Как я охранял Третьяковку - Кулаков Феликс - Страница 28
- Предыдущая
- 28/87
- Следующая
Ящур, который в свою очередь искренне ненавидел все иностранное, вел себя нарочито вызывающе и подчеркнуто не стеснялся в выражениях. Однажды он даже потолкался с крепышом из охраны польской президентши. Без всякого преувеличения ситуация была на волоске от международного конфликта, и перестрелки удалось избежать лишь чудом – крепыш до того разнервничался, что уже вытащил свой «Глок».
После этого случая Евгений Евгеньевич решил более судьбу не испытывать и впредь убирал Слюсаренко с маршрута официальных делегаций заблаговременно. Так что отгул был во всех смыслах очень даже кстати.
Что же касается непосредственно похода, то Ящурка пришел из него понурый. На все вопросы он отвечал крайне неохотно. Похоже было, что холодные пессимисты все таки оказались правы.
Подергал Ящур машинку в одиночестве – вот и весь сказ.
…………………………………………………………………….
Или вот еще юмореска была.
Сидим мы в дежурке, кофе пьем. Я, Кулагин, Иван Иваныч, Илюша Кропачев, кто-то еще. Вдруг звонок с «шестой» зоны, от Депозитария. Скрипучий голос Слюсаренко ворвался в наше тихое пристанище, обитель добродетели подобно кровожадному хищнику в овчарню…
– Аллё! Аллё! Центральная! – орал Ящур в немалом беспокойстве.
«Центральная»! О, так изящно могли изъясняться совсем немногие. Исключение составил один новообращенный сотрудник, как-то раз воззвавший в отчаянье: «Каптёрка! Мне очень надо попысать!!!». Расследование показало, что про беднягу забыли в суматохе и он простоял без подмены на «третьей» зоне чуть ли не восемь часов кряду! Фамилия его была Бубенцов. И долго тот Бубенцов в «Куранте» не продержался. В «Куранте» крепкий мочевой пузырь был отнюдь не роскошь.
– Что ты хочешь, ирод косомордый? – поинтересовался Иван Иваныч с только ему свойственным удивительным сочетанием душевного тепла и доброй иронии в голосе.
Слюсаренко явно был чем-то крайне взволнован:
– Тут эта… Две бабы… Эта, ну… забыли они!
Ваня насторожился. Две забывчивые бабы подле Депозитария, да плюс Ящур – это почти что гарантированное несчастье.
– Чего они забыли? – строго спросил старший сотрудник.
В SLO что-то заскрежетало и зачмокало:
– Ну они… эта… Они забыли, вот что… Как бабке звонить!
Ваня нахмурил косматые брови:
– Какой бабке? Ты пьяный, что ли?
Ящур возмущенно отверг подобные предположения и закурлыкал дальше:
– Иван! Эта… Иваныч! Им в дизпазитарий нада, а они номер забыли! Как бабке в дизпазитарие позвонить-то?!
Тут не помешает небольшое пояснение. Научным сотрудникам Галереи для того, чтобы войти из экспозиции в Депозитарий было необходимо: во-первых, иметь при себе специальный пропуск, а во-вторых, знать номер SLO по ту сторону двери. Курантовец снаружи проверял пропуска, а дверь изнутри открывала специально обученная бабуля-вахтер. Двойной контроль, а как вы думали!
Ящур все не унимался:
– Ну? Вы скажите или нет? Тута бабы! Они эта…
Ваня посерел лицом:
– Слышь, баран, ты хотя бы пропуска-то у них проверил?
Ящур тактично промолчал. Стало понятно, что этой частью своих должностных обязанностей он халатно пренебрег.
– Никого не пускать, я сейчас буду! – распорядился Ваня и, не отключив СЛО, побежал узнавать подробности.
Мы же, оставив все дела, сгрудились вокруг селектора. Было бы нечестно и как-то даже не по-товарищески бросить Слюсаренку в столь трудный для него час. У каждого нашлись теплые слова поддержки.
– Продержись, сынок! – кричал я.
– Мочи их всех! – ревел Кулагин. – Без разбора!
– И пусть улицы зальет кровь непокорных! – внес свой посильный вклад Илюха.
Слюсаренко от такого разнообразия советов пришел в совершенное замешательство:
– А?! Чего?! Чего мне делать-то, а?!
Я растолкал всех, и проникновенно сказал:
– Ты слышишь меня, сынок?
