Неземное тело - Куликова Галина Михайловна - Страница 47

• Предыдущая
• 47/58
• Следующая

Лайма постоянно порывалась позвонить Тагирову – ей не хотелось, чтобы ее допрашивали. Сообщить милиции о признаниях Леночки – это значит сильно пошатнуть версию несчастного случая. А как можно не рассказать?

Однако ее сомнения быстро разрешились. Первыми словами, которые произнес Бабушкин, когда увидел представителей правоохранительных органов, были:

– Елена думала, что ее хотят убить. Из-за камня.

На вопрос, из-за какого камня, Бабушкин пожал плечами, а экономка Арина ответила:

– Наверное, из-за рубина. У нее на шее висит рубин, подарок супруга. Она его и не снимала никогда.

Медальон с большим рубином в самом деле был у Леночки на шее. Никому и в голову не могло прийти, что она носит настоящий камень, не снимая, – с утра до вечера.

– Я про камень ничего не слышала. Но то, что она боялась, это точно, – подтвердила слова Бабушкина Лайма. – Даже собиралась уехать.

Однако вместо того чтобы ухватиться за эту ниточку, компетентные лица заинтересовались совсем другим.

– Когда вы все сбежались на крик... Саши, – осторожно выговорил озабоченный следователь с тонким костистым носом, – вы смотрели друг на друга? Кто-то из присутствующих был, скажем так, в мокрой одежде?

Гости переглянулись и все по очереди отрицательно покачали головой.

– Кажется, нет, – проговорила Лайма, расстроенная тем, что такая простая мысль не пришла ей в голову.

Утопить человека, не замочив рук, практически невозможно. Ведь жертва наверняка пыталась сопротивляться. Леночка, конечно, была пьяна, но ведь не мертвецки! Выходит, она действительно утонула сама. Неужели это просто совпадение? Только она собралась рассказать Лайме, кого и почему боится, как почти сразу погибла?

– Могу поклясться, – тихо сказал Корнеев, – когда мы прибежали к бассейну, все были сухонькими. Никаких мокрых пятен на рубашках и платьях, влажных волос, хлюпающих башмаков – ничего такого. Потом, когда Леночку вытаскивали, замочились. Но до того, ручаюсь, одежда у всех была в полном ажуре. Знаешь, так бывает: у тебя шок, ты оглядываешься вокруг и видишь все столь же отчетливо, как будто просматриваешь кадры в замедленной съемке.

Лайме с Корнеевым при идентификации их личностей пришлось попотеть от волнения. Они ведь были вовсе не теми, за кого себя выдавали. Можно показывать фальшивые документы бюрократам всех мастей. Но в происшествии со смертельным исходом мухлевать не рекомендуется.

Сопровождаемые сотрудником милиции, оба отправились к себе в дом и позвонили Тагирову. Через полчаса из Тихорецка приехал человек, который утряс их проблемы. Единственным «побочным эффектом» его приезда стал допрос с пристрастием, который милиционеры учинили Лайме и Корнееву.

– Я чувствую себя Павликом Морозовым, – призналась мокрая, как мышь, Лайма после того, как ее отпустили на волю. – Стучала на всех и каждого.

– Ты думаешь, ее убили?

– Я уверена в этом, скажем, на девяносто девять процентов.

Из окна они наблюдали за тем, как медики увозили тело, как Дюнин, сложившись в два раза, лез в машину, как экономка, сотрясаясь от рыданий, запирала ворота.

– И что нам теперь делать? – озадаченно спросил Корнеев.

– Расследовать убийство. Оно может быть связано с нашим делом. Да оно наверняка с ним связано!

– Если это убийство, то совершенное от отчаянья.

– Безусловно. Идти к бассейну и топить Леночку, не зная наверняка, что все остальные останутся в гостиной, было по меньшей мере неосмотрительно. Убийца воспользовался объявлением Саши о премьере клипа. Он же не знал, что сломается телевизор!

– И как убийца ухитрился остаться сухим? Если только это не человек со стороны.

– Человек со стороны? Но кто? Гарик, садовник Саши, уехал в Москву по каким-то личным делам. Миша Гулин, шофер Чуприянова, повез его на своей машине. Ему тоже нужно было отлучиться – по уважительной причине. У него заболел зуб под коронкой, и снимать ее должен был тот стоматолог, который ее ставил. Остаются женщины, хлопочущие по хозяйству. Почти все они деревенские. И что, подозревать их? Они сигали через загородки? Ворота были заперты на электронный замок.

