Небо на двоих - Мельникова Ирина Александровна - Страница 43
- Предыдущая
- 43/69
- Следующая
– Нет, там другая история. Как мне рассказывали, во времена коллективизации прадед Сырмы написал письмо Сталину, прося в нем, как он выразился, «о небольшом одолжении». Дескать, если уж совсем невмоготу большевикам без колхозов, пусть колхозы живут и процветают. Только не надо трогать абхазов, потому что абхазу, глядя на колхоз, хочется лечь и тихонько умереть. Естественно, письмо не дошло до Сталина. Его перехватил прадед Илико. Он работал начальником почты. И передал его в НКВД. Прадеда Сырмы арестовали и отправили в сибирские лагеря, где он и сгинул. Видно, не пережил страшные морозы. Вот отсюда и пошла вражда. Непримиримая!
– Ты думаешь, отец Илико пойдет на уступки?
– Не пойдет, даже не сомневаюсь. Но попробовать нужно. Он у меня старший на лесопилке. Очень рассудительный и неглупый малый.
Про лесопилку я не стала уточнять, а то собеседник опять рассердится, что лезу в чужой карман, и спросила:
– А что там Сырма говорила, дескать, в реку броситься придется, если не разрешат свадьбу?
– Глупости говорила, – поморщился Вадим. – Есть тут на берегу скала. Говорят, лет сто назад парень с девушкой прыгнули с нее в воду. Тоже родители не разрешили им пожениться. Я уже говорил Сырме, чтобы выбросила подобную муть из головы. А то не посмотрю, что взрослая девица, надеру уши.
– Неужели ничего, абсолютно ничего нельзя поделать?
– Эти люди не поддаются на уговоры. Обычаи – святое дело. Правда, от кровной мести раньше можно было откупиться. Плата определялась специальным судом из двенадцати родственников убийцы и тринадцати родичей убитого. Но и там все давалось непросто. Бывали случаи, когда споры приводили к новым убийствам прямо на месте судилища, и тогда вражда вспыхивала снова. Женщины просто не успевали снимать траурные одежды.
– Я уже заметила, – кивнула я. – Здесь пожилые женщины носят только черные юбки и платья.
– Так сколько у них родственников-то. Месяца не проходит, чтобы кто-то не умер.
– Может, и в случае Сырмы какой-то выкуп можно заплатить? – осторожно спросила я. – Виноватой стороне. Все-таки прадед Илико провинился…
– Ну да, скажи об этом Георгию, отцу Илико, он очень обрадуется, – произнес сквозь зубы Вадим. Дорога пошла в гору, размытую ливневыми потоками. Добров сосредоточенно вел машину, а я вдруг вспомнила, о чем хотела поговорить с ним еще накануне. И наконец набралась смелости.
– Все же я хочу заплатить тебе за проживание и еду, – сказала я решительно. – Тысячи долларов в месяц достаточно?
– Нет, ты все-таки больная на голову. – Вадим с рассерженным видом покосился на меня. – Деньги некуда девать? Так помоги Сырме. Что там? Костюмы, декорации… Или в садик игрушки купи, книжки… Или в школу…
– Ты не о том говоришь! – не отступала я. – Я ничем не заслужила, чтобы пребывать у тебя на содержании. Это меня оскорбляет, понимаешь?
– Понимаю, – с досадой кивнул Вадим. – Боишься, что потребую взамен любви и ласки? Не дождешься! Это мы уже проходили!
– Но тогда я вообще ничего не понимаю!
Я еле сдержалась, чтобы не высказать Вадиму все, что о нем думаю, в самых нелестных выражениях. Могла бы подогнать целый состав обидных эпитетов и при случае выпустить их залпом. Но что-то остановило меня. Более того – мне наоборот захотелось прижаться щекой к его плечу, обнять за шею и – будь, что будет… Пусть даже придется пешком добираться до дома…
Тут нашу машину стало швырять из стороны в сторону с такой силой, что крамольные мысли сами собой увяли. Увяло и желание вести разговоры с таким толстокожим носорогом, с таким упрямым буйволом, чья лобная кость толще танковой брони…
Наконец показались знакомые ворота. Рядом с ними стояла «Нива» Давида.
– Вернулись! – обрадовался Вадим. – Видишь, дожидается Давид. Вот уж исполнительный человек, не чета Шалико! Все снаряжение, все инструменты сто раз проверит перед выходом в горы.
