Красный сигнал - Слюсаренко Сергей Сергеевич - Страница 41

• Предыдущая
• 41/56
• Следующая

— Алло, — послышалось из трубки. Такой знакомый, чуть хриплый отцовский голос.

— Папа! Это я! Ты где? — Я обрадовался, как все просто получилось!

— Андрюша! Ты как смог мне позвонить? — встревоженно спросил отец.

— Я из автомата! Ты когда приедешь, я соскучился! — У меня неожиданно перехватило дыхание.

— Скоро, Гусенок, скоро. Как ты там? — Отец, казалось, тоже говорил с трудом.

— Тут плохо! Я во дворе с пацанами подружился, но все равно иногда деремся. И мама целый день на работе. Папа, приезжай, да?

— А как мама?

— Мама нормально! Папа, а твоя командировка когда кончится?

— На днях. И я приеду!

— Папа, если ты не приедешь, я найду тебя сам. Поэтому приезжай!

Я хотел еще поговорить, но телефон вдруг закачался и улетел далеко в темноту.

* * *

Раздался чей-то голос: «Быстро в дом его, остальные — пока во дворе». О зубы ударилось что-то твердое, наверно, ложка, и горькая жидкость обожгла горло. И я провалился глубоко-глубоко в мягкую перину. Она была такая мягкая и зыбкая, что я проваливался все глубже и глубже.

Потом я открыл глаза. Было темно, только в дальнем углу над столом горела тусклая лампочка. За столом сидел худой мужчина с длинными темными волосами. Он точил нож. Я испугался, хотел убежать, но он понял, что я на него смотрю, отложил нож в сторону и тихо спросил:

— Ну что, очухался?

Я хотел ответить, что уже совершенно здоров, но только прохрипел что-то и опять провалился в темноту. Даже в том холодном небытии воняло какой-то тошнотворной едой, и меня мутило. А потом просто наступила полная тишина и темнота.

Что-то щекотало нос. Под веки пробивался яркий свет. Я лежал и боялся открыть глаза. И вдруг почувствовал, что у меня ничего не болит, что дышать не больно и что все хорошо. В окно светило утреннее солнце. Я решил, что это все-таки утреннее солнце. Во-первых, всегда просыпаются утром, во-вторых, таким радостно-ярким солнце бывает только утром. Тонкий лучик просочился сквозь занавеску, и в нем играли пылинки.

Я попробовал подняться. Это удалось мне с большим трудом. Словно я много дней бежал без остановки, и теперь от каждого движения болели все мышцы. У кровати стояли тапочки-шлепанцы. Я всунул в них ноги и, качаясь, поплелся к двери. Там, за дверью, раздавались звуки — спокойные и мирные.

Я открыл дверь и вышел на высокий порог дома. Он спускался пологими ступеньками в большой двор. Во дворе кипела жизнь. В дальнем углу у забора в три шеренги построились зомби, как на детском утреннике. Передняя шеренга сидела, а две стояли одна над другой, видимо, они забрались на какие-то лавки. В общем, они играли в хор, сомнений не было. И не просто играли, а даже пели. Ну, это они так думали, что поют. Дятел вон тоже думает, что поет.

Дирижировал ими какой-то зомби в шляпе с обвисшими полями. Он держал двумя пальцами веточку и рывками водил ею в воздухе. А зомби тихо-тихо, еле слышно подвывали ему в такт. Им так это нравилось, что некоторые даже закрыли глаза и запрокинули бледные лица в небо, словно прислушиваясь к небесам.

Слева от крыльца на лавочке, пристроенной к стене, сидели Юрка с Толиком и ели бутерброды с колбасой. Она была нарезана тонкими кружочками и пахла так, что мне казалось — они жуют прямо перед моим носом. А с другой стороны порога в тени большого дуба сидел бюрер. Перед ним в воздухе висели шахматы. Он играл с тем самым черноволосым мужчиной, которого я видел в доме при свете лампочки. За игрой наблюдали кровососы и Полтергейст. Полтергейст все так же теребил в руках веревочку и не спускал глаз с фигур. А неподалеку возле колючих кустов прыгал Бруно, делая вид, что он на кого-то охотится. Судя по сумбурным прыжкам, охотился он на кузнечика. Все происходило практически в полной тишине, только вытье зомби еле угадывалось.

— О! Выздоровел! — Юрка увидел меня и оторвался от своего бутерброда.

Юркин голос сработал словно переключатель звука. Залаял Бруно, зомби, обрадовавшись мне, вдруг заорали, словно пели гимн, заурчали кровососы. И даже бюрер, глянув на меня мельком, удовлетворенно рыкнул. Ыду, оставил своих старших товарищей, прибежал ко мне и стал дергать за рукав.

