есть парламентской группы «Союз». − О.М.) Плюс предстоящий пленум. Что, собственно, оставалось?»

В свою очередь, в компромиссе нуждался и Ельцин. Медведев:

«Позицию Ельцина тоже можно понять. Его февральский призыв к отставке Горбачева не получил поддержки. Стало очевидно, что линия на обострение конфронтации и углубление раскола не принесет успеха. А ведь Ельцин шел навстречу президентским выборам... У него было единственно правильное и разумное решение − поддержать идею создания нового эффективного механизма согласованных действий».

Наконец, еще одна версия, почему Горбачев и Ельцин пошли на компромисс. Российский депутат Виктор Шейнис (в интервью «Российской газете»):

«Словесная дуэль двух политических лидеров… часто интерпретируется как личное соперничество. Думаю, что элементы этого присутствуют с той и с другой стороны. Но главное не в этом. Главное, на мой взгляд, − глубокое различие политической линии, которую навязывают Горбачеву его союзники справа (в сегодняшних терминах − слева. − О.М.) − многочисленные группы давления, которые настолько подчинили себе президента с осени прошлого года, что его политический курс практически слился (между октябрем 1990-го и апрелем 1991 года) с курсом правых реакционных имперских сил. С другой стороны − политическая линия демократических сил России, которую с большей или меньшей последовательностью выражает Ельцин. Столкновение этих двух политических линий приобрело в последнее время крайне разрушительные формы. Соглашение 23 апреля по сути представляет собой компромисс, который снижает политическую напряженность, что в нынешних условиях можно приветствовать».

Политическая линия Ельцина после 23 апреля в общем-то не изменилась, а вот в политике Горбачева, как уже говорилось, наметился существенный перелом.

После публикации заявления последовали многочисленные комментарии. Многие отмечали, что в нем уже нет ни слова о том, что будущий Союз Суверенных Государств непременно должен быть социалистическим. Никто не принуждался к пресловутому социалистическому выбору. Четко прописывалось право бывших союзных республик самим решать, присоединяться им к Союзному договору или не присоединяться. Они могли отправляться в вольное плавание, не будучи связанными с бывшими «братьями» никакими формальными узами, кроме двусторонних договоров. Это при том, что, согласно предыдущим заявлениям, для тех республик, которые не подпишут новый Союзный договор, оставался в силе прежний − Союзный договор 1922 года.

Обращали внимание также на то, что участниками будущего Союзного договора, согласно Совместному заявлению, могли быть только те, кто подписал это заявление. Это был шаг против дробления бывших союзных республик, − прежде всего, России, − в составе которых имелись автономии.

Исключение автономий из числа участников договора представляло собой одну из главных уступок Горбачева Ельцину. Ельцин, бросивший автономиям в августе 1990-го с барской щедростью «Берите столько суверенитета, сколько проглотите!», теперь пожинал плоды этого своего неосмотрительного шага. Точно так же, как Горбачев стоял перед угрозой развала Союза, Ельцин оказался перед угрозой развала России.

Трудно было ожидать, что сами автономии, которые к этому моменту уже добились права быть участниками договора, наряду с союзными республиками, смирятся с той дискриминацией, которой они подверглись в Заявлении «9+1».

Помимо прочего, Горбачев торопился с принятием Заявления «9+1», чтобы предъявить его на пленуме ЦК и ЦКК КПСС − он был намечен на 24 апреля − как свидетельство того, что пути преодоления кризиса намечены, они поддержаны большинством республик.

Первым свидетельством того, что этот пленум будет для Горбачева непростым, стало необычное время его начала: он начался не утром, как обычно, а в три часа дня. По некоторым сообщениям, «из источников, заслуживающих доверия», это было связано с тем, что в первой половине дня у Горбачева была неофициальная встреча с руководителями некоторых партийных комитетов, требующих его ухода с поста генсека. Разговор, естественно, был жесткий. Горбачев заявил, что он готов уйти, но − если этого пожелает или с этим согласится большинство участников пленума.

В самом начале партийные ортодоксы потребовали, чтобы генсек выступил с отчетом о проделанной работе. Дескать, давай расскажи, что ты свершил, а мы посмотрим, как твои свершения оценить. Однако Горбачев отказался от отчета и ограничился небольшой вступительной речью. Произнес ритуальные слова про «мудрое руководство партии», ласкающие слух партийных чиновников, небрежно пнул «лжедемократов» и «иных партийных активистов», которые нападают на него, генсека, за проводимую им реформаторскую политику, сослался при этом на Ленина, которого в годы НЭПа тоже «обвиняли в отступничестве от дела Октября, от интересов рабочих и крестьян, в отступничестве от принципов социализма». В заключение сказал: чтобы выйти из «нынешней труднейшей ситуации», требуется «напряженная политическая и организационная работа» всей партии.