Добров несколько раз просигналил под воротами, и они почти сразу отъехали в сторону. Навстречу нам почти бежал Давид. В свете фонаря его лицо казалось мучнисто-белым.
– Вадик, Оля! – он задыхался. – Николай умирает. Температура под сорок. Ногу разнесло, как полено. Там Мадина возле него.
– Так, говорите быстро! – я выскочила из машины. – Какие лекарства есть у Мадины? Хирургические инструменты?
– Не знаю, – опешил Давид и посмотрел на Вадима. – Я хотел отвезти его вместе с Гочей в Сухум, а Николай наотрез отказался. Заругался даже. А вернулись, смотрим, ворота никто не открывает. Я – через забор. А он в своей избушке… бредит…
– Понятно. – Вадим посмотрел на меня. – Ты сможешь помочь?
– Попытаюсь, но все равно Николая нужно везти в Сухум. Вдруг там что-то серьезное.
– Осколок у него зашевелился, – глухо пояснил Вадим. – Это я виноват, не сумел настоять, чтобы он поехал в город. Не думал, что все так серьезно.
– Ора! Николай – взрослый мужчина, свои мозги ему не вставишь, – подал голос Давид, и удрученно покачал головой. А в Сухум теперь добраться не получится. Мы обратно еле-еле вернулись через брод. Очень сильно вода поднялась. Очень!
– Ладно, я понял: Сухум нам не поможет, – оборвал его Вадим. – Пошли уже.
И мы направились к небольшому кирпичному строению вблизи ворот, где, оказывается, жил Николай.
Глава 25
Мужчина лежал на походной кровати в крохотной комнате со слабым освещением. Рядом на низком стульчике сидела Мадина и держала его вялую руку за запястье.
Кроме кровати в комнате находились электроплита и пластиковый стол. На нем стояли сковородка с остатками яичницы и кружка с прокисшим молоком. Вероятно, с утра, подумала я. А после бедолага к еде не прикасался. И за помощью ни к кому не обратился. Или из скромности, или от невозможности позвать.
– Елки-палки! Как же его скрутило! – Вадим склонился над Николаем.
– Позволь мне пройти, – твердо сказала я.
Вадим молча повиновался. Давид остался у порога.
Мадина в волнении облизывала губы и не спускала с меня глаз.
– Как давно он без сознания? – спросила я, проверив пульс и реакцию зрачков.
– После обеда, когда повезли отца в Сухум, зашли к нему с Давидом. Уговаривали поехать к хирургу. Только Коля наотрез отказался. Он был в полном сознании, температура еще не поднялась. Заявил, что наложил мазь Вишневского, которая весь гной вытянет. Уехать он не мог, потому что не на кого было оставить дом. И вообще у него очень много дел. А еще он не хотел подвести Вадика.
– Вот же… – Вадим скрипнул зубами. – Нет слов! Выходит, дела важнее здоровья? Что за человек, а!
– Ладно, давайте от охов-ахов переходить к делу. – Я посмотрела на Мадину. – Нужны бинты, марля, анальгин в ампулах, перекись водорода и физраствор. А еще перчатки, кипяченая вода и марлевая маска. Медицинский спирт есть? Йод?
– Йод и все остальное, наверно, найду, а вот спирта нет, – упавшим голосом сообщила Мадина. – Но я обычно чачу беру. Семьдесят градусов.
– Пусть будет чача, – согласилась я. – Потребуются еще скальпель и пинцеты.
– Есть скальпель. И пинцеты. Остались от прежнего фельдшера. Но ими лет двадцать никто не пользовался. Не знаю, в каком они состоянии.
– Какие-то хирургические инструменты я видел в полевом наборе хирурга. Есть у меня парочка на всякий случай. Но что там именно, не разбираюсь, – вмешался в наш диалог Вадим. И кивнул Давиду. – Принеси. В шкафу, в кабинете две зеленые сумки.
Давид быстро вышел из комнаты, Мадина отправилась следом.
Я снова склонилась над Николаем. Одного взгляда хватило, чтобы понять: у него сильнейший жар. Даже при тусклом свете было заметно, как осунулось лицо, провалились глаза, пересохли губы. Изредка больной что-то быстро и бессвязно бормотал. Руки его вздрагивали, а лицо искажала болезненная гримаса.
– Дай мне нож, – попросила я Вадима.
Тот с готовностью протянул кинжал – подарок Митана.
– Нет, тот, что на столе, – уточнила я. – Нужно разрезать штанину, чтобы подобраться к ране.
- Предыдущая
- 43/69
- Следующая