— Так, не налетайте, тоже мне, обрадовались, — сказал мужчина с длинными волосами. — Андрей, пошли в дом, я должен тебя осмотреть. Но думаю, все уже позади.

Он подошел ко мне и, обхватив за плечи, повел в дом.

— А вы доктор? — не знаю зачем спросил я.

— Нет, я врач, — улыбнулся он. — Ну-ка, дыши.

Он усадил меня на кровать, задрал майку и приложил холодный пятачок прибора, которым всегда врачи слушают легкие.

— Ну, неплохо, считай, все прошло! — удовлетворенно сказал врач.

— А что прошло?

— У тебя была крупозная пневмония. В Зоне она проходит по-особому, совершенно не так, как бывает на Большой земле. Ну что, Андрей, тебе очень повезло. Спасибо твоим друзьям.

— А я ничего не помню. Дядя, а где мы вообще?

— Меня Тимур зовут. Мы у меня дома, — сказал он.

— Тимур? Это у вас нет антивируса? — Я вдруг вспомнил старый разговор папиных друзей с бабушкой.

А Тимур посмотрел на меня очень внимательно и совсем без улыбки. А перед этим он все время улыбался.

— Так… — Он сел на табуретку, которая стояла рядом с моей кроватью. — Ты кто, мальчик?

— Я Андрей. Андрей Малахов.

— Андрей Малахов? Что же они… — Казалось, мои слова его просто ошеломили. — Что же мне твои друзья несли про клад, Стрелка и какие-то коды. Ты ведь за отцом пришел, да? Скажи мне!

Я только сейчас увидел, что волосы у Тимура все черные-пречерные, но одна прядь совершенно белая.

Я решил не врать и не придумывать и рассказал все. С того самого момента, как мы уехали в Минск, как появился дядя Саша. Как я ездил к бабушке в Москву, про то, как я узнал, что мой отец Стрелок, ну, если точно — Тираторе, и про то, что он не совсем пропал. И про то, как тетя Клава и дядя Герман приходили. И что именно от них я узнал про антивирус.

— Твой отец никогда не был Стрелком. Стрелок — один из уродов Зоны. Ну, ты уже, наверное, успел понять, что самые страшные создания в Зоне — это люди.

— А вы папу моего когда видели? Ну, в… позже всего?

— Вот когда его пропавшим объявили, тогда я и видел его в последний раз.

— Он погиб? — у меня дрогнул голос.

— Еще не придумали такой Зоны, чтобы в ней Вадим… отец твой, погиб. Он исчез, и, я думаю, не просто так.

— Так он точно не Стрелок? Я со Стрелком даже по рации говорил. Он, правда, тоже сказал, что я не его сын.

— По какой рации? Со Стрелком? — Тимур очень удивился.

— Ну, я к «Свободе» пришел с ребятами. Ну и сказал, что…

— Так. Подожди. Охрану «Янтаря» ты с приятелями завалил?

— Да нет. Мы их просто… Ну. Да. А что, они в самом деле в плен меня взяли?

— Ясно. Я так понимаю, это именно ты со своей командой шел с севера Зоны? Моча всех и вся на своем пути?

— Мы только плохих. В смысле, воевали только с плохими!

— Как ты похож на отца, именно сейчас, в уверенности в собственной правоте. Хотя, конечно… по большому счету, нельзя отрицать, что ты прав. А ты… Ты мать предупредил?

— А она думает, что я в пионерлагерь, ну, в лагерь отдыха поехал.

— А твои приятели своим родителям что сказали?

— А я откуда знаю, — уныло протянул я.

— Так, в общем, я вас проведу на юг. Вам здесь нечего делать. Я мало верю, что ты сможешь выжечь всю Зону, хотя по повадкам можно предположить, что ты способен и на это. Но тебе надо отсюда уходить. — Тимур говорил очень строго, и я понял, что он заставит нас сделать именно так.

— Зачем? Я отца должен найти! — У меня прямо комок в горле застрял. — Ведь вы тоже… Ну почему… Вы же с ним товарищами были! Нельзя так бросать в беде товарища. Нельзя!

— А есть такие ситуации, когда ничего нельзя сделать. НИЧЕГО! Ты понимаешь? Отец твой исчез, просто исчез. И зомби это видели, но ни один из них не смог ничего внятного сказать. Лопочут что-то про колесо обозрения. Ну, чего они только не лопочут, когда возбуждены. Ты думаешь, я не ходил к тому колесу? Отец твой сделал что-то такое, что никто понять не может. Он исчез. Понимаешь — исчез! Похоронил Семецкого, не попросил помощи ни у кого из местных, ну, тут я его понимаю, и исчез.

• Предыдущая
• 41/56
• Следующая