– Зато между участком Дюниных и участком Бабушкина очень низкий забор. Можно легко перелезть, – заметил Корнеев.

– Бабушкин сказал, что, отправляясь в гости, поставил внешнюю ограду на сигнализацию. То есть к нему в сад можно было проникнуть через незащищенный электроникой внутренний забор, но выбраться оттуда на волю так же нереально, как с территории Дюниных. Милиция все проверила. Ничего и никого.

– Убийцей может оказаться человек, о котором мы вообще ничего не знаем. Даже не проживающий в Богодуховке. Но эту версию мы будем рассматривать последней. Сдается мне, это кто-то из своих.

– Я тоже так думаю. Ведь собаки молчали. Ну, допустим, Арчи не лаял, потому что ему не хотелось. Это особенный пес. Но Лили! Она бегала по саду и, полагаю, учуяв постороннего, принялась бы тявкать до посинения.

– Лайма, все были сухими, – напомнил Корнеев. – Сначала милиционеры выдвинули версию, что убийца разделся, совершил преступление, потом вытерся полотенцем, снова оделся и как ни в чем не бывало явился на Сашин крик.

– Нет, это слишком долго!

– Давай проверим, – предложил Корнеев. – Не будем разыскивать секундомер. Просто считай вслух. Начали!

– Раз... Два... Три... – начала отсчитывать секунды Лайма.

Корнеев ловко избавился от пиджака, трикотажной рубашки, которую снял через голову, штанов, носков и ботинок. Потом схватил со стола кухонное полотенце, быстро, но тщательно обтер им тело и снова оделся. Лайма за это время успела досчитать до тридцати двух.

– Тридцать две секунды! – удивленно воскликнула она. – Для того чтобы раздеться, вытереться и снова одеться. То есть ко времени совершения преступления добавляется всего полминуты!

– И учти – преступник вряд ли нырял в бассейн. Возможно, он присел на корточки и держал голову Леночки под водой. Поэтому был не таким уж мокрым. Так что времени на обтирание могло понадобиться еще меньше.

– Но куда он дел полотенце? – Лайма почесала переносицу.

– То, что лежало возле бассейна, и которым собиралась воспользоваться Леночка, оказалось совершенно сухим.

– Что, если убийца вошел в дом Дюниных и спрятал его внутри, в каком-нибудь шкафу или в корзине с грязным бельем?

– Это уже слишком. Скорее он закинул бы его на крышу или затолкал в водосточную трубу.

– Дом обыскали сверху донизу на предмет мокрого полотенца, – уверенно сказал Корнеев. – Я слышал, когда прощался с капитаном, любезно меня допрашивавшим четыре часа.

Лайма достала лист бумаги, карандаш и, подвернув ногу, уселась на стул. Корнеев сварганил две чашки крепкого кофе и устроился напротив.

– Что ты собираешься писать?

– Сейчас соорудим «свалку».

«Свалкой» она называла список всех тех фактов, которые не имеют четкого объяснения и вызывают определенные подозрения.

– Начнем прямо с убийства? – с любопытством спросил Корнеев.

– Нет. Если гибель Леночки связана со смертью Лейтера, нужно вносить в список любые подозрительные факты, которые мы узнали с тех пор, как приехали в Богодуховку. Короче, как всегда – валим сюда все, что приходит в голову. Неординарное. Вызывающее недоумение. Странное и таинственное.

Она начала первой. Наставила карандаш на чистый лист, потом быстро записала:

– Куда убийца дел мокрое полотенце?

– Раз, – сказал Корнеев.

– Дюнин сболтнул, что Леночка сама выбрала Богодуховку, буквально вынудив его купить здесь коттедж. Зачем? Случайность или нет?

– Два, – покладисто согласился Корнеев.

– Перед убийством в библиотеке я видела наручные часы Острякова. После того как приехала милиция, часы снова были у него на руке. Зачем он их снимал? Боялся, что вода их испортит?

– Почему сломался телевизор? – внес свою лепту Корнеев. – Случайность или нет?

Лайма старательно записывала.

– Леночка призналась мне, что чего-то боится. И что ее могут убить. Бабушкину она сказала то же самое, только добавила, что все это из-за камня. Если, конечно, сам Бабушкин ничего не сочиняет. С него станется!

• Предыдущая
• 47/58
• Следующая