100 великих украинцев - Коллектив авторов - Страница 66

• Предыдущая
• 66/216
• Следующая

Сам С. Гамалия вступил в масонский орден, судя по всему, еще в годы своей жизни в Петербурге. Верность масонским идеалам, в сочетании с глубокой религиозностью, добротой и бескорыстием, определяла его поступки в те и все последующие годы. Эти качества объясняют данное ему друзьями прозвище «Божьего человека». Бескорыстие его доходило до того, что он отказался от пожалованных ему 300 душ за примерную службу в Белоруссии, сказав при этом, что он не знает, как управиться со своей собственной душой, а потому не может принять на свое попечение три сотни чужих.

От предложений принять во владение крепостных он отказывался и впредь. Следуя евангельским идеалам, он вообще не принимал подарков и жил чрезвычайно скромно, раздавая то, что не расходовалось им от служебных выплат, бедным или пуская эти средства на нужды просвещения. Он говорил, что каждая побежденная дурная привычка есть «шаг к свету», а когда слуга его обокрал и бежал, но затем был пойман, он выхлопотал ему избавление от положенного наказания.

В 1784 году С. Гамалия, теснейшим образом сотрудничая с Н. Новиковым, а также с другими московскими просветителями-масонами, был одним из соучредителей в Первопрестольной Типографической компании, вступив в нее без взноса денег — исключительно в силу своего морального авторитета и беззаветной преданности делу народного образования. Если Н. Новиков занимался прежде всего практической стороной дела, то С. Гамалия выступал как бы в роли его духовного наставника и идейного вдохновителя. Он входил в высшую иерархию масонского братства Москвы, его Главный капитул, где заседал вместе с бароном Шредером, А. М. Кутузовым, Н. И. Новиковым, И. В. Лопухиным, И. С. Тургеневым, князьями Н. Н. и Ю. Н. Трубецкими.

При этом он выступал в роли своеобразного куратора масонских лож в других городах Российской империи, по крайней мере некоторых из них. Так, Н. Новиков в одном из писем констатировал свою неосведомленность в делах Могилевской и Казанской лож, указывая, что сведениями о них должен располагать С. Гамалия. Можно предполагать, что через него осуществлялись и контакты между масонскими ложами Москвы и украинских городов, в частности родного для него Киева, где к концу XVIII века такого рода тайные группы уже, безусловно, были.

Кроме участия в работе Главного капитула и в управлении провинциальными ложами, С. Гамалия управлял одной из московских лож — «Ложей Девкалиона». Она открылась 21 октября 1782 года, и о ее деятельности, что и естественно при строгой конспиративности масонских структур, известно мало. Но знаменательно, что в речи, произнесенной на первом собрании этой ложи, С. Гамалия делал именно на вопросах нравственного самосовершенствования собравшихся «вольных каменщиков»: «Роскошь, гордость, корысть, леность — суть тираны, держащие в узах бедного человека, самоизвольно предающегося их власти. Область их пространна, весь мир порабощен ими. И только малое число мудрых ими не порабощено». И далее он развивал мысль о необходимости думать о будущей жизни, в свете которой следует строить и оценивать свою земную жизнь.

После разгрома новиковского кружка в 1792 году следствие не заинтересовалось С. Гамалией: этому способствовали и его бедность, и скромный образ жизни, а также неизменная глубокая законспирированность всей его работы. Он поселился в принадлежавшем Н. Новикову селе Тихвинском, где провел безвыездно в затворничестве почти три десятка лет.

Скромность и неизменное стремление быть незаметным, вроде типичных для староукраинской культуры «сереньких» мистиков-«старчиков», нередко имевших огромное влияние на окружающих в качестве общепризнанных религиозно-нравственных авторитетов, скрывают от исследователей основной объем его деятельности, бывшей, по отзывам современников, напряженной и плодотворной. Его нежелание быть на виду подтверждает и тот факт, что он даже не давал написать с себя портрет…

Находясь в своем добровольном затворничестве, ведя строго аскетический образ жизни и по внешности мало чем отличаясь от окружавших его крестьян, С. Гамалия продолжал переводческую деятельность и, как и близкий ему по образу жизни и духовным основаниям Г. Сковорода, излагал свои, основывающиеся на богатейшем внутреннем опыте, раздумия в посланиях к друзьям.

