Закат в раю - Хэран Элизабет - Страница 4

• Предыдущая
• 4/44
• Следующая

— А как давно вы уже присматриваете... за Эдемом?

— Почти год.

— А до этого?

— Жила в Сиднее. С самого рождения.

— Значит, вы неместная?

Девушка опустила голову, но Джордан успел заметить, что в глазах ее мелькнуло что-то похожее на боль.

— Нет, я не местная. И никогда не была.

— Так что же вы здесь делаете? По сравнению с большим городом шансов стать хорошим журналистом здесь у вас не слишком-то много.

— Редакторы серьезных газет посоветовали мне сначала поработать в небольшой провинциальной газете, чтобы набраться опыта, — быстро взглянув на Джордана, ответила девушка. Она решила пока не сообщать ему, что ее родной дядя был родственником Жюля Кина, редактора газеты в Джеральдтоне, и что ее статьи появились в газете главным образом благодаря этому родству. — Я знаю, сейчас они не принимают мои очерки всерьез, но в один прекрасный день, когда у меня будет своя газета, им придется со мной считаться.

— А вы, я смотрю, молодец, — сказал Джордан. — Никогда не бойтесь рисковать и действуйте смелее.

Девушка не могла скрыть радости — в первый раз она услышала похвалу и одобрение.

— В ваших словах чувствуется, что вы весьма опытны, — ответила она и слегка покраснела от удовольствия. — А сами вы всегда действуете так же?

— Да, и такая философия меня еще никогда не подводила.

Джордан остановился и оглянулся по сторонам.

— Плантация Эдем должна быть где-то поблизости, — сказал он с беспокойством. Места были ему смутно знакомы, но вот этих полуразрушенных построек у дороги Джордан никак не мог припомнить. Десять лет назад их, конечно, здесь не было.

— Тут все заросло диким тростником, так что старой дороги теперь почти не видно, — ответила девушка. — Посмотрите вон туда, видите? Эта дорога — въезд в Эдем.

В нескольких ярдах перед ними в зеленой стене тростника вилась едва заметная тропинка, почти полностью заросшая густой травой. Джордан с испугом подумал, что сам ни за что не сумел бы найти дорогу. От волнения он почувствовал сильное головокружение, остановился и закрыл глаза. Сейчас он думал о том, скольких трудов стоила его родителям постройка этого дома, сколько любви, надежд, пота и слез было вложено в эту землю — казалось, все вокруг, каждый камень, каждая доска говорили об этом.

В 1880 году Томас Фицджеральд и десять ирландских поселенцев, в том числе его отец, и тридцать пять туземных рабочих взяли у бристольского католического прихода деньги на покупку участка в десять тысяч гектаров. В первый год они расчистили большой участок тропического леса и высадили сахарный тростник, но год выдался засушливый, и большая часть новых переселенцев вскоре уехала. Патрик Хейл все же остался в Джеральдтоне и построил дом. Так появилась плантация Эдем. В последующие годы урожаи были превосходные, и уже в 1882 году в этих местах появилась первая сахарная фабрика Мурилен.

Большинство построек на плантациях были деревянными, но Патрик выстроил первый из двух этажей дома из местного камня, да еще и на самой вершине холма, чтобы избавиться от неизбежного затопления в дождливый сезон. Джордану чудилось, будто в неподвижном горячем воздухе слышится отцовский голос, доказывающий кому-то, что в каменной постройке в жаркие дни будет прохладнее.

Так и оказалось. В самый палящий зной в доме, особенно на нижнем этаже, дышалось легко. Вездесущим термитам камень тоже не пришелся по вкусу. Вокруг дома Патрик построил широкую веранду с колоннами. Родителям нравилось проводить вечера, сидя рядом друг с другом и глядя вдаль на зеленеющие тростниковые поля. Мать любила сидеть на веранде даже зимой, когда крытая железом крыша оглушительно рокотала под напором яростных ливней — она, смеясь, говорила, что на веранде даже шум дождя удивительно уютен.

Тропинка неожиданно оборвалась, и Джордан остановился. Прямо перед ними возник дом. Джордан смотрел на него, не в силах сказать ни слова.

— Да, зрелище не слишком-то привлекательное, — промолвила девушка. — Но я предупреждала вас.

Джордан молчал.

