Незабываемые ночи - Эшли Дженнифер - Страница 2

• Предыдущая
• 2/64
• Следующая

— Я скучала без вас, миледи, правда, — улыбнулась в ответ Молли, и на ее щеках появились ямочки. — Лорд Маккензи забывает, что мы должны есть.

— Ну, эхо в духе моего мужа, — откликнулась Изабелла.

Молли со спокойной душой покинула студию, а Мак, словно откуда-то издалека, наблюдал, как Беллами вышел следом за Молли и закрыл за собой дверь.

— У тебя краска капает, — обратила на него взгляд своих зеленых глаз Изабелла.

— Что?

Мак уставился на нее непонимающим взглядом. Заметив падающие на пол капли краски, он с ворчанием швырнул на стол палитру и сунул кисточку в банку со скипидаром.

— Ты сегодня рано начал работать.

Почему она продолжает говорить дружелюбным, нейтральным тоном, как будто они были просто знакомыми, встретившимися на чайной церемонии?

— Свет хороший.

Его собственный голос звучал напряженно, хрипло.

— Да, сегодня прекрасное солнечное утро. Не волнуйся, я не отниму много времени, ты скоро опять вернешься к работе. Я только хочу услышать твое мнение.

Черт возьми, неужели она пришла сюда специально, чтобы застигнуть его врасплох? Когда это она успела научиться так хорошо играть?

— Мое мнение? О чем? О твоей новой шляпке?

— Нет, не о шляпке, хотя спасибо, что заметил. Нет, Мак, я хочу услышать твое мнение вот об этом.

Мак обнаружил, что шляпка, о которой они говорили, вдруг оказалась прямо перед его носом. Серые и голубые ленты переплетались в причудливые завитки, которые хотелось снять и разгладить.

Вот шляпка откинулась немного назад, и Мак заглянул в глаза Изабеллы. Когда-то очень давно на балу эти глаза заманили его в ловушку. Тогда, будучи прелестной дебютанткой, она не подозревала о силе собственного взгляда, не подозревает она о ней и теперь. Ее вопросительный заинтересованный взгляд цеплял мужчину и давал простор его самым эротичным мечтам.

— Вот, посмотри, Мак, — нетерпеливо сказала Изабелла.

Она протянула ему носовой платок. На снежной белизне ткани лежал кусочек холста, покрытого желтой краской, — дюйм в длину и четверть дюйма в ширину.

— Какой это, по-твоему, цвет?

— Желтый. — Мак удивленно выгнул бровь. — Ты проделала путь с Норт-Одли-стрит, чтобы спросить у меня, желтый ли это цвет?

— Да я знаю, что это желтый. Но какой именно желтый?

Мак внимательно посмотрел на кусочек холста. Цвет был живой, почти пульсирующий.

— Желтый кадмий.

— А еще точнее? — Изабелла повертела платок, как будто движение могло приоткрыть тайну. — Неужели ты не понимаешь? Это желтый цвет Маккензи. Именно тот изумительный желтый оттенок, который ты получаешь, смешивая краски по особой, известной одному тебе формуле.

— Да, так и есть. — Маку было совершенно наплевать, какая это краска — желтая Маккензи или траурная черная, когда Изабелла стояла так близко и он чувствовал аромат ее кожи. — Ты занимаешься тем, что режешь мои картины?

— Не говори ерунды. Этот кусочек я отрезала от картины, которая висит в гостиной миссис Ли-Уотерс в Ричмонде.

— Но я никогда не дарил картину миссис Ли-Уотерс из Ричмонда.

Нетерпение Мака сменилось любопытством.

— Я тоже так думаю. Когда я спросила об этой картине, миссис Ли-Уотерс рассказала, что купила ее на Стрэнде у торговца произведениями искусства мистера Крейна.

— Как бы не так. Я не продаю свои картины, тем более через мистера Крейна.

— Вот именно, — улыбнулась Изабелла, едва скрывая свое торжество.

И эти растянувшиеся в улыбке алые губы еще больше возбуждали Мака.

— На картине стоит подпись: Мак Маккензи, но ты ее не писал.

Мак снова посмотрел на кусочек холста ярко-желтого цвета на белоснежном носовом платке.

— Откуда ты знаешь, что я не писал? Возможно, какой-нибудь неблагодарный мерзавец, которому я подарил картину, продал ее, чтобы расплатиться с долгами.

— Это вид на Рим с холма.

