Так кто же развалил Союз? - Мороз Олег Павлович - Страница 68

В РЕЗУЛЬТАТЕ ВЫ ОБРЕКЛИ СЕБЯ НА ПОЛИТИКУ, ЦЕЛИ КОТОРОЙ МОЖНО ДОСТИГНУТЬ ТОЛЬКО СИЛОЙ (выделено мной. − О.М.) И тем самым вошли в противоречие с провозглашенной Вами самим философией.

Вы ведь не раз публично заявляли, что, до тех пор, пока Вы на своем посту, Вы не допустите вооруженного насилия над людьми. Пусть Вы «не знали», не разрешали стрелять и давить танками в ту ночь в Вильнюсе. Но то, что произошло, − результат Вашей политики, Вашего нежелания отпустить Литву подобру-поздорову.

В Москве и в других городах, как объявлено вчера по радио, по призыву Совмина РСФСР в среду будет «предупредительная политическая забастовка». В воскресенье (то есть 20 января. − О.М.) − массовая манифестация во главе с Ельциным, которая завершится на Старой площади (здесь размещался ЦК КПСС. − О.М.) Лозунг: «Горбачева и его команду − в отставку».

Вы знаете резолюции Президиума Верховного Совета Украины, Моссовета и Ленсовета и прочее и прочее. Но что-то не слышно демонстраций в поддержку действий, осуществленных в Литве. Политику там и раньше было трудно оправдывать, а теперь − после 14 трупов и сотен искалеченных − вообще немыслимо, если есть совесть.

Единственное обоснование, которое формально звучит для кого-то, впрочем очень немногих, − это что Ландсбергис и К° нарушают Конституцию СССР. Но ведь кому, как не Вам, знать, что законность бывает «всякая». И если ее требуется насаждать танками и БТР, то... это мы уже проходили. Это − не законность правового государства, которая, согласно Вашим же утверждениям, может быть результатом лишь демократического процесса.

Полтора года назад в Крыму (то есть в момент пребывания Горбачева и Черняева в Крыму. – О.М.), когда прибалты выстроили тысячекилометровую живую цепь со свечами, я, если помните, сказал Вам: остановить их уход из СССР можно только танками. Вы от меня отмахнулись. Теперь мы это и наблюдаем. Спрашивается, для чего и для кого это нужно? Перестройка ведь − для человека! И если 150 тысяч или сколько их там из трех с лишним миллионов населения Литвы хотят оставаться в Советском Союзе, то это не значит, что ради них во главе со Шведом и Бурокявичюсом можно так обращаться с представителями другой части республики. Оправдания, которые вчера попытались представить Пуго и Язов, прозвучали жалко и позорно. Они дискредитируют Вас, представляют Центр в нелепом виде. Впрочем, Вы повторили их «логику». А она − как на деревенской улице: меня, мол, побили, я позову большого брата, и он вам покажет!

В государстве, которое заявило, что хочет быть и становится правовым, невозможно заменять политические и юридические оценки рассказом, как общественная организация, возмущенная радиопередачами (имеется в виду литовский Комитет общественного спасения. − О.М.), позвала на помощь войска и они вместе пошли на штурм телебашни. Это все равно что какая-то группа в Москве, которой не понравится «Взгляд» или «120 минут», попросила бы знакомого командира полка или дивизии выделить батальончик, чтобы осадить Останкинскую башню и выгнать оттуда весь персонал. А если бы милиционер у входа стал стрелять, то тогда пошли бы в ход танки? Вот ведь, по существу, чего стоят объяснения, которые услышали наш парламент и весь мир.

Словом, ради сохранения Литвы в СССР Вы собственными руками губите дело, которое, как правильно Вы многократно утверждали, призвано изменить мир.

У меня такое впечатление, что Вы не читаете даже шифровок из-за границы, которые ломятся от протестов, возмущения, гнева, разочарования и угроз разорвать все намеченные связи с нами − со стороны правительств, партий, общественности. Картина (в том числе и у оград наших посольств) − какую мы уже вроде бы и позабыли со времен Сахарова в Горьком.

На этом фоне утверждение членов кабинета в Верховном Совете выглядит какой-то странной фантасмагорией: назначается правительство для непонятно какого государства. О СОЮЗНОМ ДОГОВОРЕ В ВАШЕМ ВАРИАНТЕ МОЖНО ТЕПЕРЬ ПОЗАБЫТЬ (выделено мной. − О.М.)

