По следу Сезанна - Мейл Питер - Страница 5
- Предыдущая
- 5/13
- Следующая
Едва усевшись, он почувствовал, что над ним кто-то навис. Андре поднял глаза и обнаружил молодую женщину с худым озабоченным лицом, одетую в неизбежный темный деловой костюм. В руках у нее был кожаный дипломат, на плече висела большая черная сумка. Андре поднялся, чтобы пропустить ее к креслу у окна.
Женщина не тронулась с места.
– Мне обещали место у прохода. Я всегда сижу у прохода.
Андре заглянул в корешок посадочного талона и убедился, что выбрал правильное кресло. Он предъявил корешок девушке.
– Вы не понимаете! – возмутилась та. – У меня фобия. Я не могу сидеть у окна.
С подобной фобией Андре еще не доводилось сталкиваться, и ему определенно не хотелось обсуждать ее все семь часов полета. Решив не связываться, он уступил молодой женщине кресло у прохода, а сам перебрался к окну. Настроение у соседки заметно улучшилось.
Она проворно разложила на столике документы и открыла лэптоп – приготовилась работать. Андре уже не в первый раз задумался о том, что в наши дни путешествия растеряли все свое романтическое очарование, они стали нудными, предсказуемыми и чересчур многолюдными.
– А вы любите путешествовать? – спросила соседка, очень довольная тем, что сумела настоять на своем. – Я хочу сказать, мы летим на юг Франции, это так…
– По-французски? – подсказал Андре.
Она косо взглянула на него, и он поспешил уткнуться в книгу. Девушке оставалось только углубиться в свой компьютер.
Авиапассажир, мечтающий о нескольких часах тишины, становится наиболее уязвимым во время еды, когда притвориться спящим невозможно, а есть и читать одновременно довольно трудно физически. Нагруженная подносами тележка приближалась к их ряду, а соседка закрыла свой лэптоп и уже несколько раз поглядывала на Андре, явно готовясь предпринять еще одну попытку общения. Потому, получив свой кусок неизбежной авиакурицы, он быстро надел наушники и как можно ниже склонился над тарелкой.
Чтобы отвлечься от осточертевшего вкуса разогретой в микроволновке пищи, Андре стал размышлять о будущем. Ему пора заканчивать с этими непрерывными разъездами. От них в равной мере страдают его личная жизнь и пищеварение. В своей новой студии на Манхэттене он лишь изредка ночует, точно в гостинице. С переезда прошло уже восемь месяцев, а коробки с книгами и одеждой так и стоят нераспакованные. Нью-йоркским друзьям надоело разговаривать с автоответчиком, и они просто перестали ему звонить. Французские друзья юности переженились и обзавелись детьми. Их жены относятся к Андре неплохо, но все-таки с некоторым подозрением. Известно, что он часто меняет девушек. Поздно ложится спать. Не прочь выпить. Иными словами, он может плохо повлиять на их еще не окончательно остепенившихся мужей, а потому представляет реальную угрозу для брака.
Наверное, в такой ситуации ему следовало бы страдать от одиночества, но даже на это у него не хватает времени. Вместо жизни у него работа. К счастью, любимая. Почти всегда. Вот только Камилла в последнее время и правда стала чересчур требовательной и капризной. Почему-то с некоторых пор она начала настаивать, чтобы он делал множество крупных планов картин, хотя, как заметил Андре, они почти никогда не появлялись в журнале. Но деньги она платит хорошие, а главное, он постепенно зарабатывает репутацию лучшего мастера интерьерной съемки. Пара издательств уже заговаривала с ним о книге. В следующем году все изменится, пообещал себе Андре. Он будет сам выбирать сюжеты и сам устанавливать сроки – словом, будет сам себе хозяином.
Отказавшись от попыток справиться с курицей, Андре выключил лампочку и откинул спинку кресла. Завтра у него будет вдоволь настоящей еды, с удовольствием подумал он и уснул.
Еще не дойдя до стойки паспортного контроля в аэропорту Ниццы, Андре почувствовал знакомый запах Франции. Он состоял из нескольких компонентов: аромат крепкого кофе, дух табачного дыма, легкий привкус дизельного топлива, шлейф одеколона, благоухание свежей выпечки. Этот запах невозможно было ни с чем спутать, и для Андре он всегда означал новое радостное свидание со страной, в которой прошла бо?льшая часть его юности. Все другие аэропорты мира пахли безлико и одинаково. Аэропорт в Ницце благоухал Францией.