— У меня много пейзажей, связанных с Римом.

— Я знаю, но этот не имеет к тебе никакого отношения. Это твой стиль, твоя манера письма, твои цвета, но ты не писал эту картину.

— Откуда ты знаешь? — Мак оттолкнул платок. — Ты что, хорошо знакома со всеми моими работами? Я сделал несколько пейзажей Рима с тех пор, как ты…

Он не мог заставить себя сказать «с тех пор, как ты оставила меня». Он уехал в Рим, чтобы успокоить разбитое сердце, и работал там до тех пор, пока ему не надоело это место. Он переехал в Венецию и стал писать там, пока не понял, что больше не хочет видеть в своей жизни ни одной гондолы.

Это было в те времена, когда он все еще оставался беспутным пьяницей. Но как только остепенился, заменив навязчивую идею о виски на чашку чая, он вернулся в Шотландию и там остался. В семействе Маккензи виски не считали крепким напитком, по их мнению, это был просто продукт питания, необходимый для жизни. Но Мак остановил свой выбор на улунге, [1]который Беллами мастерски научился заваривать.

В ответ на его слова Изабелла вспыхнула, а Мак вдруг почувствовал необъяснимый приступ веселья.

— Ага, значит, ты действительно неплохо знакома с моими картинами. Как мило с твоей стороны проявлять ко мне такой интерес.

— Просто я читаю статьи в журналах по искусству, вот и все. — Изабелла покраснела еще сильнее. — И люди рассказывают.

— И тебе настолько знакома каждая из моих картин, что ты знаешь, какая картина моя, а какая — нет? — Ленивая улыбка тронула губы Мака. — И это говорит женщина, которая даже сменила гостиницу, когда узнала, что я в ней тоже остановился?

Мак и не подозревал, что Изабелла может так густо краснеть. Он почувствовал, что атмосфера в студии переменилась. От смелой лобовой атаки Изабелла перешла к поспешному отступлению.

— Не льсти себе. Я случайно кое-что заметила, вот и все.

И все же она точно знала, что он не писал ту картину, которую она увидела в гостиной миссис Ли-Уотерс.

Мак ухмыльнулся, ему нравилось смущение Изабеллы.

— Я просто пытаюсь сказать тебе, что кто-то подделывает Мака Маккензи.

— Но зачем кому-то подделывать мои работы? Мне кажется, это глупо.

— Ради денег, конечно. Ты ведь очень популярен.

— Я популярен благодаря своей скандальности, — заспорил Мак. — Когда умру, мои картины не будут представлять никакой ценности, ну если только в качестве сувениров. — Он положил кусочек холста и носовой платок на стол. — Могу я оставить это? Или ты собираешься все вернуть миссис Ли-Уотерс?

— Не глупи. Я же ничего не говорила ей.

— Ты оставила на стене картину с обрезанным куском холста? Разве она не заметит?

— Картина висит высоко, и потом, я сделала это аккуратно, чтобы не бросалось в глаза. — Изабелла перевела взгляд на картину на мольберте. — Это производит отталкивающее впечатление. Она похожа на паука.

Маку было наплевать на картину. Хотя Изабелла права, она ужасна. Теперь все его картины были ужасными. Он не мог сделать ни одного стоящего мазка с тех пор, как перестал пить, и понятия не имел, почему вдруг решил, что эта картина получится.

Все же, не сдержав разочарованного стона, Мак взял пропитанную краской тряпку и швырнул ею в холст. Тряпка угодила в живот Молли, и по розовой коже потекли коричневато-черные ручейки.

Мак отвернулся от холста и увидел, что Изабелла поспешно покидает студию. Он бросился за ней и настиг уже на лестнице. Обогнув ее, он преградил ей дорогу, положив одну руку на перила лестницы, а второй упершись в стену. Краска размазалась по обоям, которые шесть лет назад выбирала Изабелла, когда по-новому оформляла интерьер его дома.

— Пропусти, Мак. У меня до обеда еще полдюжины поручений, я и так уже опаздываю.

— Подожди.

Мак сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь справиться с волнением.

— Пожалуйста, — выдавил он. — Давай спустимся в гостиную, я попрошу Беллами принести чаю, и мы поговорим о картинах, которые, как ты считаешь, являются подделкой.

Он был готов на все, чтобы удержать ее. В душе он знал, что если она опять уйдет из его дома, то никогда уже не вернется.

• Предыдущая
• 2/64
• Следующая