— Мне говорили, что лет восемь назад в этих местах пронесся ураган и сорвал большой кусок крыши, — продолжала она, — а владелец не позаботился привести дом в порядок. От дождей балки стали гнить, так что крыша теперь держится плохо. Внутри, конечно, разрослись сорняки. Когда я впервые попала сюда, жить тут было просто невозможно.

Джордан слышал про ураган, но не представлял, что разрушения окажутся так велики. Как чудесен был когда-то эдемский дом! Сейчас перед ним были лишь гниющие руины, жалкий намек на чудесное прошлое: от прелестного дома, из которого Джордан уехал десять лет назад, сейчас не осталось почти ничего.

В крыше зияли дыры, пол первого этажа проломился, доски, которыми были забиты окна, кое-где были отодраны, входная дверь слегка приоткрыта — замок кто-то грубо выломал. Вторая дверь, с натянутой на ней тонкой сеткой от насекомых, полностью отсутствовала. Джордан подумал, что после урагана кто-то, видимо, решил поживиться оставшимся в доме имуществом. Взгляд его упал на разбросанные по веранде обломки качалки, которую отец когда-то сделал для матери. Джордан, на мгновение прикрыв глаза, почувствовал острую боль в груди. Он вспомнил смеющихся родителей, сидевших рядом в этой качалке. Как счастливы они были! Если бы только можно было вернуться в то время! Глубоко вздохнув, он попытался овладеть собой.

Джордан вновь почувствовал головокружение — так сильна оказалась сейчас его ненависть к Максу Кортленду. Сдерживая гнев, он вспомнил о пройденной им суровой школе, в которой чувства приносились в жертву рациональным действиям, и заставил себя спокойно осмотреть полуразрушенную, заросшую ползучими тропическими растениями крышу веранды, осыпающуюся краску на окнах и колоннах, валявшиеся повсюду куски гниющего, источенного насекомыми дерева. Веранда была завалена слоем земли и мусора, с потолка свисали отвратительные клочья паутины. Джордан старался не думать о том, что творилось внутри, о пропавших любимых вещах матери, ее безделушках из чудесного розового фарфора, о ее фортепиано.

Джордан отвернулся и со слезами на глазах окинул взглядом поля, заросшие сорняками выше человеческого роста. После уборки последнего урожая в почве остались семена, и дикий тростник пошел в рост. При отце тростник рос идеально ровными рядами, теперь же на расчистку этой непроходимой чащобы потребуется не меньше недели тяжелого труда.

За полями на много миль тянулись плантации соседей, а за ними у самого горизонта ослепительно сверкали на солнце воды Кораллового моря. До Джордана донесся далекий гул и стук колес: вдалеке, между холмами, промелькнул поезд, везущий на фабрику новый урожай тростника. За холмами простиралось бурое, выжженное плоскогорье, но Джордан знал, как быстро зазеленеет оно с началом сезона дождей. Теплый и влажный воздух был наполнен сладковатым запахом свежесрезанного тростника. Джордан еще раз окинул взглядом заросшие поля и вновь подумал, что возродить Эдем, заставить его приносить доход потребует долгого, упорного и тяжкого труда и немалых денег. Но Джордан был готов на все, чтобы воплотить в жизнь мечту отца — мечту, почти осуществившуюся к моменту катастрофы.

Он знал, что восстановление хозяйства поможет ему залечить душевные раны, но понимал, что сможет вновь почувствовать себя счастливым человеком, лишь когда уничтожит своего врага — Максимилиана Кортленда.

Еще раз взглянув на полуразрушенный дом, Джордан понял, что сейчас не найдет в себе душевных сил зайти в него, и медленно побрел к реке. На самом берегу, в тени огромного баобаба, он постоял у могил родителей. Джордан с удивлением отметил, что могилы, в отличие от дома, были в полном порядке, казалось, за ними кто-то заботливо ухаживал. На надгробном камне, прямо на надписи, были рассыпаны цветки гибискуса.

— Вы знали Хейлов? — спросила, подходя, девушка. Джордан кивнул в ответ.

— Как хорошо, что вы... следили за могилами, — сказал он.

— Это не я, а один старый работник, канак... Он раньше работал здесь, на плантации.

• Предыдущая
• 4/44
• Следующая