Я достаточно хорошо Вас знаю, Михаил Сергеевич, чтобы предвидеть, как Вы отреагируете на эту записку: мол, вот и еще один «отвалил», не выдержал. Пусть так. Но заподозрить меня на 70-м году жизни в каких-то амбициях, в тщеславных, честолюбивых соображениях Вам будет очень трудно. Вы ведь меня тоже немножко узнали, хотя и не очень-то интересовались мной. Я под себя не греб и ничего лично для себя не искал. Смысл этого моего послания состоит вот в чем: я верой и правдой служил «тому» Горбачеву − великому новатору и автору перестройки. А сейчас я его не узнаю и не понимаю.

Я тяжело пережил Прагу. Осуждал в душе, среди своих друзей и перед дочерью − тогда еще школьницей. Сказал ей: «Запомни: великая страна покрыла себя позором, и не будет нам прощения». Я не скрывал в кругу сотрудников Международного отдела ЦК своего крайнего возмущения вторжением в Афганистан. Хотя моральную ответственность за политику, которая вела к тем интервенциям, я нес лишь в той мере, в какой можно ее возложить на, в общем-то, рядового аппаратчика. Но к политике последних пяти лет я имел прямое отношение. Это была политика, которая исключала повторение чего-либо подобного 1968 и 1979 годов. Оказывается, нет. И иметь прикосновение к политике, которая несет в себе возможность измены самой своей сути, я не могу.

Михаил Сергеевич! С тех пор как я оказался «при Вас», мне никогда не приходило в голову, что мне опять, как при Брежневе и Черненко, придется испытать мучительный стыд за политику советского руководства. Увы! Это произошло...

С уважением А. Черняев».

Это, конечно, выдающийся документ, показывающий, что и среди коммунистических аппаратчиков высокого ранга были порядочные, совестливые люди. Мало кто из них отваживался публично высказывать свои взгляды на политику советского руководства, но отрадно, конечно, уже то, что они эти взгляды − часто разумные и честные − исповедовали.

Секретарь сначала отказывалась стенографировать текст Анатолия Черняева, а потом, отпечатав, спрятала его в свой сейф. Стала увещевать автора: «Вы наносите ему (то есть Горбачеву. − О.М.) удар и с этой стороны. А он к вам так относится!»

Коллеги, которые узнали о письме, также советовали Черняеву не торопиться.

В конце концов, поостыв, он «заколебался в своей решимости «сделать Горбачеву ручкой».

Письмо так и осталось не переданным адресату. Может быть, напрасно Черняев его не передал. Может быть, «делать ручкой» Горбачеву было и не обязательно (это уж как сам Горбачев решит, − увольнять своего помощника или не увольнять), но оно вполне могло как-то воздействовать на президента. Не исключено, прочитав его, он захотел бы как-то скорректировать свои действия, в том числе и в отношении Прибалтики.

В действительности, однако, никакой корректировки не произошло. Напротив, чтобы погасить волну возмущения событиями в Прибалтике, Горбачев решил ограничить гласность − ту самую гласность, которая стала одним из главных символов перестройки. Анатолий Черняев, 16 января:

«Сегодня последний день сессии Верховного Совета. У Горбачева была последняя возможность «управиться» с Литвой, а значит, и со своим имиджем как лидера перестройки. Он даже поручил утром Примакову набросать текст. Женя с Игнатенко набросали, разумеется, в осуждение происшедшего. Но М. С. не воспользовался. И после отчета Дементея (председатель Верховного Совета Белоруссии. – О.М.), который возглавлял делегацию Верховного Совета (Олейник и Тер-Петросян) [ездившую] в Литву (отчет их пустой, формальный), и после «развернувшейся дискуссии» предложил… приостановить действие закона о печати и ввести в каждый орган цензора из состава Верховного Совета. Поднялся шум. М. С. не стал настаивать. Но замысел свой обозначил. ПОЛУЧИЛОСЬ, ЧТО ОН НА СТОРОНЕ ТЕХ, КТО УБИВАЛ В ВИЛЬНЮСЕ, − ЕСТЬ ЧТО СКРЫВАТЬ, НЕ ПОКАЗЫВАТЬ (выделено мной. − О.М.)»