– Слышу…
– Это генерал Белобородов говорит.
– Кто?! – охуел Ящур.
– Повторяю, у аппарата генерал Белобородов! Продержись, сынок! Дорогой ты мой человечек, очень тебя прошу!
– Да, да! Помощь близка! – заорал Кулагин.
И после короткой паузы опять взялся за свое:
– Мочи их всех!
Затем послышался неясный шум борьбы, завершившийся коротким хрюканьем.
– О, это Ваня его настиг, – констатировал Илюха.
Мы напряженно прислушались к далеким голосам:
– Ты… (неразборчиво) проверил пропуск?!
– … (неразборчиво) так бабы же…
– Дима…(неразборчиво) пропуск!!!
– Генерал Белобородов мне звонил!
– Что?! (неразборчиво), (неразборчиво), (неразборчиво).
Вот так.
В конце концов Ящур переполнил собой все чаши терпения, какие только имелись в наличии. Пришла суровая пора, и надо было сократить по одной штатной единице из каждой смены. Почему и зачем – сейчас не будем об этом. Надо было и все. Круг кандидатов на отчисление был известен, но все-таки какой-то выбор у руководства был. Непросто же вот так взять и уволить человека. Нужно же помаруковать этот вопрос.
Не помню кого выбросили с броненосца за борт рыбам на корм из первой смены, а у нас Ящура. Но он сам же, осёл и дал жирный повод. Прогулял день, а потом стал врать, мол, «животом маялся».
……………………………………………………………………
Одним из самых ярких представителей сказочного мира в «Куранте» был малыш Креков. Большего несовпадения внешнего облика человека с его внутренней сутью я не встречал никогда. Хотя в мировой литературе такие случаи и описывались. Например, Джером К. Джером дал прекрасное описание характера фокстерьера – самой склочной и сволочной собаки на свете (если не считать таксы, конечно). Я пока еще (?) не классик, но задача передо мной стоит схожая – вывести малыша Крекова на чистую воду.
Обстоятельства, при которых Креков появился в «Куранте» можно назвать трогательными. Сидим мы как-то в дежурке. Вдруг дверь открывается, заходит смутно знакомая девушка. Вроде откуда-то из Административного корпуса. Девушка, теребя в руках платочек, говорит, что пришла просить за своего младшего братика в смысле трудоустройства.
По-разному, конечно, люди в «Курант» внедрялись. Случались и сложные, вроде моего случаи, но чтобы вот так… Чтобы старшая сестра за ручку приводила сотрудника – не было такого! Е.Е., я полагаю, только из академического любопытства не отказался взглянуть на этого братика.
– Где же, – спрашивает, – ваш родственник?
– А вот он тут, на диванчике сидит, – отвечает девушка.
– На диванчике? Как мило… Ну, зовите же его скорее!
Появившийся вскоре чемоданчик полностью оправдал наши невольные ожидания. Маленького роста, щупленький, голос тихий, прическа и одежда аккуратные, речь лексически небогатая, но вежливая. Застенчивый троечник, неброский, тишайший парнишка. Я поневоле сразу проникся к нему неподотчетной разуму душевной теплотой. Так бывает, знаете ли. Смотришь на щеночка, и умиляешься сам не знаешь почему и отчего.
В ту же секунду, как он представился, как-то само собой родилось его первое (но не последнее) курантовское прозвище. Кроткий Креков.
В первые две недели лично я услышал от Крекова слов пятнадцать, не более. Он только стеснительно улыбался, а на все вопросы бормотал лишь «ничего», «нормалек», «все в порядочке». Словом, рассказчик был из него неважнецкий. Зато слушать Кроткий Креков умел замечательно. Он буквально пожирал тебя преданно сияющими, ангельскими глазами. Глядя в эти глаза, я даже врать ему не мог. Нет, врал, конечно, но как-то совсем без удовольствия.
Поделившись этой неприятностью с Кулагиным, я узнал, что он испытывает схожие чувства. Более склонный к проявлением сентиментальности старина, сознался мне даже, мол, он душой отдыхает подле этого светлого малыша. Я подтвердил, что действительно нечто подобное имеет место быть. Еще немного и мы признали бы в Крекове христианского святого, сошедшего к нам в «Курант» ради спасения наших заблудших душ. Это было прекрасно. Так возвышенно… Картина масляными красками «Крещение группы берберских разбойников преподобной Евдундоксией».
- Предыдущая
- 28/87
- Следующая
