Так кто же развалил Союз? - Мороз Олег Павлович - Страница 101

Павлов, Крючков, Язов, Пуго − все эти деятели в скором времени обретут известность как ключевые фигуранты путча.

Подземные толчки, возвещающие о приближающемся настоящем землетрясении, были слышны довольно отчетливо.

Ну, а что же Горбачев? Горбачев, как писала пресса, сохранял в эти два дня, − когда работал парламент, − удивительное спокойствие и продолжал «шлифовку текста Союзного договора». А главный − формально − фигурант будущего заговора вице-президент Геннадий Янаев успокаивал депутатов (кого это волновало) заверениями, что «президент не видит здесь (то есть в речах силовиков. − О.М.) политического аспекта» и просит «относиться к этому вопросу (то есть о чрезвычайном характере ситуации и необходимых чрезвычайных мерах. − О.М.) как к рабочему...»

На следующий день и сама эта троица − Язов, Крючков, Пуго − поспешила выступить с уверениями, что никакого «сговора» нет, что лишь желали «предоставить депутатам наиболее полную информацию».

Когда оглядываешься назад, на эти июньские дни 1991 года, каким-то странным выглядит столь удивительное спокойствие Горбачева.

До путча оставалось два месяца.

Атмосферу тревоги усилило заявление Союза «Щит» (его полное название − Союз социальной защиты военнообязанных и членов их семей «Щит»). Заявление опубликовала «Независимая газета». В нем утверждалось, что в ночь с 15 на 16 июня в войсках Московского военного округа «была отмечена активизация действий отдельных частей и подразделений, некоторые из них были приведены в повышенные степени боевой готовности». «Щит» связывал этот факт с последовавшим закрытым заседанием Верховного Совета СССР, выступлениями на нем Язова, Пуго и Крючкова, о которых уже шла речь.

«Победу демократии на выборах, − говорилось в заявлении, − они оценивают как целенаправленные действия сил, ведущих борьбу за изменение конституционного строя, утверждают об обострении обстановки в Москве и Ленинграде, заявляют, что враждебные группировки овладели средствами массовой информации, делают вывод, что без действий чрезвычайного характера сегодня уже не обойтись. Премьер-министр В. Павлов потребовал предоставить правительству полномочия президента страны. Исходя из вышеизложенного, союз «Щит» считает своим долгом предупредить демократическую общественность страны о вновь надвигающийся опасности правого переворота».

Вот такое предупреждение. В ту пору оно было не единственным. Тревога носилась в воздухе.

Что-то странное, происходящее в союзном парламенте, встревожило и парламент российский. Особенно − выступления Язова, Крючкова и Пуго, происходившие за закрытыми дверями и доносимые лишь обрывками, скупыми публикациями в прессе. Как писала «Российская газета», многие депутаты, подобно Памфиловой, расценили это как попытку «кабинетного государственного переворота». Еще сравнивали ситуацию с той, какая возникла минувшей осенью, когда «процесс стабилизации политической жизни в стране был полностью сорван консервативными силами, торпедирована программа «500 дней» и обстановка стала близкой к критической».

Мало кто догадывался, что в действительности в скором времени произойдут события, гораздо более драматические, чем осенью 1990 года.

Надежды Горбачева на то, что республиканские Верховные Советы обсудят разосланный им проект Союзного договора до конца июня (еще до его публикации − опубликован он был 27-го числа), явно не сбывались. Украинская Верховная Рада передала текст экспертам и пообещала вынести окончательное решение… лишь в сентябре. В российском ВС тоже не торопились: в начале июля сообщили журналистам, что вопрос о договоре будет рассматриваться, по крайней мере, три-четыре недели. Примерно такая же ситуация была и в других республиканских парламентах. В общем-то все были недовольны объемом тех полномочий, которые предоставлялись в проекте республикам, все хотели большего.

Люди осторожные предупреждали, что Центр, Горбачев и так отдал республикам все, что мог, что пока еще не настал момент, когда следует требовать большего, что в результате непомерных требований и сами республики, и Центр могут потерять все, ибо очевидно было: противники перемен собирают силы, готовятся к мощной контратаке. Публицист Сергей Пархоменко довольно прозорливо писал в начале июля в «Независимой газете»:

«Могут ли республики требовать удовлетворения всех своих притязаний «здесь и сейчас»? Простейший анализ нынешней диспозиции в руководстве Союза, реалистичная оценка тех сил, что остаются на страже исторически обреченного статус-кво, − все это заставляет убедиться: одно нерасчетливое, резкое движение руководящей группы, олицетворением которой мы считаем Горбачева, − и она будет раздавлена. Вместе с нею − и мы, и наши надежды. Кого не избавило от иллюзий зрелище парламентской галерки с тремя сурово насупленными министрами в час «павловского кризиса» (имеются в виду те самые Крючков, Язов, Пуго. − О.М.), тот, может быть, протрезвеет, читая фронтовые корреспонденции, поступающие в эти дни из Югославии».

В сущности, это опять предупреждение о возможности тех драматических событий, которые в самом деле произойдут через полтора месяца.

Другое дело, что вряд ли медлительность республик при рассмотрении проекта Союзного договора усугубляло ситуацию. Скорее наоборот, если бы республиканские парламенты стали бы действовать проворнее и приблизили срок подписания договора, путч тоже мог бы случиться раньше. Ведь главной целью заговорщиков было как раз не допустить этого подписания.

Впрочем, от республиканских парламентов вообще мало что зависело, как это всегда было заведено в Советском Союзе. Обращение к ним было делом чисто формальным. Их решения служили только удобным подспорьем для республиканских лидеров: когда лидеру было нужно, он мог кивнуть на такое решение, − дескать, так постановил наш парламент, я не могу идти против него. Когда же кивать не было нужды, о республиканских парламентских решениях вовсе не вспоминали.

Это ярко проявилось 23 июля, когда в Ново-Огареве в очередной раз собрались руководители республик. На их суд был представлен проект Союзного договора, прошедший к этому времени через Верховные Советы республик и оснащенный их замечаниями и поправками. Во вступительном слове, сделав краткий обзор этого депутатского творчества, Горбачев вновь призвал поскорее завершить работу над договором, на этот раз призвал особенно настоятельно:

− Я не знаю, товарищи, до вас доходит или нет, но я уже чувствую опасные тенденции. Нам нужно быстрее завершить с договором. Быстрее!..

Не знаю, почувствовал ли Горбачев наконец отдаленные подземные толчки приближающегося землетрясения, предупреждал ли именно о них. Вряд ли почувствовал. Иначе не отправился бы через несколько дней в отпуск в Крым. Но что-то такое, видимо, все же его тревожило…

Итак, предстоит обсудить проект договора с замечаниями и поправками республиканских депутатов. И тут происходит нечто неожиданное. Слово берет узбекский руководитель Ислам Каримов. Между ним и Горбачевым происходит забавный диалог (цитирую по записи, которую сделал помощник Горбачева Юрий Батурин):

«− Михаил Сергеевич, я хотел бы просто задать один вопрос. − Голос Каримова выражает неподдельное возмущение, и все заинтересованно слушают, потому что непонятно, куда он свернет, − ведь дискуссии еще не было. − Мы в этом самом зале 17-го числа (то есть 17 июня. − О.М.) договорились и приняли за основу документ, который был за вашей подписью разослан в республики. А что сейчас происходит? Откуда появился документ, который нам потом прислали для сегодняшнего обсуждения?