В этих письмах С. Гамалия, в частности, развивал концепцию о том, что в человеке единовременно действуют «три мира»: «огненный», подталкивающий его к действию и владению, к самоутверждению — то, что Ф. Ницше называл «волей к власти»; «наружный», заставляющий думать об имуществе, комфорте, стяжательстве; и, наконец, «светлый» мир — в духе Христовом. К нему-то, пройдя между Сциллой «огненного» и Харибдой «наружного» миров, мудрец и призывал своих собеседников и корреспондентов.

Другие письма посвящены пользе молитвы и суетности мирских устремлений, о свободе воли и божественном свете, об обуздании своей «скотской» натуры и необходимых для того средствах. В них неизменно демонстрируются глубокий духовный опыт и колоссальная начитанность в области религиозно-мистической и философской литературы.

Автор стоит выше конфессионных различий и предубеждений. Он как бы непосредственно предстоит перед Богом и, ощущая в себе Его свет, делится с другими своим сокровенным, полученным в течение долгой жизни знанием, признаваясь, с каким трудом он преодолевал в себе пороки — склонность к «блудодеянию», желание славы и пр. Современники отмечали его особенный дар убеждать людей, разуверившихся в религиозных идеях, в реальности Бога, души и ее бессмертия. При этом он являлся во снах своим друзьям и ученикам, утешая и наставляя их в трудные для них времена.

С. Гамалия скончался 10 мая 1822 года на 79-м году жизни. К десятой годовщине смерти его письма в 1832 году были изданы в 2-х, а спустя несколько лет переизданы в 3-х томах. С этого времени его мысли стали известны и широкому кругу читателей.

С. Гамалия был одним из сильнейших, но скрытых от глаз непосвященных, силовых центров духовного влияния в масштабах всей Российской империи. В глазах масонов всех рангов, особенно в годы их наибольшего влияния в начале правления Александра I, украинский мистик был едва ли не главным идейно-нравственным авторитетом. Вклад в историю людей такого плана трудно по достоинству оценить, но их роль в развитии общества и культуры благородна и неоспорима.

Среди многих украинцев, достигших высокого положения на российской службе в XVIII веке, Александр Безбородко занимает особое место. Выше него, и не только по титулам, званиям и пожалованным имениям, но и по реальным делам, влиянию на российскую и мировую политику, не поднялся никто. Достаточно сказать, что в блестящее для России правление Екатерины II он почти все время определял внешнюю политику империи, а при Павле I даже стал государственным канцлером. И своим стремительным ростом на международной арене империя была во многом обязана именно А. Безбородко.

Его род имел старинные казачьи корни и известен с середины XVII века, точнее — с 1649 года, когда его основатель прославился в боях полков Б. Хмельницкого с поляками. Яков Иванович Безбородко, дед А. Безбородко, был значковым товарищем Переяславского полка и участвовал в Гилянском (Южный Прикаспий) походе российских войск в 1726 году. Его сын, Андрей Яковлевич, дослужился до звания генерального писаря (что-то вроде государственного секретаря) Левобережной Украины и входил в число лиц, близких к гетману Кириллу Разумовскому. После отставки гетмана он, утвержденный в звании предводителя Черниговского дворянства, несмотря на сыпавшиеся на него обвинения во взяточничестве, сумел сохранить влиятельное положение; участвовал в работе созданной Екатериной II комиссии по украинским делам и обеспечил своему сыну хорошие позиции для дальнейшей карьеры.

• Предыдущая
• 66/216
• Следующая