Девушка в деловом костюме стояла у черной резиновой ленты и, глядя на проплывающие мимо чемоданы, нетерпеливо кусала губу. Кроме того, она то и дело поглядывала на часы. У нее было очень нью-йоркское лицо: напряженное, сосредоточенное, хмурое. Андре подумал, что бедняжка, наверное, никогда в жизни не позволяет себе расслабиться, и сжалился.
Она ощутимо вздрогнула, когда он дотронулся до ее плеча.
– Похоже, вы опаздываете. Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Сколько им надо времени, чтобы выгрузить багаж из самолета?
Андре пожал плечами:
– Это юг Франции. Здесь ничего не делается быстро.
Девушка снова взглянула на часы.
– У меня назначена встреча в Софиа-Антиполис. Вы не знаете, это далеко?
Бизнес-центр Софиа-Антиполис, который французы называли Parc International d’Activites, располагался в горах между Антибом и Каннами.
– Зависит от пробок. На такси – минут сорок пять.
– Ну тогда я успею, – облегченно вздохнула девушка. – Спасибо. А вы знаете, – она чуть было не улыбнулась, – в самолете я подумала, что вы не очень-то любезны.
– Ну что вы, – вздохнул Андре. – Обычно я сама доброта. – Он вовремя заметил свою сумку на ленте. – Когда встреча закончится, поскорее выбирайтесь оттуда, – посоветовал он.
Глаза женщины испуганно округлились:
– Там опасно?
– Нет, просто кормят невкусно.
Андре кивнул ей, забрал сумку и ушел.
На арендованном «рено» он доехал вдоль побережья до Кань-сюр-Мер и там свернул на Д6, которая, извиваясь вдоль реки Лу, поднималась к деревеньке Сен-Поль-де-Ванс. В воздухе еще стояла колючая утренняя прохлада, но солнце через ветровое стекло уже приятно грело грудь. Вдалеке верхушки гор сверкали белизной на фоне веселого синего неба, и весь пейзаж казался свежевымытым. Манхэттен с его промозглой зимой остался на другой планете. Андре опустил стекло и почувствовал, как прочищается голова, тяжелая после проведенной в духоте ночи.
Он прибыл в Сен-Поль в тот самый момент, когда толстый деревенский жандарм, известный на весь Лазурный Берег тем, что проворнее всех выписывал штрафы за парковку, позавтракав, выходил из кафе. Он задержался в дверях, вытер рот тыльной стороной ладони и неторопливо оглядел маленькую place[2], надеясь обнаружить первого за день нарушителя. Заметив, что Андре останавливает машину на одном из немногих разрешенных для парковки пяточков, он взглянул на часы и, скрипя башмаками, не спеша подошел к машине.
– Bonjour, – кивнул ему Андре.
Жандарм вежливо кивнул в ответ.
– У вас один час. – Он постучал по циферблату. – Потом – contravention[3].
Он поправил солнечные очки и важно двинулся прочь, очень довольный первой за день победой. С каким нетерпением ждал он июля и августа – своих любимых месяцев, когда можно будет целый день с суровым выражением лица стоять у въезда в деревню и заворачивать прочь непрерывную вереницу автомобилей. В хороший день жандарму удавалось довести до белого каления несколько сотен водителей. Вот за такие-то моменты он и любил свою работу.
В кафе Андре заказал кофе с круассаном и устроился у окна, чтобы видеть place, в центре которой круглый год, если только не было дождя, шла оживленная игра в boules[4]. Он хорошо помнил, как впервые, еще ребенком, приехал в Сен-Поль. В те дни на площади вместе с деревенскими стариками кидал шары Ив Монтан, Симона Синьоре курила за столиком и наблюдала за игрой, а в баре отеля напивался Джеймс Болдуин. Мама сказала маленькому Андре, что все они – знаменитости, и он часами наблюдал за ними, прихлебывая через соломинку лимонад.
- Предыдущая
- 5/13
- Следующая
